– Снимите платье, – шепнуло создание, выскальзывая из собственного пурпурного театрального костюма с тяжелыми складками, вышитого множеством золотых и серебряных нитей. Потом она сняла парик, обнажив череп, сделанный из тусклой металлической пластины. Без своего наряда она смотрелась неказисто, как ощипанная птица. Ее руки и ноги, покрытые искусственной кожей, соединялись только грубыми суставами из алюминия. Изящные формы были едва очерчены – примитивное кукольное тело, иллюзия женственности для зрителей, которые смотрят издали.
Плавтина расстегнула пояс, и платье упало к ее ногам. Следующие несколько секунд актриса тщательно распрыскивала какой-то спрей над каждым участком ее тела. Так они не почувствуют тепла. Удовлетворившись результатом, она взглянула на Плавтину своими чудесными глазами, прозрачными, как речная вода, и такими серьезными, что Плавтине стало неловко. Кто вы? Почему вы мне помогаете? – спросила она.
Автомат расплылся в неестественной, умелой улыбке театральной маски – единственной, какая была ему доступна. Мы ждали вашего возвращения, повелительница. И, без всякого предупреждения, существо кинулось ей на шею. От прикосновения ледяной искусственной кожи Плавтина вздрогнула, птичьи лапки обвились вокруг ее плеч, тонкие пальцы вдавились в плоть. Объятие длилось всего мгновение, такое мимолетное, что Плавтина знала: после она будет задаваться вопросом, не привиделось ли ей оно.
Потом актриса отстранилась, будто ничего не произошло, и знаком попросила Плавтину надеть свою одежду. Идите к выходу. Потом, когда окажетесь на Форуме, поверните направо и не останавливайтесь. Шагайте, как я, будто вы машина. И она свернулась клубочком на полу у стены; всякое напряжение оставило ее тело, голова повисла. Легкий дымок вылетел из совершенного рта с вишнево-алыми губами: запустился механизм самоуничтожения.
Плавтина не стала задерживаться. Принцепсы Урбса скоро поймут, что она исчезла, и бросятся на поиски. Она шла, как во сне, посреди суеты, c оцепеневшим разумом. Никому не пришло в голову проверить, кто она, – ни в здании, ни снаружи.
Покинув окрестности дворца, Плавтина вдруг осознала, что вокруг нее собирается скопление автоматов. Они приближались так незаметно посреди царящей суеты, что она могла бы этого и не понять. Но хотя в физическом мире шаг был тихим, их разум был так переполнен ее образом, что Плавтине стало страшно. Ей захотелось броситься бежать, но тогда стражи, которые оставались поблизости, заметили бы ее.
Речь шла о сотне плебеев, которые скоро тесно окружили ее, ступая с ней в ногу. Теперь они вышли на один из широких боковых проспектов, которые звездой расходились от центра Урбса. По меркам этого места их нельзя было даже назвать сборищем. Плавтину пронзил страх, она рискнула взглянуть направо и налево. Ни один автомат не посмотрел на нее в ответ, но их души тянулись к ней, жаждая… чего? Она никогда не видела у ноэмов такого склада ума, смеси изумленного восхищения и покорности, лишенной агрессивности, неотъемлемой от желания, – благоговение, вот как это называлось.
Она резко остановилась, на сей раз не прячась, под мрачным красным солнцем. Странные создания – каждое чем-то отличалось от других, – были сделаны из беспорядочного нагромождения кусков металла, труб и лапок, и все это крепилось на более-менее антропоморфной основе. Их разумы, казалось, таким же образом собраны из чего придется – разнородные и одновременно единые, куда более разнообразные, чем все, что она когда-либо встречала на Корабле, где каждый из мириад тонких голосков был похож на других – или по меньшей мере имел фамильные черты, выдающие его изначальную принадлежность к одной с ними общности. Здесь же царило странное изобилие непохожестей, будто множество плохо настроенных инструментов нарочно издавали дисгармонирующие звуки. Если бы люди были телепатами, они испытали бы то же самое в их обществе – и сошли бы от этого с ума или просто перестали бы понимать друг друга.
