Умерла, значит.

Я прислушался к себе: нет. Вот точно ни капельки не жалко! Отец, конечно, заметит. А я прикидываться не буду. Мачеха – она и есть мачеха.

Внутри многоэтажки оказался просторный холл с лифтами и пультом охраны. Стол, видеокамеры – всё как положено. За пультом – охранник, немолодой, но подтянутый мужчина.

– В пятьсот третью, Шевцов, сын, – на всякий случай повторил я.

– Ах, проходите-проходите, – закивал он. – Соболезную, какая утрата.

Ух ты, как они здесь выдрючены! И тон верный взял, будто правда мачеху ему жалко.

– Спасибо.

Я вошёл в лифт и нажал на кнопку двадцать второго этажа.

От чего же она умерла? Лидуня?

Отец открыл не сразу, после двух звонков.

Он сильно осунулся, седина забрала волосы почти полностью. Морщин прибавилось, под глазами пролегли тени. Когда мы в последний раз виделись? Почти два года назад, на его день рождения. В прошлом году Лидуня настояла, чтобы они поехали на эти даты во Францию. Устала она, видите ли, от Москвы, стерва. Ну ничего, теперь вот отдохнёт.

Отец протянул руку:

– Здравствуй, Андрей.

Горячие пальцы сжали мою ладонь немного сильнее, чем стоило для обычного приветствия. Волнуется? Переживает.

Из-за Лидуни, конечно.

– Здравствуй. Соболезную по поводу случившегося, – выдавил я. – Как она умерла?

Рука отца вздрогнула, и он отпустил мою ладонь. В серых глазах что-то мелькнуло. Страх?

– Проходи, поговорим.

Присев на белый кухонный диван я уставился на стол. Ножки с резьбой, массивный, дубовый, дорогой, наверное. Отец подвинул стул и сел напротив.

– Вчера ночью она умерла. Во сне. Тело уже забрали, – медленно сказал он.

Я немного помолчал, соображая, что сказать, и наконец выдавил:

– Ясно. Говорят, смерть во сне – самая лёгкая. Даже не понимаешь, что умер.

Честно говоря, сам не хотел бы так умереть. Лучше посмотреть костлявой в лицо и осознать: вот он я! Умер! Чем нежданно-негаданно во сне. Это как удар со спины. Умирать от такого совсем противно.

– Хочешь чаю? – прервал отец затянувшееся молчание.

– Угу, – я кивнул, соглашаясь.

Он ткнул кнопку электрического чайника и принялся искать заварник, грохоча посудой в шкафу. Помочь бы ему в этом деле, да ничего не знаю на этой кухне. Пафосно тут как-то, неуютно, зато мачехе наверняка было в самый раз. Я представил как Лидуня принимала здесь подруг, хвасталась навороченной обстановкой: кухня из массива, на стене картина маслом, вряд ли простого художника, а значит, дорогущая, фарфор, вон, какой-то вычурный за стеклом расставлен. Пол расписной плиткой выложен. Стулья эти мягкие с вышивкой, кажется, называется, «венский стиль». Спасибо Катьке, просвещает меня.

– Нашёл тут чай какой-то, зеленый вроде бы. Будешь? А хотя куда деваться, другого-то нет.

Отец залил кипяток в пузатый керамический заварник, похожий на японский. Лаконичный дизайн – черные штрихи ветки бамбука на белом фоне. Рядом с «японцем» он поставил на стол две голубые фарфоровые чашки с золотистыми вензелями на боках. На их фоне чайник казался грубым и неотёсанным, чем еще больше мне понравился. Вряд ли мачеха им пользовалась, чего не скажешь о чашечках.

– Я в этом не сильно разбираюсь, – признался отец. – Обычно чай или кофе Лидия мне делала. Молодая она совсем ушла. Рано. Ох, не думал, что её переживу.

– Смерть такая штука, никто не знает, когда случится, – сказал я.

– Это верно, – отец кивнул и провёл пятернёй по седому ёжику волос. – Но всё же грустно, когда молодые уходят. Один ты у меня теперь остался.

Ага. А пока Лидуня была жива, ты обо мне не особо-то и вспоминал. Я едва сдержался, чтобы не сказать это вслух. Отцу и так досталось.

– Похороны уже назначены?

– На третий день планируется, на среду, – отец взял заварник и стал разливать чай.

Только тут я заметил, как у него дрожат руки. Носик чайника бряцал о край чашки с тихим «звяк-звяк-звяк», выводя нервную мелодию.

