– А сейчас вы тут все вдруг полковниками стали, да? – еще наглее смеюсь старому в лицо.

Вокруг нас толпа беснуется, но странно, никто не подходит к нам с дедом.

– Это потом дали, жизнь-то длинная была, я всю жизнь служил стране. Как война закончилась, нашу дивизию на Дальний Восток бросили, узкоглазых добивать. Там уже майором стал, мой полк отличился в боях. Вернулся домой в сорок шестом, продолжил службу уже тут, рядом, в отставку вышел только в восьмидесятых, подполковником. А вот десять лет назад президент нынешний присвоил за выслугу полковника. Что, думаешь, не достоин?

– А в чем достоинство? Немцы нам свободу несли, а такие, как ты, дед, им не дали для нас страну построить! – вывалил то, что всегда считал верным.

Достал, ей-богу, защитничек отечества. Мысли были полны желчи и злобы. На кого? Да на всех подряд. В стране разруха, экономика на дне, зато помогаем всем подряд. Скоро жрать нечего будет, цены растут постоянно. Против нас весь мир, а мы как дебилы со своей Победой носимся.

– Свободу, говоришь? – шамкает губами дед, но, на удивление, злобы в глазах нет совсем. – Это кому они свободу-то несли? Бабам, детям, старухам, которых в избах сжигали? Глотки резали и издевались всяко? Сжигали целыми городами, не то что деревнями, рушили все, что видели? Грабили, девок насильничали, добивали раненых, пленных, русских вообще за людей не считали…

– Это все ваша совковая пропаганда! Не было такого! – фыркаю я. – У меня иммунитет к ней. Вранье, все это придумано кремлевскими стариками, чтобы народ запугать! Немцы – цивилизованный народ, это вы их убивали да женщин их насиловали! Знаем, знаем, сейчас все известно стало. Всю Европу изнасиловали, хорошо еще, что американцы вам не дали целиком ее захватить. Заставили народ под танки ложиться, лишь бы свою партию воровскую защитить. Устроили революцию, а потом сами все перегрызлись. Скинули царя, так и строили бы хорошую страну… А что построили? Идиоты…

– Ты видел когда-нибудь труп ребенка, сынок? Ребенка лет семи-восьми или младше со вспоротым животом, из которого кишки торчат? А может, видел, как мать свое дитя к себе прижимает, когда горит вместе с ним? Или как молодые парни, твои ровесники, с именем партии и товарища Сталина на устах шли в атаку, а потом насмерть стояли до последнего патрона? – старик наседал, буквально нависая надо мной.

– Чего ты несешь, старый, – брезгливо бросаю я и отталкиваю старика.

Тот неудачно так запнулся и начал заваливаться. Падая к подножию памятника, старик не ругался, не кричал. Он упал и прозрачными такими глазами посмотрел куда-то внутрь меня. В глазах его не было злости или презрения, но взгляд буквально пронзал меня насквозь и заставил вздрогнуть. Этот взгляд…

– Ты что сделал, урод? – доносится до меня голос сзади.

Оборачиваюсь и вижу только летящую мне в лоб дубинку омоновца. Хрясь… Темнота. Похоже, митинг окончен…

Очухался. Перед глазами круги, все двоится. Этот долбаный омоновец мне, похоже, башку пробил! Засужу урода! Зрение восстанавливается, и я начинаю соображать. Палата в больнице вроде, пахнет лекарствами. Темно, ночь за окном. Блин, в туалет хочется, надо сходить.

Едва я попытался встать, меня резко кинуло в сторону. Я лечу на пол, по пути сворачивая капельницу. Чего она тут стоит? Грохаюсь и ору благим матом. Через несколько секунд в палату кто-то вбегает и пытается меня поднять.

– Куда? Очумел, что ли?

Девка вроде.

– В туалет хочу…

– Ложись давай, утку дам!

Первый раз в жизни писал лежа под себя. Минут двадцать на это ушло. Стыдно так, ужас. Девка молодая из-под меня вытащила какую-то приспособу, которую перед этим засунула туда. Стало легче, только когда меня укрыли одеялом и оставили одного. Правда, спустя несколько минут медсестра вернулась и воткнула мне капельницу в руку.

– Спи давай, а то весь тут расшибешься. Вставать нельзя, вон кнопка, зови, если что-то нужно станет. Понял?

