Зельевар тихо проскользнул в сарай, сунул палочку в карман и накинул мантию на плечи Гарри. Ребёнок, задохнувшись от неожиданности, отпрыгнул, резко обернувшись и уронив мантию на пол.

— Гарри, — Северус, вздохнув, наклонился, поднял мантию и, держа её в руках, сел на ящик, — здесь холодно.

С огромными от волнения глазами юный волшебник потянулся к ней, но, казалось, не знал, что с ней делать, словно ожидал, что она превратится в змею или взорвётся.

Северус, снова вздохнув, поднялся, сунул Гарри свою трость, забрал у него мантию, встряхнул и накинул мальчику на плечи.

Гарри не сказал ни слова, когда Северус снова взял свою трость и сел на ящик.

— Знаешь, — задумчиво начал Северус, — когда я был примерно в твоём возрасте, моя мать наложила на меня силенцио на целую неделю, — он слегка улыбнулся сосредоточенному вниманию Гарри и задумался, всегда ли ребёнок так вслушивался в его слова. — Она услышала, как я назвал какую-то девчонку шлюхой. Я не мог говорить и способен был дать ответ, только если ко мне обращались с вопросом. Она заявила, что если я когда-нибудь скажу такое при ведьме, то молчание будет наименьшей из моих проблем. — Он сделал эффектную паузу. — Думаю, миссис Уизли нашла бы что сказать по поводу такого рода выражений, используемых под её крышей.

— О… — Гарри судорожно вздохнул. — Она ведь не слышала меня, правда?

— Нет, — Северус покачал головой. — Но я не хочу больше слышать от тебя подобных слов. Особенно о твоей матери. — Он взял тон, который обычно использовал на отработках. — Я не прочь наложить на тебя недельное силенцио, поскольку на своём опыте обнаружил, что это довольно эффективный способ обучить сдерживать свой язык. И это даст мисс Грейнджер достаточно времени, чтобы подробно объяснить, насколько оскорбительны подобные слова и для ведьм, и для магловских женщин.

Возможно, сейчас было неподходящее время для этого, но Северус чувствовал, что им обоим действительно нужно поговорить как о формулировках речи, так и об ошибочных представлениях, скрытых в словах.

— Я отдаю себе отчёт, что ужасные вещи о твоих родителях говорили тётя и дядя, а ты только повторил их, но ты больше так не будешь говорить, это понятно?

— Мне очень жаль, — прошептал Гарри. Автоматический ответ: Северус сомневался, что мальчишка действительно осознал и принял к сведению — он был измучен, и дневное расстройство не давало ему покоя.

В следующую секунду он устало опустился на пол и принял ту же позу, что и на веранде: обхватил руками колени и спрятал лицо в складках мантии.

— Но зачем она это сделала? — он совсем поник.

Северус наклонился к Гарри, поставив локти на колени и подперев кулаками подбородок. Внутреннее побуждение, которое, как теперь стало ясно, действительно было наставлением Лили, подсказывало ему, что он должен прикоснуться к мальчику, но с предельным вниманием.

Со всей осторожностью, с какой он обращался бы с ископаемой паутиной или ингредиентами зажигательных зелий, Северус положил свою ладонь на руку мальчика. Его ободрило, что тот не отстранился. Было очень холодно — необходимо было уговорить Гарри вернуться в дом, но сначала кое-что прояснить.

— Она хотела ребёнка, Гарри. Она пошла бы на всё ради тебя, как и случилось тогда, когда она столкнулась с Тёмным Лордом.

— Почему ты не забрал меня? — безнадёжно спросил Гарри, уткнувшись в колени.

— Причин было много, — Северус вздохнул. — Не в последнюю очередь из-за того, что я… не был бы подходящим опекуном.

Гарри что-то невнятно пробормотал в свои ладони.

— И что это было? — Северус подался вперёд так, что они оказались почти колено к колену.

— Ты был бы не так плох, как Дурсли, — громче повторил Гарри, хотя и не поднял головы.

— Нет. Но я никак не мог этого знать.

«Северус, — приказал ему голос Лили, — ты должен объяснить. И получше, чем сейчас».

Он понял, что её присутствие в его голове чертовски неудобно, и понадеялся, что у неё найдутся дела поважнее, чем постоянно шпионить за ним.

— Гарри, пожалуйста, посмотри на меня.

