СТЕКЛУШКА. Этот грубиян Михель, кажется, здорово напугал тебя?

ПЕТЕР. Да, господин Стеклушка, я и вправду натерпелся страху.

СТЕКЛУШКА. Но я его славно проучил и даже отнял у злыдня его знаменитый багор. Больше он его не получит.

ПЕТЕР. А вы, верно, и были тем почтенным глухарем, который заклевал змею? Благодарю вас, господин стеклянный человечек! Вы мне спасли жизнь! Пропал бы я без вас. Нижайшее вам спасибо.

СТЕКЛУШКА. Но ведь ты звал меня, Петер. Говори, зачем?

ПЕТЕР. Уж если вы так добры ко мне, сделайте милость, помогите мне еще в одном деле. Я бедный угольщик, и живется мне очень трудно. Вы и сами понимаете, что если с утра до ночи сидеть возле угольной ямы, далеко не уйдешь.

СТЕКЛУШКА. Но ведь кто-то должен быть и угольщиком!

ПЕТЕР. Вот и пусть им будет кто-нибудь другой. А я еще молодой, мне хотелось бы узнать в жизни что-нибудь получше. Вот гляжу я на других - все люди как люди, им и почет, и уважение, и богатство... Взять хотя бы, к примеру, Иезекиила Толстого, Шлюркера Тощего или Вильма Красивого, так ведь у них денег - что соломы.

СТЕКЛУШКА. Петер, никогда не говори мне об этих людях. И сам не думай о них. Сейчас тебе кажется, что на всем свете нет никого, кто был бы счастливее их, а пройдет год или два, и ты увидишь, что нет на свете никого несчастнее. Петер Мунк, я не хочу думать, что тебя привела ко мне любовь к безделью и легкой наживе.

ПЕТЕР. Нет, нет, я ведь сам знаю, что лень - мать всех пороков. Но разве я виноват, что мое ремесло мне не по душе?

СТЕКЛУШКА. Не презирай своего ремесла. Твой отец и дед были почтенными людьми, а ведь они были угольщиками.

ПЕТЕР. Я готов быть стекольщиком, часовщиком, сплавщиком - кем угодно, только не угольщиком.

СТЕКЛУШКА. Странный вы народ - люди! Всегда недовольны тем, что есть. Был бы ты стекольщиком - захотел бы стать сплавщиком, был бы сплавщиком захотел бы стать стекольщиком. Всегда хорошо там, где нас нет. Ну да пусть будет по-твоему. Если ты обещаешь мне работать честно, не ленясь, я помогу тебе.

ПЕТЕР. Да здравствует господин хранитель клада, самый добрый и могущественный из всех лесных духов!

СТЕКЛУШКА. У меня заведен такой обычай: я исполняю три желания каждого, кто родился в воскресенье около полудня и сумел найти дорогу ко мне. В первых двух он волен, даже если они окажутся самыми глупыми. Но третье желание исполняю только в том случае, если оно стоит того. Ну, Петер, подумай хорошенько и скажи мне, чего ты хочешь.

ПЕТЕР. Если вы, мудрейший властелин леса, в самом деле хотите осчастливить меня, я скажу вам самое заветное желание моего сердца. Я хочу уметь танцевать лучше всех, обладать необыкновенной силой и всегда иметь в кармане столько же денег, сколько их у Иезекиила Толстого, когда он садится за игорный стол.

СТЕКЛУШКА. Безумец! Неужели ты не мог придумать что-нибудь поумнее? Ты сам губишь свое счастье, Петер Мунк. Но сказанного не воротишь - твое желание будет исполнено. Говори же, чего бы ты хотел еще. Но смотри, на этот раз будь умнее!

ПЕТЕР. Я хочу быть владельцем самого большого стекольного завода, какой только есть в Шварцвальде. Ну и, конечно, мне нужны деньги, чтобы пустить его в ход.

СТЕКЛУШКА. И это все? Неужели это все, Петер? Подумай хорошенько, что еще тебе нужно.

ПЕТЕР. Ну, если вам не жалко, прибавьте ко второму желанию еще пару лошадок и повозочку. И хватит...

СТЕКЛУШКА. Глупец! Лошадок, повозочку! Ума-разума надо тебе, понимаешь, а не лошадок и повозочку. Ну да все-таки второе твое желание поумнее первого. Стекольный завод - это дело стоящее. Если вести его с умом, то он прокормит своего владельца-умельца - и все у тебя будет, и лошадки и повозочка.

ПЕТЕР. Так ведь у меня остается еще одно желание, и я могу попросить себе ума, если это так уж необходимо, как вы говорите.