Киваю и проваливаюсь в сон.

– Что, легче стало, когда старика чуть на тот свет не отправил?

Внезапно перед глазами появилось лицо того деда, которого видел возле памятника на Пушкинской. Я аж подпрыгнул на кровати, судорожно натягивая на себя одеяло, пытаясь отгородиться. Дед буквально навис надо мной.

– Ч-чего? – спрашиваю в ответ и оглядываюсь по сторонам. Словно кино смотрю, только нахожусь при этом внутри самого фильма.

– Что ты мне там говорил, вру я все о войне? – Дед усаживается на стул рядом с кроватью и продолжает: – Людей наших подлый Сталин и КГБ насильно в армию отправляли? Никто воевать не хотел, их гнали на убой? Хочешь, покажу, как гнали? Как люди не хотели воевать? Смотри!

То, что произошло в следующий момент, даже описать не могу. В глазах потемнело, все куда-то полетело, закружилось, и этот водоворот закрутил и меня.

Товарищи! Подлый удар фашистских войск обрушился на наши границы, города и села, сотни мирных жителей погибают сейчас, в эту самую минуту под бомбами…

– Да слышали уже все, записывай давай, чего время тратить!

Голосов рядом со мной слышалось много, более того, вокруг находилось множество людей, как на наших митингах. Толпа бурлит, двигается, все чего-то говорят друг другу, один я как дурак хлопаю глазами. Людей реально очень много, просто яблоку упасть негде. Где я, что это такое?

– Севка, ну, ты идешь? – Меня несильно толкнули в плечо, и пришлось обернуться, приходя в себя.

– А? – только и раскрыл рот я.

Передо мной стояло человек восемь мужчин, полукругом, и как один ждали моего ответа. Одеты странно, в широченных штанищах, в каждую брючину целиком можно влезть, преимущественно в светлых рубашках и огромных кепках на головах. Смотрю вокруг: да все присутствующие так одеты, женщины, а их тоже было немало, в легких светлых платьях. Я забыл уже, когда в последний раз видел женщину или девушку в платье. Все же в основном в джинсах ходят, а тут ни одной в штанах. Очуметь! А еще… Мать моя женщина! Красные флаги повсюду, на каждом доме висят. Это что, страшный сон антикоммуниста?

– Ну, ты чего, уснул? – вновь произнес один из мужчин. Скорее даже, я бы сказал, парней, так как с виду они казались мне ровесниками. Невысокие все, крепкие такие, с длинными патлами волос и улыбками на лицах.

– Почему уснул? – вновь тупил я.

– Ладно, идем уже, а то народу столько, что до ночи не попадем! – произнес еще один из парней, на вид самый широкий из всех, с пышным чубом, спадающим на лоб.

Парни развернулись и направились в сторону здания, возле которого находилась целая толпа мужчин и женщин. Возле самого входа стоял грузовик, смешной такой, типа «Газели», только колеса вроде побольше. В открытом кузове машины рядом с огромным красным флагом стоял мужчина в серо-зеленой одежде и что-то вещал. Я не прислушивался, вообще был в какой-то прострации. Где я? Что я тут делаю, я ж в больнице был? Понимаю, что быть так вроде как не может, но то, что вижу глазами, реальность. Я все чувствую и ощущаю, запахи, хлопки по плечу. То, что в палате казалось фильмом, похоже затянуло меня в себя.

Вновь оборачиваюсь, пытаясь разглядеть побольше, чтобы хоть как-то определиться. Ничего знакомого не вижу, смотрю под ноги: утоптанная земля. Земля, а не асфальт или брусчатка. Странно. Ничего не понимаю. Тут меня вновь подтолкнули, и я послушно направился вслед за остальными парнями. Возле дверей здания толпа была очень плотной, не пробиться. А куда, кстати?

– Эй, – позвал я осторожно того парня, что и говорил со мной, называя по имени.

– Чего?

– А ты кто? Откуда знаешь, как меня зовут? – спросил я.

– Севка, ты чего, на солнышке перегрелся? Еще спроси, кто тот дядька, что впереди меня идет! – с ухмылкой, совершенно без злобы в голосе ответил парень.

– А кто он? – тут же спросил я, даже не собираясь раздумывать.

– Сев, ты чего, издеваешься? – посерьезнел парень.