Утром следующего дня, после планерки, которую проводила я, ибо к Илье приехал Истомин, и они вдвоем засели в его кабинете, я стояла у окна в коридоре, потягивала кофе и перезванивала абоненту, от которого был пропущенный вызов.

Разглядывая серый осенний город за стеклом, разговаривала с сеньорой Идальго, у которой мы вот уже три года подряд арендовывали апартаменты, когда ездили отдыхать в Коста-дель-Соль. Мы, это попеременно Илья с Лесей или я с подругами, или мужиком каким-нибудь.

Илья с Лесей планировали через месяц смотаться на несколько дней на побережье, но в виду новых обстоятельств поездка, разумеется, была отложена. Не дозвонившись утром до сеньоры Идальго, отправила ей письмо с извинениями и отменой, так сказать, брони. Обеспокоенная женщина перезвонила, чтобы уточнить все ли у нас в порядке, не ее ли в том вина (разузнать, не нашли ли другого арендодателя ее любимые щедрые и аккуратные с ее имуществом клиенты).

Разговаривали мы на английском. Сеньора Идальго щебетала на нем быстро и достаточно чисто, но из-за скорости ее стрекота, я иногда улавливала суть только в общем контексте. Убедив ее, что все нормально, она по-прежнему наш самый любимый арендодатель и мы от нее никуда не денемся (между прочим, правду сказала, хата у нее обалденная, совсем рядом с морем и с балконов шикарнейший вид), я тепло с ней попрощалась и, завершив звонок, повернулась. Чтобы узреть Истомина, наливающего себе воду из кулера и глядящего на меня.

Видимо, он страдает маньячной склонностью пастись за спиной и слушать чужие разговоры.

– Даже не удивлена. – Вздохнула я, удрученно покачав головой. – Видимо понятие тактичность вам тоже не знакомо.

– Знакомо, – возразил он, опираясь плечом о стену и с эхом иронии продолжил, – но оно мне не нравится. Впрочем, можете не волноваться. Лондон ис зэ капитан оф Брейт Гритан – это мой потолок в английском, – выпил воду и, смяв стаканчик, бросил в урну рядом с кулером. Поднял взгляд на меня и произнес, – кстати, когда вы говорили, что должны посоветоваться со своим братом относительно способа возврата аванса за апартаменты, то совершили типичнейшую ошибку: вместо "ай хев ту" – я должна, использовали "ай шулд" – мне следует. И так, на заметку: частица "ту" не ставится после модальных глаголов, тоже там где-то проскочило, резануло слух.

– Да ну? Поразите меня в самое сердце – скажите, что на самом деле вы учитель английского.

– Просто вырос на творчестве Эминема. – Флегматично глядя на скептично улыбающуюся меня, – Потом окончил школу в Калифорнии. Ну, и успел зацепить почти четыре курса Колумбийского универа в Нью-Йорке.

– Выперли за неуемную фантазию? – развеселилась я.

– Из-за того, что нетактичен. – Парировал, сухо улыбнувшись. – Теперь я патриот. Не сошелся русский дух с менталитетом янки. – Философски заключил он и, отлепившись от стены, уже отворачивался, чтобы уйти, но остановился, глядя на меня.

Опустившую подбородок, смотрящую за его плечо. С бушующей внутри злобой, адскими языками пламени напитывающей ненавистью утробно зарычавшее нутро. Смотрела на тварь Олега, сына твари Хорька, сейчас в сопровождении двух крепких молодцев идущего по коридору по направлению к нам.

– Илья. – Мой голос хриплый, глухой от экспрессии разрывающей внутренности, но достаточный, чтобы мой брат, находящийся в кабинете за дверью в полутора метрах слева, услышал.

Истомин оглянулся назад и вновь посмотрел на меня. По его губам очень кратко, почти незаметно скользнула легкая усмешка. Олег как раз подходил к нему.

– Здесь все. – Глухо произнес он, протягивая небольшой квадратный брикет в сером пакете остановившемуся в проеме и облокотившемуся плечом о косяк Илье.

– «Все» это сколько? – негромко спросил Илья, ровно глядя на Олега.

– Три двести. – Сглотнув, и, на мгновение сердито сжав губы, ответил он.

