– Да. Если включить газовый рожок, то ночь не превратится в утро. И даже если перевести часы назад, вернуться во вчерашний день невозможно, – сказал он.

Каждое слово он произносил пронзительно, с надрывом.

Рядом пробежал слуга с подносом, притормозил, предложив гостю бокал с шампанским, и помчался дальше. Вокруг прохаживались гости, держа в руках тарелки с безумно дорогой экзотической едой, и Кроне захотелось снять свой вычищенный до блеска шлем и хотя бы вдохнуть эти ароматы. Но увы… ей приходилось дышать запахом металла, тщательного протертого спиртом.

Она ценила хорошую еду и напитки, когда могла себе позволить купить их, хотя с ее зарплатой такое случалось нечасто. А к роскошным нарядам и украшениям, мелькавшим вокруг, относилась равнодушно.

Мужчина отказался от шампанского. Вид у него был такой, словно ему хотелось улечься в мягкую постель и как следует отдохнуть.

– Осмелюсь предложить вам перейти в гостиную, – произнесла она. – Там тихо. Возможно, вам будет лучше там, а не здесь… среди шума и суеты.

В дальнем углу зимнего сада взмахнул смычками дуэт скрипачей, и полилась веселая мелодия. Она была приятной, но бодрила, а не успокаивала, как тишина темной комнаты.

Он невесело улыбнулся.

– Скоро выступление Главного магистрата. Если я уйду, то не услышу его.

Ага, значит он родственник сегодняшнего виновника торжества. Он и правда был похож на магистрата. Тот же нос, и волосы похожи, и глаза.

– Вы мсье Айендар?

Он никак не отреагировал.

– Расскажите мне о броши. Я ни разу не видел такого крупного магического рубина.

Изображать из себя профессора она не любила, но иногда приходилось. По крайней мере он казался искренне заинтересованным. Пройдя между витринами, она подняла руку в черной перчатке, указывая на футляр с брошью, изготовленной из золота и слоновой кости. В центре горел драгоценный камень исключительной чистоты – этакое осуждающее око, взирающее на окружающих из-под защитного стекла.

– Его вес составляет десять и восемь десятых карата, включая целых девяносто пять сотых грамма отчаяния.

– Почти в двадцать раз превышает установленный законом предел, – медленно произнес мужчина, и его взгляд переметнулся на ее медные браслеты, инкрустированные магическими гранатами и топазами государственного производства.

Да, они тоже магические, подумала она. Один наполнен мужеством, а другой – решительностью. Почти каждый драгоценный камень можно было зарядить магией, чтобы он хранил определенную эмоцию.

– Да, это предел, установленный законом для средних эмоций. Отчаяние можно удалить при помощи терапии, но чародеям запрещено продавать драгоценные камни с отчаянием, поскольку это чувство очень коварно и несет в себе много лжи. Все камни с заключенным внутри отчаяниям необходимо сдавать на хранение правительству сразу же после их изготовления. Но этот рубин был вставлен в брошь. Его создала магиня-эмоциатор специально, чтобы отомстить террористам, взорвавшим много лет назад здание Городского совета. Они добивались закрытия всех трудовых лагерей. Ее мать погибла при эвакуации – ее растоптали.

Крона замолчала. Не самая лучшая история для скорбящего человека.

– Я тогда был совсем юнцом, но помню. Мой отец находился в северном крыле, когда все это случилось, – он взглянул туда, где установили подиум для выступления магистрата. – Пожалуйста, продолжайте.

– Магиня подарила брошь сначала одному зачинщику, и он покончил жизнь самоубийством. За ним последовал второй и третий. Она собиралась вручить ее четвертой жертве, но не успела – ее задержали.

Мужчина отвернулся, будто внезапно потеряв интерес к драгоценностям, и качнулся, как пьяный.

– А это?

Он указал на одну из самых гротескных масок. Асимметричная, окрашенная в разные цвета, она изображала лик демона, с разверстой пастью и огромными клыками. Кривая, будто сломанная челюсть, рога, торчащие под странными углами – два во лбу, два на щеках и еще один на подбородке. Древатор[2], несомненно, был искусным мастером. Сколько бы Крона ни смотрела на нее, каждый раз ее пронизывала дрожь до самого сердца.

