–– О, Гара, радость моя! Я не ждала тебя так рано!

Эме протянула к нему руки и без всяких церемоний обменялась с молодчиком поцелуем в губы. Выпрямившись, он пошарил по карманам и, отыскав в них конфеты, щедро отсыпал мне и герцогине по полфунта леденцов.

–– Я так спешил угодить вам, мои прелестные, что пришел сегодня пораньше. Надеюсь, у меня будет сегодня успех!

Он говорил, сознательно пропуская в речи букву «р». Эме хрипловато расхохоталась:

–– Гара, он такой выдумщик! Это его затея – реформа языка, не удивляйтесь, дорогуша!

–– Согласная «р» чересчур груба, – свысока пояснил мне молодой человек, – поэтому я вычеркнул ее из алфавита. И половина Парижа последовала моему примеру!

Ему делали знаки из оркестра, и он, по-видимому, спешил. Наклонившись к герцогине, он шепотом обменялся с ней какими-то признаниями, и я с удивлением увидела, как кошелек из руки Эме перекочевал в карман этого модного хлыща. «Господи, да она еще и платит своему любовнику», – догадалась я, и внутри у меня зашевелилось отвращение. Вся эта мода и все это общество не вызывали у меня никакой приязни, и я дала себе слово, что никогда больше не окажусь здесь. У меня была большая надежда на то, что в своем кругу первый консул не допускает ничего подобного.

Хотя голос у Гара был неплох, арии Монсиньи в его исполнении звучали натужно и карикатурно. Было трудно сказать, нарочно он уродует эти музыкальные произведения или искренне полагает, что они должны иметь именно такое клоунское звучание… Впрочем, публика у Фраскати, похоже, приветствовала все нелепое и несообразное, рукоплескала любой глупости, если она имела налет развязности. Нет, надо уходить отсюда, хватит приключений… Я стала искать глазами выход и своего лакея, но тут Эме, угадав мои намерения, довольно властно придержала меня за локоть.

–– Стойте! Куда вы спешите? Вы еще и не пили ничего. Ну-ка, хоть один раз со мной… за нашу придворную юность, Сюзанна!

Она уже была изрядно пьяна, глаза ее блуждали и, кажется, опьянение пробуждало в ней какую-то агрессию. Мне даже показалось, что она пару раз позволила себе втихомолку нецензурно выругаться… Пить с герцогиней я не имела ни малейшего намерения, и мне надоело разыгрывать перед ней пай-девочку. Разозлившись, я сбросила ее руку со своего локтя:

–– Угомонитесь, Эме! Не теряйте остатки достоинства.

–– Достоинства! – В ее глазах промелькнула злость. Она наклонилась ко мне, обдав нечистым дыханием: – То есть остатки достоинства! Вы что, будете учить меня? А чем вы лучше меня?

Мне все это надоело, и я решила больше не сдерживаться. Что мне мешает сказать этой дуре правду?

–– Хотя бы тем, что не пью, как мужчина, и не плачу любовникам! – бросила я резко, отталкивая ее.

От этого ответа красное лицо Эме позеленело.

–– Вот как?! Дьявольщина! Тебе-то откуда известно, кому я плачу? Вино – это не грех… да и любовь, черт возьми, не грех! Хоть бы даже и к Гара… А вот ты, белокурая кукла, под сколькими якобинцами ты валялась, чтобы выжить? И теперь снова приехала, чтобы продаться подороже. Хорошо, что нашелся покупатель… но это не делает тебя лучше меня, чертовка!

Она перешла на «ты» и была явно разъярена. Я встала, намереваясь уйти, но эта фурия, плеснув в бокал вина, снова вцепилась в меня, требуя, чтобы я непременно его осушила.

–– Брезгуешь? Пей, говорю тебе! Я не какая-нибудь побирушка, а урожденная Франкето, герцогиня де Флери… тебе не зазорно со мной выпить, будь ты даже будущая любовница Бонапарта!

У меня перехватило дыхание, и ярость тоже затуманила рассудок. Никогда прежде я не была так близка к потасовке. Но драться здесь, среди людей? С женщиной? Боже, что за неописуемый ужас! Я готова была выбить у нее из рук бокал, с которым она ко мне приставала, и, рывком вырвавшись, убежать. Или, может, лучше закатить ей пощечину? Возможно, это ее на миг отрезвит?