– Уйдешь только после того, как они пересчитают, у них все сойдется и тебе выставят счет за следующий квартал. – Подал голос Истомин, равнодушно глядя на резко напрягшегося Олега, не отводящего взгляда от Ильи. – Выплатить до двадцать шестого числа. Ясно?

Олег сцепил челюсть с такой силой, что она побелела, но ни слова не произнес, гневным взглядом посмотрев на совершенно бесстрастного Истомина, хладнокровно глядящему ему в глаза, требуя отвечать на заданный им вопрос.

Но в ответ лишь тишина.

Истомин вопросительно приподнял бровь. Легкое движение мимики и сгустившийся от напряжения воздух резко разрубила тяжесть, снова исторгающаяся из него, его глаз, безусловно сминающая того, кто его раздражал. А Олег, тотчас не давший подтверждение, Истомина начал раздражать. В серо-зеленых глазах смена с беспристрастности на тень отвращения в прогрессивно разрастающемся темном льде раздражения, делающая таранящее веяние токсичным, ядовитым, с металлическим привкусом, прошивающим насквозь и оставляющим болезненную ломоту, как предупреждение, что еще секунда и может стать еще хуже – Истомин раздражен до такого тонкого предела, когда ясно осознаешь, что его терпение подходит к концу, а вокруг уже атмосфера, отчетливо дающая понять, что методы у него крайне жесткие и направлены только на быстрое и эффективное достижение того, что ему необходимо. Требуемое нужно сделать прямо сейчас.

– Да. – Ответил Олег, будто выплюнул, отворачивая голову.

Истомин повернулся и пошел по направлению к выходу, сделав краткий жест и двое молодцев, пришедших с Олегом, последовали за ним.

Я с ускоренно бьющимся сердцем смотрела вслед Истомину, ощущая, как путается в крови непередаваемая смесь тревоги, воодушевления, опасливости, предвкушения. Чувствовала, как все это сплетается и горячим свинцом оседает за грудиной, затрудняя дыхание.

– Ален, – негромкий голос брата, упреждающе глядящего на взбудораженную меня, с безотчетной голодной полуулыбкой, буравящую взглядом проем двери, который пересекла тварь, полтора месяца назад с амбалами встретившая моего брата после того, как Илью выпустили из ментовки так и «не сумев» найти за что же зацепиться. – Тише, мелочь. Напоминаю во второй раз за это утро: мы цивилизованны и сочувствуем Олегу, очень переживающему за отца, которого на днях отправят по этапу за двести двадцать восьмую.

Я торопливо вошла в его кабинет, пытаясь сдержаться, чтобы не добивать наконец-то получившую по заслугам ненавистную тварь. У нее и без того все подходит к полному краху в жизни. Надо бы, что ли, написать благодарственное письмо этой социальной службе по ликвидации жизненных неурядиц, ибо мне нравится эта галочка в строке пункта «истребить монстров».

***

Три напряженных дня подготовки к знаковому событию – планирование открытия головного в Москве и восьми его филиалов. Нервы были напряжены до предела, мы с Ильей спали мало, сотрудники тоже. Из-за этого начались провисы в работе, которые не сразу исправлялись и если прежде это было серьезным, то сейчас, с учетом обстоятельств, не казалось таким важным.

Мы готовились к рывку, к полету, и от тщательности подготовки зависело качество этого полета, спонсируемого Истоминым и его людьми. Потому не было времени даже вдохнуть.

Меня с каждым днем все сильнее напрягал факт реального расклада: Илья уезжает в столицу и разворачивает там империю под руководством Истомина, я остаюсь здесь и этот офис и его работу будут подготавливать для того, чтобы мы смогли принимать и без проблем выводить бабло, которое будет выделяться тем человеком, который приедет сюда после Истомина.

Илья часто был с ним эти дни и поздними вечерами, когда основная часть работы была сделана, и мы с братом оставались наедине, он с легким, почти незаметным напряжением сплетающимся с предвкушением в глазах, рассказывал, что мы в городе не одни такие, кто заинтересовал Истомина, и готовится спираль, где ее участники не будут знать друг о друге, не будут видеть друг друга, но делать будут все приблизительно одно и то же.

Я догадывалась еще и о том, от чего так уклонялся Илья при моих расспросах – почему именно остается филиал, почему Истомин полностью не перетаскивает отсюда понравившуюся ему игрушку. Илья не хотел об этом говорить, он рассказывал только то, что мне необходимо было знать, но в детали не углублялся вообще.