– Посмертная маска Луи Шарбона – маска Хаоса, – сказала она.

– Неужели того самого? Убийцы?

– Да, самого жестокого массового убийцы Лутадора. Размер маски неизвестен, ведь примерить и даже измерить ее невозможно – запрещено законом. Ей присвоен самый высокий уровень знаний – десятый. Никто вообще не понимает, как эта посмертная маска превратилась в магическую, учитывая, что у древатора, которому приписывают ее создание, никогда не было доступа к телу Шарбона после того, как его повесили. На самом деле чародей в то время находился в приюте для безумцев.

– А какие знания хранит маска? Как убивать?

За три года работы регулятором Кроне несколько раз приходилось бывать на месте преступлений, связанных с насилием. Из-за магических предметов преступления на почве страсти совершались довольно часто, и конфликты обычно возникали не под воздействием магии, а из-за страстного желания завладеть тем или иным предметом. Кроме того, ей казалось, что для убийства не требуется особых навыков или умений.

– Нет, не совсем так. Видите ли, Шарбон умел расчленять и по-новому сочленять человеческие тела именно благодаря своим знаниям анатомии. Вполне возможно, что его желание убивать и укоренилось глубоко внутри его эха, но в первую очередь он был великим мастером анатомии и владел сложными знаниями о том, как все устроено и работает внутри человека. И Эрик Матисс сохранил именно это его умение – умение расчленить тело.

Мужчина кивнул, словно обдумывая эту мысль. Он немного похмыкал и поэкал, затем что-то пробормотал и вдруг выпалил:

– Как вы думаете, какой из этих безделушек больше всего гордится магистрат Айендар?

Возможно, невинный вопрос. А, возможно, и нет.

– Я не знаю его лично, – осторожно ответила она.

Мужчина сделал небольшой шаг, плавно переместившись назад к броши. В уголках глаз у него блеснули слезы, и он вытер нос рукавом.

– Это точно не рубин, – сказал он, стиснув зубы. – Чувства других его никогда не интересовали. – Его руки дрожали, пальцы сжимались в кулаки и разжимались. – Скажите мне, регулятор, если бы ваша внучка умерла, где бы вы находились вечером в день ее смерти? На светском рауте? – Он потянулся к стеклу.

– Месье, отойдите, пожалуйста, – она предупреждающе положила руку на рукоять своей сабли, одновременно втянув в рот капсулу реверберации. – У меня может возникнуть проблема, – пробормотала она.

– Принято, – три раза прозвучало ей в ухо.

Месье Айендар-младший (теперь она была в этом уверена) не коснулся витрины, но повернулся к ней.

– Где бы вы были? – продолжал вопрошать он. – Смогли бы вы заставить сына бросить собственного ребенка? Принудили бы его прийти сюда, обмениваться любезностями, чтобы сохранить лицо?

Сердце Кроны сжалось, но по должности ей не полагалось ни вести допрос, ни (упаси Пятеро) судить о семье Главного магистрата.

– Месье…

С подавленным всхлипом он отскочил назад, к другой колонне.

– Больше всего он любит маски. Я точно это знаю. Вот эта с рыбой… что в ней такого опасного?

Она заметила, как впереди к ним приближается Трей, а с другой стороны экспозиции медленно направляется Саша, лавируя между пальмами в кадках и гостями.

– Эта маска принадлежала лорду Биррону. Он был весьма искусен в очистке опиатов, – примирительно произнесла она, взяв Айендара за локоть. – Пожалуйста, месье. Пойдемте со мной. Вон туда – там вы сможете присесть.

Он сбросил ее руку.

– Нет уж. Раз эти побрякушки значат для него больше, чем моя дочь, значит я буду разглядывать их, пока не надоест. Он хлопнул ладонями по витрине, оставив потные пятна на стекле.

Ей хотелось, чтобы коллеги двигались побыстрее, но пока она обнажила саблю.

– Вы же знаете, по закону я могу удалить вас.