Впрочем, вместо отрезвления она могла бы броситься в открытую пьяную драку. Кто знает, она вполне может обладать подобным опытом, раз таскается по разгульным местечкам… Грубой силе этой коровы я вряд ли могла что-либо противопоставить. Сцепив зубы, я подавила ярость, а потом, медленно забрав у нее из рук бокал, толкнула ее назад в кресло.

–– Хорошо. Я с тобой выпью. Успокойся, мадам Франкето!

Она тяжело присела, переводя дыхание. Воспользовавшись тем, что Эме отвела от меня взгляд, разыскивая собственный бокал, я сделала только один глоток, а остаток вина выплеснула под стол. Теперь, когда ее клешни не вцеплялись в меня, настала хорошая минута для побега. Однако…

–– Приветствую вас, дамы! Разрешите присоединиться? Я абсолютно свободен сегодня вечером и чудовищно голоден.

Бархатный мужской голос, раздавшийся позади, заставил меня вздрогнуть. Кто это? Еще один приятель этой пьянчужки? Но что за знакомые интонации? Неужели…

Я обернулась. Сердце у меня пропустило один удар. Смутная догадка, мелькнувшая в голове при первых звуках этого голоса, подтвердилась: передо мной стоял Рене Клавьер.

3

–– Вот это да, – произнес он с непонятным выражением. – Какая встреча!

В первый момент у меня мелькнула мысль, что это ловушка. Эме, эта мерзавка, нарочно заманила меня сюда, чтоб свести со злейшим врагом! Вне себя от ярости, я взглянула на подвыпившую герцогиню: мол, это твоих рук дело? Однако Эме, казалось, ничего не поняла из моего взгляда, и злорадного торжества в ее поведении не наблюдалось, только явная неприязнь, как и прежде. Да и Клавьер не выглядел как человек, заманивший кого-либо западню, – он был удивлен, казалось, не менее, чем я.

–– Здравствуйте, друг мой, – бросила ему Эме, сделав пригласительный жест рукой, – присаживайтесь! Всегда рада вашей компании… Со мной моя давняя знакомая, герцогиня дю Шатлэ. Мы заехали сюда, чтобы пообедать и поболтать о прошлом.

–– Герцогиня дю Шатлэ, – повторил он, не спуская с меня взгляда. – Да, прелестно… Ну, что ж, мое почтение!

Для полной нелепицы не хватало еще того, чтоб теперь уже он мне представился. Я застыла, комкая в руках салфетку, не представляя, как поступить. С одной стороны, здравый смысл приказывал мне бежать отсюда, с другой – Эме была не столько пьяна, сколько агрессивна, и нюх на сплетни у нее вряд ли притупился от выпитого шабли. Если она ничего не знает о моих отношениях с Клавьером и раз он сам ей об этом не разболтал, пусть так и остается в неведении. Если я бесцеремонно сбегу, она что-то заподозрит, если останусь – ничего не заметит… Меньше будет грязи выливаться на меня в Париже! Сейчас, когда в столице находился Александр, я была настроена любой ценой избегать скандалов, связанных с моим прошлым.

–– Я слышал, что ваш супруг в Париже, мадам, – произнес банкир, будто угадав мои мысли, и тон его был на удивление учтив. «Вероятно, это для публики, – подумала я, – тоже зачем-то скрывает факт нашего знакомства, подлец! Вот только зачем?» – Прогуливаясь по Елисейским полям, я видел статью о нем в «Монитере».

Из кармана его сюртука действительно выглядывал уголок свернутой газеты.

–– Что же вы стоите? – бурно вмешалась Эме. – Садитесь, наконец, и скрасьте наше женское одиночество! Отведаете с нами белого вина?

–– Э-э, нет. Даже видеть его перед собой не хочу. Да и вам, дорогая Эме, пора прекратить пить, иначе вы не дойдете до экипажа.

Он сделал знак, и графин, пугавший меня, вмиг убрали со стола. По всей видимости, Клавьер был в курсе наклонностей своей подруги и желал избежать эксцессов. Взгляд его серых глаз, направленных на меня, был светлый, вроде как открытый, но я чувствовала, что он сосредоточенно о чем-то размышляет, хотя и не могла понять, о чем именно. Будто решившись на что-то, он галантно пододвинул мне стул.

–– Прошу вас, герцогиня. Уверен, статья в «Монитере» будет вам интересна.

–– Какое внимание уделяет консульская печать нам, роялистам! – захохотала Эме. – О нас уже пишут в газетах, черт возьми! Кто бы знал, когда у нас благодаря этому появятся деньги?