СТЕКЛУШКА. Погоди, прибереги третье желание про черный день. Кто знает, что еще ждет тебя впереди! А теперь ступай домой. Да возьми для начала вот это.

Стеклушка дает Петеру кошелек, туго набитый деньгами.

Здесь ровно две тысячи гульденов. Три дня тому назад умер старый Винкфриц, хозяин большого стекольного завода. Предложи его вдове эти деньги, и она с радостью продаст тебе свой завод. Но помни, что гордыня нередко предшествует падению, а работа кормит только того, кто любит работу. Да не водись с Иезекиилом Толстым и пореже заходи в трактир. Это к добру не приведет. Ну прощай. Я буду изредка заглядывать к тебе, чтобы помочь советом, когда тебе не будет хватать своего ума-разума.

Стеклушка набивает трубку сухими еловыми иглами, достает из кармана огромное зажигательное стекло и, поймав в него солнечный луч, закуривает. Дым делается все гуще и гуще, и Стеклушка исчезает в клубах дыма. Петер еще раз низко кланяется большой ели.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Барбара возле хижины выжигает уголь. Вбегает радостный Петер.

ПЕТЕР. А вот и я, матушка.

БАРБАРА. Наконец-то вернулся! Я вся в тревоге. Уж не знала, что и подумать. Прошел слух, что скоро будет набор в солдаты, и я, грешным делом, решила, что тебя забрали, и мне не скоро придется с тобой увидеться.

ПЕТЕР. Потому-то мне и нужно было сходить в город. Я думаю, следовало бы напомнить начальнику, что вы вдова и что я ваш единственный сын.

БАРБАРА. Ты всегда отличался благоразумием, Петер. И что же?

ПЕТЕР. Не волнуйтесь, матушка, я все уладил.

БАРБАРА. Но почему так долго? Где ты пропадал целые сутки?

ПЕТЕР. Я повстречал в городе одного доброго приятеля, который дал мне взаймы целых две тысячи гульденов, чтобы я мог начать стекольное дело.

БАРБАРА. Есть же еще на свете добрые люди!

ПЕТЕР. И я тут же отправился в Нижний лес к вдове старого Винкфрица, хозяина стекольного завода. Мы быстро поладили, и завод со всеми работниками перешел ко мне. Теперь я его новый владелец.

БАРБАРА. Ты - владелец стекольного завода? А сможешь ли ты управляться с такой махиной, Петер?

ПЕТЕР. Конечно. Для меня это плевое дело. Главное, это, не спеша, заложив руки за спину, важно расхаживать по цехам и делать замечания рабочим.

БАРБАРА. Но разве этого достаточно?

ПЕТЕР. Вполне. По крайней мере, для начала. И запомните, матушка: отныне вы мать владельца самого большого стекольного завода в Шварцвальде.

БАРБАРА. Неужели пришел конец нашей нужде?

ПЕТЕР. Да. С этого дня для вас начинается новая сытая и спокойная жизнь.

БАРБАРА. Я знала, что ты всегда позаботишься о своей бедной матери.

ПЕТЕР. Вы должны забыть, что были когда-то женой и матерью угольщика.

БАРБАРА. Но разве можно это вычеркнуть из памяти? Я прожила всю свою жизнь среди угольщиков и настолько привыкла видеть все вокруг черным от сажи, что не могу этому поверить.

ПЕТЕР. Придется, матушка. Отныне вы - госпожа Барбара Мунк, и вести себя должны так, как подобает матери известного и знатного человека.

БАРБАРА. Госпожа Барбара Мунк! Звучит! Да, что там ни говори, а быть матерью стекольного заводчика почетнее, чем матерью простого угольщика. Соседки Бета и Грета мне теперь не чета. И в церкви с этих пор я буду сидеть не у стены, где меня никто не видит, а на передних скамьях, рядом с женой господина бургомистра, матерью господина пастора и тетушкой господина судьи.

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Петер входит в трактир "Золотой гульден". В трактире как всегда полно посетителей. Иезекиил Толстый, сидя за кружкой пива, играет в кости со Шлюркером Тощим, бросая на стол звонкие гульдены, а затем, загребая выигрыш. Петер замечает Лизбету.

ПЕТЕР. Лизбета!

ЛИЗБЕТА. А, Петер, здравствуй!

ПЕТЕР. Добрый вечер. Как твои дела?

ЛИЗБЕТА. Спасибо, неплохо. Но все-таки, когда отец поправится, я брошу этот трактир. Мне не нравится разносить по столикам кружки с пивом и тарелки, надоело, что все кричат: "Эй, ты, иди сюда!", а когда я подойду, щиплют за локоть.

ПЕТЕР. Как себя чувствует твой отец?