Ещё минут пять я сидела в кустах, надеясь, что сейчас очнусь от страшного сна. Нет, таких снов не бывает.
Отпустив полупридушенного Барсика на землю, вылезла на поляну. Дом, когда-то большой и добротный, практически догорел, но света ещё хватало, чтобы осмотреться.
– Барыня, уходить нужно, – дал о себе знать домовой, выглядывая из моего правого кармана. Сейчас он был не больше ладони. – Я все силы потратил, отводя взгляд Стёпки, задержись он ещё на миг, и всё, пропали бы вы, барыня Софья Павловна.
– Куда уходить? – мой взгляд бесцельно блуждал по поляне. – Я совершенно не знаю этого мира, обычаев. Куда? Тем более что вашу Софи никто не любил, а ещё она под следствием. Всё отходит завтра казне. Если ещё будет чему отходить. Меня что, в долговую яму посадят?
– Успокойся, барыня. Да остановись же! – кричал тот, а я дёргалась из стороны в сторону. – Суд был, я слышал, как Софи рвала и метала, завывая, что остаётся без гроша в кармане. Но в долговую яму её не сажают. Обошлось лишь лишением имущества, но она сама виновата, зарвалась.
– У меня в этом мире есть родители? Муж, дети?
– Что ты, – пробурчал домовой. – Такой дрянной характер никто не выдержит. Родителей лет двенадцать как нет, злобный дед растил, а как тебе исполнилось шестнадцать, так и без всякого сожаления посадил в карету, выделил слуг и отправил сюда, в родительское имение. По словам Софи, люто он её ненавидел, ни разу письма не прислал, но в деньгах она не нуждалась. Но был жених, его дед сосватал Софи. Парень богатый, да без титула, его отец из простых, выбился в люди да разбогател. Она ему отказала, прилюдно на каком-то балу высмеяла, вот дед её и выгнал из дома.
– Сколько же лет барыне? – мои глаза смотрели на землю. – Там человек, – я пошатнулась и прикрыла рукой рот, чтобы не закричать.
– Братец это твой молочный, Лукьян. До последнего Софи защищал, да куда ему против толпы, – вздохнул Агафон и зачем-то добавил: – Семь лет она тут прожила.
– Жив он, не стой столбом, барыня, – кошачья голова лежала на мужской груди. – К лекарю его нужно.
– К лекарю? К какому лекарю? На чём? – я резко развернулась и охнула, бок прострелила боль. – Мне бы самой к лекарю. Так! Нужно размышлять трезво, а то так и до утра проношусь, словно курица с яйцом, со своими страхами.
– Давай рассуждать трезво, – согласился из кармана домовой.
– Всё же Софи не круглая сирота, дед есть, пусть и ненавидит, но раз снабдил тогда каретой да слугами, то и сейчас не должен выгнать из дома. Далеко он живёт?
– А я почём знаю, – ответил Агафон. – В гости не звали. Я домовой, и мой дом… догорает, – всхлипнул несчастный.
– Проблема, однако, – мой взгляд блуждал в поисках хотя бы тележки. Выходило, или я нахожу транспорт, или, спасая свою шкуру, бросаю раненого незнакомого мне молочного братца Софи.
Второй вариант совесть не позволяла реализовать, поэтому я побрела искать тачку, хватаясь то за бок, то за голову. Адреналин схлынул, боль вернулась с удвоенной силой.
Барсик остался возле Лукьяна.
– Агафон, – тихо позвала домового, приближаясь к сараю. – Как думаешь, может дед не пустить на порог Софи?
– Сложно сказать, она много не болтала. Но если он не писал и был зол, то и дверь способен перед носом захлопнуть.
– А если есть молочный брат, то и матушка должна быть?
– Её несколько лет как не стало, – домовой высунул нос из кармана.
– Смотри, телегу не утащили, – я покрутилась возле лучшего на данный момент средства передвижения. – Жаль, лошади нет.
– Живность первой уводили…
– Ме-е…
– Что «ме»? – озадаченно посмотрела на карман, а потом в сторону. На меня, опустив голову, шла коза со сломанным рогом и оборванной верёвкой на шее. – Коза?
– Белянка, – из кармана выпрыгнул домовой. – Всегда непокорная была, сбежала и домой вернулась, милая.
Коза тут же успокоилась и жалобно мекнула.
– Настрадалась, бедняжка. Испугалась. Да только и с нами тебе будет несладко. Сами в бега подаёмся.
