– Ах, это, – протянула сестра. – Ну дак ясное дело, что вам у виконта безобразного делать. Еще проклятье перешло б на тебя – тьфу-тьфу, охрани боги!
– Ась? – не поняла Милютка. Малена со вздохом отложила в сторону штопку.
– У покойного маркиза Докуло, благослови боги сына его кузена, Юджиса, что он не присылает никого, кроме сборщика налогов, был родной брат, граф Юлиан.
– Не слышала о таком, – сморщила озадаченно нос Милютка.
– Да откуда ж тебе слышать, если он помер давным-давно? – удивилась Малена. – Туточки они с покойной графиней несколько лет жили.
– Вот странность какая, я бы будь графиней, носа б не высовывала из роскошных поместий, да из столицы, – мечтательно вздохнула Милютка. Малена тоже на несколько секунд позволила себе замечтаться. Однако о жизни светских особ она знала мало, разве что они точно могли бы купить на ярмарке ту шитую цветами рубаху, о которой она вздыхала несколько дней, поэтому мысли мельничихи быстро вернулись обратно к реальности.
– В общем, как граф с женой богам преставились – маркиз виконта Винсента забрал к себе на воспитание, а затем и сюда отправил, – бойко продолжила Малена перечислять титулы так, будто всю жизнь при дворе и прожила.
Сестра пошевелила губами, запоминая.
– Зачем отправил-то?
Малена нанесла последний стежок и обкусила нитку.
– Да откуда ж мне знать-то, что у господ в головах творится? – удивилась она. – Знаю только, что от виконта того одни неприятности были.
– А почему виконт, если папаша его графом был? – продолжала любопытствовать Милютка. Мельничиха раздраженно повела плечами.
– Что ты все вопросы задаешь. Может, принято так у них, у господ! Ты слушать будешь или нет?
– Буду, – скривила губы Милютка.
– Ну вот. Любил виконт веселиться без продыху, да женщин, прости боги, красивых. И женщины его любили. Только вот, где господин, да простая девица, там несчастные семьи и беды. Да только боги недолго на это смотрели спокойно, – перешла на зловещий шепот мельничиха.
Милютка подалась вперед, жадно слушая сестру.
– В одну ночь, прямо в разгар праздника, дом загорелся. Говорят, виконт очень сильно пострадал, а большинство слуг разбежалось. Остались лишь самые верные, и маркиз поручил им, за неплохое жалование, ухаживать за племянником. Вот, поди, лет двадцать все ухаживают. Сами-то слуги уж умерли, так теперь их дети по наследству за виконтом смотрят.
– Сколько ж за ним еще ухаживать будут? Такую прорву денег на калеку тратить!
Малена пожала плечами.
– Говорят, он уже старик. Только старик старику рознь. Ему спину в жизни не надо было горбить. Хоть до восьми десятков лет живи. Как свекровь моя, утка старая. Все крякает, крякает, крякает, тьфу!
– И что, так прям там с виконтом настоящие слуги и живут? – Милютка пошевелила губами, пытаясь представить, сколько могут платить за уход за капризным, нездоровым умом стариком. Пойти, что ли, счастья попытать?
– Да какие там слуги. Из деревни и ходят помогать. Видать, у господ свои заморочки. Господин Юджис так платить и продолжает. Не знаю уж, лично присылает посыльного или еще как.
– А Юджис, это… – уже забыла Милютка.
– Сын кузена маркиза. А маркиз был братом графа. Который отец проклятого виконта, Чудовища, – снисходительно повторила Малена. Сама она впервые услышала историю о Чудовище несколько лет назад, выйдя замуж и переехав из своей деревни сюда, следом за мужем. И потратила целый день, заучивая титулы и родственные связи, чтобы перед местными кумушками больше с глупым лицом не стоять.
– И много этот сын кузена платит? – хищно поинтересовалась Милютка. Мельничиха покачала головой.
– Кто ж скажет? Они странные эти, кто из деревни в поместье ходит. Как ни спросишь у них про Чудовище, глаза отводят. Мол стар, немощен, требует ухода. Да только вот, что я тебе скажу. У нас все знают, нехорошее там место, проклятое. Вот с того самого пожара и проклятое. Про это еще сами освященники говорят. Мол, нечего там делать, боги отметили поместье своим гневом!
