А рядом с парнями – девушки, как цветы: яркие пальто или накидки (распахнутые, чтобы платья показать), изящные шляпки (перестал этот головной убор у женщин считаться «буржуазным»), и разноцветные зонтики (осень же). Прекрасные дамы – за которыми хочется ухаживать, цветы дарить и на руках носить. А товарищи, с которыми в разведку – это в другое время! Потому что по глубокому моему убеждению, когда бабы на фронт, это значит, совсем хреново для страны. Вы лучше нас после встречайте, красивые и нарядные, когда мы домой придем.

Что характерно – у женской половины возражений нет. Когда наши дети вырастут – то наверное, будет и у них в моде образ «солдата Джейн» (или по-русски назовут), с короткой стрижкой и в штанах. А сейчас (едва десятилетие после войны) даже бывшие наши боевые подруги рады принцессами побыть, а не солдатами – навоевались досыта. И четко разделяют, образ и одежду «в бою и походе», и на выход, себя показать.

Также интересно – «стиляги» в былой реальности в самом начале были вполне советской молодежью, желающими всего лишь выглядеть не серо – и в моде и стиле разбирались хорошо. А лишь после (в результате гонений, и карикатур в прессе) выродились в что-то карикатурное. Здесь они тоже наличествуют – но не более чем детский протест «не хотим по наезженной, как родители», а ума еще нет, и вот вам откровенное уродство, зато «не как все». В итоге – намного меньшая социальная база – не более, чем субкультура, как в мое время были всякие там готы и эмо. И у остальной нашей молодежи вызывают не желание подражать, а скорее, злобу «с жиру бесятся». А на окраине, где народ попроще – могут и побить.

Тем более, что нормальные вещи в гардероб – в Москве купить не проблема. От Диора нету, но немецкие, чешские, польские наличествуют. И конечно, итальянские – но они больше через «РИМ» идут. Тут есть тонкость – что экспорт из соцстран, это готовые вещи (как от нашего Минлегпрома), массовое производство – а «РИМ» может предложить индивидуальный пошив, на каждую из моделей выкройку по вашей фигуре: или сошьем для вас полностью, или журнал наш купите и шейте сами. Оттого, кстати, и склонность к «развеванчикам» – мне тут разъяснили, что свободный покрой, это гораздо меньшие требования к квалификации, а всякие вытачки и прочее, это уже уровень профессионала. А как тогда вы «аляски» для мужчин предлагаете, там же масса такой тонкой работы – или РИМ уже на другой уровень выходит?

Показ завершился, и Лючия объявляет – товарищи, кого заинтересовали наши модели, можете сейчас подойти к тем столикам, оформить заказ. Тамара сразу туда – «Валечка, можно я вот это и это закажу»? Да заказывай, не жалко – у меня зарплата хорошая, а расходов по минималке: за квартиру не плачу (по закону, за две свои Звезды), и кормят бесплатно в столовой нашей Конторы. Основные траты – бензин для моего «зима» (хотя жрет как грузовик!), культпросвет (вроде футбола), и по мелочи всякое. Так что меня ты не разоришь – а даже эстетическое удовольствие доставишь.

– Здравствуйте, пан инквизитор!

Емое, а она тут откуда? Это даже не смешно! Сам подобные «случайности» организовывал не раз – по своей натуре, начинаю подозревать худшее.

– Интересуетесь новинками моды, пани Стася?

И в то же время, вот сам не пойму – мне приятно, что она здесь. Хотя смотрю на нее, а в голове будто песня звучит, из бесконечно далекой жизни двадцать первого века:

Станислава Бельковская.

Я совсем не героиня, а ужасная трусиха. Боюсь темноты, крыс, крови. Но когда страх давит на тебя каждый день – то страшно хочется наконец перестать бояться. Даже если это будет смерть.