После некоторого колебания Гарри поднял на него сильно покрасневшие глаза и вытер рукавом нос.

Подавив желание найти носовой платок для мальчика, Северус очень серьёзно сказал:

— Мой отец был немногим лучше твоего дяди, он часто бил мою мать, доставалось и мне. У него был скверный нрав и злой язык. Я знал, что ни для кого не гожусь в отцы. Думаю, моё отношение к тебе и мистеру Лонгботтому в классе подтверждает это.

— Но с тех пор, как всё это началось, — широко раскрыв глаза, Гарри заколебался, потом заговорил медленно, казалось, обдумывая что-то, словно желая успокоить своего опекуна, — ты вёл себя очень хорошо. Ты купил мне одежду, очки и всё остальное.

Свободной рукой он машинально поправил на переносице очки. Интересно, что мальчик пытался утешить Северуса, хотя десять минут назад кипел от ярости. Молли оказалась права насчёт его темперамента. Это явно от Лили — сам Северус мог годами таить в себе злобу.

— Весьма любезно с твоей стороны, — с досадой заметил Северус. — Безусловно, это доказательство скверного отношения к тебе твоих опекунов, если ты оцениваешь мои ошибки как «очень хорошо». — В его голосе звучала горечь. — Только недавно мне стало ясно, насколько это… неправильно… мой подход был неверным.

Гарри склонил голову набок, пытаясь осознать сказанное.

— Я никогда не собирался брать тебя под опеку… Понимаешь… Я не хотел уподобиться своему отцу. Это вовсе не должно было отразиться на тебе. Я думал… — Он на мгновение умолк, собираясь с мыслями. Гарри производил не больше шума, чем класс семикурсников на сдаче ТРИТОН. — Я знал, что у вас достаточно денег, чтобы позаботиться о твоих материальных нуждах. И они были бы удовлетворены, как и твои эмоциональные потребности, не будь Петуния бессердечной мегерой. Я видел мир таким, каким мне хотелось его видеть. Я был готов передать свои обязательства кому-то, кого считал более подходящим, даже не потрудившись проверить это сам. — Северус пристыженно отвернулся. — Боюсь, я во многом стал похож на своего отца.

Это признание острой иглой пронзило сердце Северуса. Только сказав вслух, он понял, насколько это было правдой. Он не стал пьяницей, но скверный нрав и ядовитый язык причиняли окружающим не меньший вред, чем отцовские пьяные выходки, а пренебрежение даже проверкой жизни Гарри было намного хуже, чем всё, что творил Тобиас.

— Ты и Лонгботтом… Боюсь, вы оба пробудили во мне самое худшее, — сказал Северус, всё ещё глядя в сторону, но маленькая рука по-прежнему оставалась под его ладонью. Он напрягся, готовый отстраниться, но пока мальчик позволял контакт, и это было обнадёживающим знаком: пойди что-то не так, и Гарри уже вскочил бы на ноги и снова вылетел за дверь — отступление было одной из главных стратегий его выживания. — Мне кажется, я увидел в вас обоих отражение самого себя. А ты? Если бы ты был любым другим студентом, я, скорее всего, стал бы искать исходные причины твоего поведения. А так я только думал, что у тебя есть всё, чего у меня никогда не было, и при этом ты смеешь быть таким, как я!

— Я не понимаю, — пробормотал Гарри.

— Нет, конечно, не понимаешь, — Северус чувствовал себя скованно, сидя здесь и ощущая, как рвутся наружу эмоции, обострившиеся с тех пор, как он применил проклятое заклинание. — Здесь очень холодно. И уже поздно. Все давно спят.

Северус со вздохом, тяжело опираясь на трость, поднялся и протянул руку. Поколебавшись, Гарри ухватился за предложенную ладонь и встал с ящика.

— Ты совсем замёрз. Иди сюда, — Северус притянул мальчика к себе, накинув мантию, обнял его за плечи, так что мантия укрыла их обоих. Внезапно он живо вспомнил, как его мать делала так же, когда они бывали вместе в волшебном мире. Северус всегда думал, это потому, что они никогда не могли позволить себе мантии с согревающими чарами. Теперь, однако, он вспомнил удивительное чувство безопасности, которое давало ему это объятие, когда он был маленьким. Он прижал Гарри плотнее к себе, обхватив рукой худые плечи, чувствуя, как ребёнок напрягся, а затем расслабился.