Малена зевнула.
– Давай-ка спать, сестрица. Вставать рано, да и глаза у меня за работой устали.
Сестры расцеловались в щечки и разошлись – одна в соседнюю комнату, вторая поднялась по скрипучей лестнице, аккуратно держа в руке чадящую свечу. Муж уже спал, раскинувшись на сдвинутых сундуках и тихонько похрапывая. Малена откинула тонкое, стеганое одеяло и замерла. На перине, заботливо сложенная, лежала шитая цветами рубаха.
Мимо поместья никто не ходит. Сюда не добираются всадники, здесь не гуляют влюбленные парочки. Мне кажется, что даже вороны скоро перестанут кружить над домом, а уж они-то птицы не привередливые. Воспоминания становятся совсем размытыми и тусклыми, но пока что еще я помню, как дядя стоял перед воротами – и не мог войти. Я помню, как он разевал рот, беззвучно, словно рыбина в пруду, как побагровело его лицо, и как он дернул в ярости воротник, словно тот душил его. А я тогда улыбался, я еще не понимал сути произошедшего, все казалось мне забавной шуткой, которая вот-вот закончится. Конечно, дяде не нужен был скандал вокруг его имени. Он поспешил объявить всем, что я пострадал при пожаре и тронулся умом. Освященник это подтвердил, а в храме, как я слышал, появился новенький алтарь.
Людская молва быстро превратила мое поместье в проклятое место, куда честным жителям лучше не соваться, если хотят сохранить свою душу целой. Первое время меня это устраивало, а потом стало очень страшно от прикованного ко мне одиночества, но было уже поздно.
Дядя приказал тем, кто мог пройти в поместье, следить за мной и за тем, чтобы я ни в чем не нуждался. Приказал и уехал, и за все время ни разу не прислал мне ни одного письма. Словно я и правда сошел с ума или умер. Я оказался прозорливее, и прибавил к приказу неплохое жалование. Правда, вряд ли только за жалование Марел дважды вытаскивал меня из петли и один раз выбил нож из моих рук. Я уже молчу об… остальном. О том, чего никто не видел.
Впрочем, все без толку.
Последние годы единственный вопрос, который мучает меня: что я буду делать, когда мои деньги кончатся? Если все уйдут, если я останусь один. Придет ли смерть ко мне, когда мое тело истощится, или, лишенный последних сил, я останусь навечно заперт в своей черепной коробке?
Время покажет.
А пока что…пока что Агнес разбила огород неподалеку от розария.
Петрушка, правда, завяла, но вот лук растет себе и растет.
Исабель положила в сторону книгу, загнув уголок на недочитанной странице, и на цыпочках прокралась в соседнюю комнату. Отец спал, скинув во сне одеяло и хрипло дыша. Девушка сняла с его лба высохшую тряпочку, окунула в стоящий у кровати кувшин с водой, отжала и положила отцу на лоб.
Мужчина шумно вздохнул и открыл глаза.
– Как ты? – шепотом спросила Исабель, садясь на край кровати.
– Мне кажется, лучше, чем утром, – слабо улыбнулся отец. И беспокойно приподнялся на локте.
– Скупщик приезжал?
– Тш-ш-ш, лежи спокойно, – погладила Исабель отца по руке. – Я все распишу в срок. Утром закончила с последним кувшином. Кстати, приходил Жель, принес тебе лекарство.
– Освященник? – гончар кивнул. – Он достойный человек, спасибо ему.
Говорить было тяжело, мужчина надсадно закашлялся и бессильно
откинулся на подушки.
– Пойду, приготовлю лекарство, – вскочила Исабель и чуть ли не бегом вышла из комнаты. Гончар прислушался к звону склянок.
– Четвертый день уже, а я просил два. Как бы он не осерчал… или не сделал чего, – пробормотал мужчина. – Но имею ли я право… Но деньги… Я не могу рисковать будущим Исабель.
– Исабель, – позвал гончар, решившись.
– Что случилось? – почти сразу появилась у порога девушка.
– Сядь-ка рядом, на минутку, – попросил отец, похлопывая рукой по одеялу. Исабель села и принялась нервно наматывать локон пушистых каштановых волос на палец.