Потому, когда в мое жилье (не квартиру, а комнату в общежитии) вошли двое в мундирах и спросили, кто тут гражданка Бельковская – я почувствовала облегчение. Что меня наконец арестуют и увезут куда-то в Сибирь, где круглый год зима, и надо долбить ломом мерзлую землю, питаясь одними сухарями – но не бояться того, что уже случилось. А они, убедившись что я это я (проверив мой паспорт), вручили мне пакет, попросили расписаться, и ушли. Там было приглашение в Москву для поступления в университет, билет на поезд, официальное уведомление из прокуратуры, что «по делу о незаконном изъятии имущества и выселении из квартиры, следствие ведется и виновные будут наказаны» – и еще деньги, десять тысяч рублей, с запиской «этого вам хватит на первое время?».

Наверное, мне надлежало отказаться, имей я гордость? Но я не революционерка, не Жанна дАрк. И моей мечтой был университет – даже не как ступень в «высшее общество», как было принято в довоенной Польше, а именно как интересное занятие. Хотя я помогала Яцеку (и даже числилась его ассистенткой), меня никогда не привлекала медицина. Зато история была моим любимым предметом – мне хотелось понять, отчего страны и народы переживают взлеты и падения, и какой высший смысл кроется за счастьем или горем тысяч и миллионов людей?

Отчего Москва, а не Львов – тем более, что я там работала в университете, младшим персоналом? Так Яцек бы не одобрил – быть сестрой гения интересно, но связывает. Ну а когда Яцека забрали, о моем образовании тут не могло быть и речи. Тем более, что я ездила в Москву весной, в отпуск – все узнать, и подготовиться. И как раз тогда, по пути назад, в поезде я познакомилась с паном инквизитором.

Я уже не гимназистка, видела многое, причем в страшные годы войны. И хорошо знаю, где бывает бесплатный сыр. Я знаю, пан инквизитор, что на такой работе, как ваша – должно быть не человеком, а бездушной машиной, для которой высший государственный интерес прежде всего; вам дозволено лишь изображать доброту – как актерство для пользы дела. Как в фильме, что я смотрела уже в Москве. Кстати, в университет я поступила с необычной легкостью – экзаменаторы явно были ко мне благосклонны, очевидно получив ваш грозный приказ.

Так вот, о фильме, что я смотрела. Царская Россия, век девятнадцатый. В провинциальный гарнизон (где стоит гусарский полк) приезжает грозный столичный чин из Третьего Отделения – поскольку есть подозрение, что в упомянутом полку господа офицеры противогосударственное тайное общество организовали. Граф Мерзляев вовсе не похож на тупого держиморду – он весьма образован, умен, любезен, хороший психолог, и опасный враг! Легко входит в доверие – и выслеживает, вынюхивает, ищет добычу!

Театр – средоточие светской жизни города. В спектакле, среди прочих актеров, играют отец и дочь – в которую влюблен гусарский поручик. Прямо на спектакле он проникает в будку суфлера, и начинает говорить девушке всякие вольности – разозленный отец (пьеса ведь срывается!) хватает арбалет, и стрела, пролетев над залом, попадает в портрет Государя.

Эпизод с дочкой, желающей узнать про арестованного отца – и Мерзляевым. Где он требует от девушки не «этого самого», а чтобы она стала его шпионкой, выслеживала и доносила. Она отказывается, с гневом и отвращением. Тогда жандарм оглядывает книжные полки.

– Я вижу, у вас тут Чернышевский, ай-ай, как предосудительно! А это что – «Овод», да еще с закладкой, ну-ка, посмотрим, эпизод расстрела! Вы знаете, что подобная литература, это уже нарушение закона?

Тут натяжка, незаметная для массового зрителя (для которого Чернышевский, народовольцы, «Овод» – это все одна эпоха). «Что делать» был впервые опубликован в журнале «Современник» в 1863 году, а в фильме время еще до Крымской войны (судя по портрету Николая Первого, обстановке и костюмам). А «Овод» был написан вообще в конце девятнадцатого века. Но по сюжету, именно сцена оттуда наталкивает главного злодея на коварный план, мнимого расстрела. Подозреваемым офицерам выдадут ружья (заряженные холостыми), чтобы они изобразили казнь арестованного артиста, «главного карбонария» (для подтверждения этого образа подручные злодея разбрасывают по городу листовки, а уж попугай, ночью летающий над крышами с криком «долой самодержавие», это вообще сюрреализм). Но Третье Отделение на страже – глава карбонариев установлен, и господам офицерам надлежит исполнить приговор.