– Ме-е-е, – громко выдало животное.
– Софи, придётся её с собой брать, – постановил Агафон.
– Куда брать? Себя послушай, мы в бега и с козой? Хотя… Молоко будет, с голода не умрём, опять же и продать можно…
– Ме-е-е… – рогатое животное наклонило голову вниз.
– Тише, тише, милая. Барыня шутит. Никто тебя продавать не будет.
– Не будет, – шепнула, обречённо усаживаясь на землю. – На козе больного не увезти.
– Падай ниц, барыня! Не услышал врагов, притворись мёртвой! Кто-то скачет сюда!
Дважды меня просить не пришлось. Схватив палку с земли, упала лицом в небольшой клочок сена, авось не заметят, что дышу, ножку подвернула, чтобы казалась неестественной поза, чуть задрала подол и замерла.
Кто-то спрыгнул невдалеке на землю.
– Софья Павловна, – чья-то рука смахнула с моих волос травинки. – Не успел, – прошептал мужской голос, и именно в этот момент раздалось негромкое «ко-ко-ко», и кто-то нагло клюнул меня в лодыжку.
От боли я взвыла и, теряя самообладание, резко подскочила, ударяя незнакомца головой в подбородок.
– Вы кто? Не подходите, я буду защищаться!
Палка мелко потрясывалась вместе с рукой.
– А умеете защищаться-то, – усмехнулся мужчина, потирая подбородок.
– Вы кто? – я косилась на карман, но домовой помалкивал, то ли в обморок упал, то ли сам не знал, кто передо мной стоит.
– Вам нужно к врачу, вы сильно пострадали, – он разглядывал меня, словно какую-то безделушку на витрине. Взгляд его был полон презрения и холода.
– Кто вы и что вам надо? – я не спешила опускать палку.
– А вы не помните, Софья Павловна? Сильно пострадали, – его суженные глаза и поджатые губы дали понять, что он не питает ко мне тёплых чувств. Похоже, Софи многим насолила в этом мире. Как же она вовремя ушла.
– Нет, не помню, я практически умерла. Или крестьяне думали, что умерла, присыпая меня землёй. Очнулась и ничего не помню.
– Жаль, что вы забыли холопа безродного, что служить должен лишь на конюшне и не показываться на глаза благородным господам.
– Вы мой холоп? – если это так, то и лошадь моя?
– Что? – мужчина зашипел змеёй, заставив меня сжать палку посильнее. – У вас больше нет холопов, имущества и власти, Софи. Прощайте!
Он презрительно посмотрел на меня и уже развернулся уходить.
– Лошадь проси, в ноги падай, братец умирает, – шептал кот, встав на задние лапы.
– Стойте, господин, – я резко дёрнулась в сторону мужчины и тут же поплатилась: бок вновь прострелила сильная боль. Ещё это объёмное платье путалось в ногах. – Молю, продайте лошадь, заплачу полновесным золотом, – ой, что несу? Где я возьму золото, а вдруг оно не в ходу в этом мире? Начиталась любовных книг.
Но главное, что незнакомец остановился.
– Золотом? А это интересно.
– Или сдайте лошадь в аренду, до врача доехать, брата довезти, умирает.
– А вот это ещё более интересно. Вы меня удивляете, Софья Павловна, в такой момент заботиться о братце? Он не жилец, бросайте его и свою шкуру спасайте. Троих конь не довезёт до города, а вас возьму, доставлю к врачу, потом у меня служанкой отработаете.
– У меня есть деньги, – упёрлась я, поняв, что же меня всё время колет под одеждой. Золотые украшения. – Продайте лошадь, я в телегу её впрягу. Все доедем до города, там и расплачусь.
– Телегу? Сто золотых, и конь ваш.
Да он откровенно издевается!
– Сколько? – от возмущения задохнулись и я, и очнувшийся домовой.
– Пять золотых хороший конь стоит, – пропищал из кармана Агафон.
– Даю десять золотых, но коня не покупаю, а беру в аренду.
– Что такое «аренду»? – поинтересовался незнакомец, но отказываться не стал.
– Нанимаю на время, – нашлась я. – И коня, и вас. Мне брата не поднять, да и лошадь вряд ли запрягу, не говоря уже об управлении.
Да что же он стоит и молчит, человек умирает!
– Пожалуйста, помогите! Не мне, а Лукьяну, – заплакала, падая перед ним на колени.