– А причина смерти, предположительно, какая?

На этот раз звякнуло громче, и чай выплеснулся на стол. Отец, не замечая бледной лужицы, поставил заварник на стол и посмотрел на меня. Долго так, внимательно. Такого взгляда я у него никогда не видел, разве что когда мама умерла. В нём читалась боль, смешанная с отчаянием, бессилием и страхом.

Какой это всё-таки для него удар. А я ещё на больное давлю. Зачем спросил? Ну какая мне разница, от чего именно она умерла. Какая вообще теперь разница?

– Ты мне веришь? – спросил отец. – Доверяешь мне, как самому близкому человеку?

Вот это вопрос!

– Да, конечно.

Отец сел и потер виски, явно сомневаясь, рассказывать или нет. Наконец решился.

– Тогда слушай. Поехали мы на выходные в загородный дом, посидели вечером, вина выпили, в общем, нормально всё было. И спать легли, а утром Лидия уже не проснулась. Я не осматривал тело. Просто позвонил в «скорую», вызвал бригаду из частной клиники знакомого. Думал, вдруг, ну, это кома какая-то, что если она еще жива? Такое вот у меня состояние было. А они осмотрели: на теле гематомы. Даже на лице след от удара есть. Вскрытие уже потом сделали – повреждение внутренних органов. Кровотечение. Я не понимаю, откуда. Вечером спать ложились, всё с ней нормально было. Я бы заметил.

Ничего себе!

Отец не сводил с меня взгляда. В его глазах зажглись огоньки безумия.

А с ним точно всё в порядке? Что несёт-то? Может, бредит уже? Или хочет таким образом рассказать мне, что это он мачеху убил?

Я почти не виделся с ним эти годы. Он вообще теперь, может, стал другим человеком. Даже по коротким встречам я замечал, что отец начал вести себя жёстче. Деньги эти, погоня за наживой. Они меняют человека.

– Не смотри на меня так, Андрей, – прошептал он. – Я знаю, ты думаешь, что это я её убил. И они так подумали. В клинике! Мне им заплатить пришлось! Чтобы они указали как причину смерти сердечный приступ. Но я этого не делал! Не убивал! Слышишь, не делал! Зачем бы я тогда тебе всё это сейчас рассказывал?!

Он потянулся через стол и схватил меня за руки, сжал их сильными горячими пальцами.

– Не знаю, как так получилось! Но я в своём уме. Никогда даже мысли не допускал ударить Лидию!

– Хорошо, пап, я тебе верю. Спокойнее. Ты не виноват, – я попытался освободиться от цепкой отцовской хватки. Надо как-то его успокоить. Он просто не в себе. Да и я, если честно, тоже. Деньги, значит, всё решают. Заключение врачей тоже. В принципе, я в этом не сомневался, сейчас можно купить практически всё. Но когда таким становится твой отец…

– Я почему тебе это рассказываю, – он отпустил мои руки, отстранился и откинулся на спинку стула. – Всё тайное рано или поздно становится явным. Может пойти слух. Лучше ты от меня узнаешь, чем от кого-то из этих… родных со стороны матери. Они же с самого начала Лидию терпеть не могли. Или от конкурентов. Жизнь сильно изменилась за эти годы. У меня есть недоброжелатели. Сам понимаешь: бизнес. Так вот, запомни: я этого не делал.

Ага, а как же тогда так получилось? Хорошо хоть, успокоился.

– Да, пап. Я понял. Я на твоей стороне. Что бы ни случилось.

– Не веришь, значит? – отец сощурился. – Никто не верит.

Он опустил голову и закрыл лицо руками.

– Ну, она могла упасть в ванной. Потом вернуться и прилечь, – пробормотал я. – Звучит не очень правдоподобно, но иначе не знаю, как такое могло быть.

– И я не знаю! Не знаю! – Отец вскочил, схватил чашку и швырнул о стену. Тонкий фарфор жалобно звякнул и разлетелся осколками.

Отец сел. Буря утихла внезапно, как и началась.

– Знаешь, давай завтра встретимся, спокойно поговорим. Поможешь мне с организацией похорон? – попросил он.

– Да, конечно, пап, – я кивнул. – Данилыч меня отпустит. Он тоже очень сочувствует. Сам мать схоронил в прошлом году.

Перед словом «мать» я сделал паузу. Получается, я всё-таки согласился с тем, что Лидия мне была вроде как матерью. Хотя какая теперь разница, с чем соглашаться? Уже ничего не изменить.