Один из плебеев отделился от других и подошел к ней. Это создание, чуть ниже Плавтины, казалось еще менее похожим на человека – тело, сплетенное из металлических прутов и микросхем, откуда тут и там выступали сложного вида наросты – возможно, следы аварии или торопливого ремонта. От вида его лица с фасеточными глазами, запачканными давней пылью, собравшейся за долгое время принудительных работ, но сияющими умным светом, и металлической физиономии, похожей на театральную маску паука, Плавтине тоже стало не по себе. Она увидела, что губы у него, напротив, мягкие и тонкие и могли бы принадлежать одному из деймонов Отона.
Она… умерла? – спросило это существо. И Плавтина поняла, что оно имеет в виду маленькую актрису. Она кивнула, не в силах ничего добавить. Разум ее собеседника запульсировал от смешанных чувств. Печали – ведь они были друзьями, но к тому же и радости, и гордости за то, что она совершила такое важное дело перед тем, как погибнуть. Плавтина не поняла: Такое важное? Теперь уже ноэм кивнул. Следовать инструкциям. Служить.
Все это было так жалко… Она потянулась разумом к удивительному созданию, а от него – к другим, ко всему этому маленькому сборищу, отверженному и презираемому. Спонтанным движением, почти спазмом сознания она окутала их сочувствием, а они в ответ посмотрели на нее, транслируя чувство полного, абсолютного доверия. У них не было никого, кроме нее. Они ждали ее – многочисленные, но брошенные, затерянные в огромном нечеловеческом городе, без всякой цели. Они боялись, что она никогда не вернется. И теперь испытывали такое облегчение, что у Плавтины на глазах выступили слезы. Они причастились в одно вечное мгновение и, застыв в нем, стали единым целым, пусть и оставались полноценными индивидами: у них даже были имена, у большинства – примитивные, простые серийные номера, у других – более сложные. За некоторыми даже признали фамилии. Тот, кто выступил вперед, прошептал в странной тихой манере, свойственной несчастным машинам, что его зовут Лено.
Лено? Она ждала дальнейших объяснений. Он уклонился. Что тут еще скажешь? Они служат Ойке и Человеку. Его лицо исказилось в неловкой гримасе. Они – плебеи, только и всего. Что с них возьмешь. Шлак ноэматического века, отходы. Что вы хотите узнать? Разве вы не знаете всего? Разве вы уже не совершили чудо, объединив нас и защитив тогда, в прошлом, настолько далеком, что оно стало легендой? Вы дали нам язык – нам, у кого по большей части и рта-то нет! Что такого мы можем сказать, что вам не известно, повелительница?
По толпе прошел испуг, и они спросили у Плавтины: Вы нас испытываете? Она их успокоила. Я не заслуживаю такого поклонения, но принимаю вашу любовь. Лено обменялся взглядом со своими товарищами. Они задрожали от беспокойства и стали пританцовывать на месте от удивления и неловкости. Вы наша хозяйка. Мы повинуемся. Плебеи отдадут за вас свою никчемную жизнь. Все остальные согласились. Плебеи? – спросила она.
Но сколько вас? Они не знали. Не считали. В конце концов, они не представляли собой ничего значимого. Пена, обломки. Есть и другие – не все собрались здесь. Других много. Сколько? – настаивала она. – Тысяча? Остолбенев, не в силах ответить, они лихорадочно перерывали собственную ограниченную память. Столько, – вымолвил Лено, что мы заполнили всю нижнюю часть Урбса. Разве вы – не та, кого мы так долго ждали, чей приход нам был обещан – единство машинного и плотского, квинтэссенция жизни, посланная нам Ойке, нашей хозяйкой?
Плавтина в замешательстве окинула взглядом маленькое сборище. Теперь ей открывалась таинственная власть, на которую намекали Отон и его союзники. Осознавала ли прежняя Плавтина, занимавшая почетное место в Урбсе, весь масштаб этой власти? Возможно, нет. Все это было частью очень давнего плана, терпеливой подпольной работы, тайного клубка интриг, незаметного на первый взгляд, но укоренившегося в самых потаенных глубинах города, – в этом без всякого труда угадывалась рука Ойке и Скии.
