Впрочем, «вредителей и шпионов» в его творчестве и без того хватало. Своим талантом он очевидно поддерживал мифологию сталинского террора. Хотя и тут всё не так просто. В тридцать восьмом другое детское СМИ – газета «Пионерская правда» начала печатать «Судьбу барабанщика». Начала печатать, да и остановилась. Что, как, почему? Поползли тяжелые слухи, газету с первыми кусками повести начали изымать из библиотек. Аркадий готовился к аресту. По крайней мере – к крупным неприятностям.

Однако его вдруг награждают орденом, к очередному юбилею Октября повесть издают книжкой. Благодаря поддержке и советам все того же Боба Ивантера все как-то «рассосалось».

Да и то? Вредители, шпионы – всё ж вроде в повести нормально, по логике тех лет? А вы почитайте. У мальчика арестовывают отца. Он остается один. Один в пустой пыльной квартире. Отец мальчика – вроде как растратчик, а в первой редакции повести – жертва доноса. Вся «Судьба барабанщика» – чудовищное по силе свидетельство о поколении одиноких детей, оставшихся без родителей в годы террора. Долгое время в семье хранилась эта рукопись с вымаранными кусками – сейчас она находится в Арзамасе, в музее Аркадия Гайдара.

Тема отношения детского писателя к Сталину – это, скорее, бермудский треугольник, нежели открытый ясный пейзаж. Мужа его первой жены, Лии Лазаревны Соломянской, Израиля Разина, чекисты арестовали и расстреляли. Мама Тимура Гайдара как жена врага народа два года провела в лагерях. Аркадий лично участвовал в судьбе бывшей жены, звонил из телефона-автомата Николаю Ежову, требовал отпустить «мою Лийку». Подробности эпизода уже в постсоветское время восстановил Борис Камов, напечатав очерк об этом.

Еще одна семейная легенда?

Да вряд ли. Дело в том, что их всех, за редким исключением – Сталина, Буденного, Ежова, да и многих других – Аркадий Гайдар не воспринимал, как «политбюро», как «вождей», как богов на Олимпе. Это были люди, с которыми у него была масса общих знакомых, о которых он многое знал, которые для него были однополчанами по гражданской войне.

«Советской властью» или «советским строем» он считал не очередные решения конкретных исторических деятелей, это для него было куда более общее понятие.

Но вернемся к детству Аркадия Гайдара, к Первой мировой войне, «империалистической».

В эпизоде его первого, несостоявшегося побега из дома есть очень важные слова:

«Аркадий еще больше предоставлен себе. Тоскует по отцу».

Да, именно тоска по отцу становится главным двигателем его судьбы. Тоска мощная и всепоглощающая.

В 1917 году Временное правительство издало приказ № 1. Этот приказ отдавал полную власть в армии солдатским комитетам. Единоначалие и воинская дисциплина (в воюющей стране!) мгновенно рухнули. Солдаты перестали подчиняться своим командирам. Ни один приказ не мог быть утвержден без согласия солдатского комитета. Офицеров, которые пытались вернуть солдат к военной реальности, отстраняли или расстреливали. Генерал Краснов описывает в своем рассказе, как комиссара Временного правительства расстреливают разгневанные солдаты, за то, что он призывает их подчиняться приказу и идти воевать с немцами.

Петр Исидорович Голиков, прадед Егора, – интеллигент-разночинец, сначала учитель в городе Льгове Курской губернии, потом сотрудник фискального, как говорили тогда, то есть налогового ведомства в Арзамасе. Он ушел на Первую мировую по призыву – простым солдатом. Когда младших офицеров в окопах повыбило, закончил школу прапорщиков (послали как грамотного). Как и для миллионов других солдат, для Петра Голикова одна война – плавно или резко – перетекла в другую. «Германская» – в гражданскую.

В 1917 году он из простого солдата превратился в члена полкового комитета солдатских депутатов, а затем, уже во время гражданской войны, стал комиссаром дивизии.

То есть война затянулась для него на долгие годы. И вот все эти годы тоска по отцу становится важнейшей частью существования будущего писателя. Аркадий пишет отцу письма – раз в три дня, раз в неделю, иногда каждый день. Он сообщает ему о каждой мелочи своего бытия. Он рвется к нему всей своей пылкой душой.

«Милый папочка!

Как хорошо сейчас у нас. Светит солнышко, все зелено, весело. Цветет черемуха.

Мне сейчас ужасно хочется куда-нибудь ехать далеко-далеко, чтобы поезд меня уносил подальше, туда, за тобой, по той же линии, где ехал ты, с того же вокзала, где я так горько плакал. Бедный папочка, как у меня сжимается сердце и как мне тяжело при каждом воспоминании этого мимолетного сна. Помню, когда рота остановилась, я залез на гору, я смотрел на тебя и сдерживал слезы, “неужели” – пронеслось в голове, “неужели” – подумал я, “неужели его могут убить?” – точно сдавленный, рыдающий стон, вырвалось у меня… А поезд уходил все дальше и дальше, мерно стукал он по рельсам, и отрывалось от души что-то и уносилось вдаль за поездом к нему, милому и дорогому. Прощай, пиши, крепко целую, и напиши мне, хотя вкратце, содержание письма пропавшего.

…О многом говорит это письмо сегодняшнему читателю. Об удивительной эмоциональности этого тринадцатилетнего мальчика, о его очень взрослой и вместе с тем наивной душе. Но прежде всего – о том, как много значил для Аркадия Гайдара его отец. Вернее, как многое значило – его отсутствие.

Но ведь и Тимур Гайдар вырос с этой же тоской по отцу. Это не было в те годы чем-то из ряда вон выходящим – неполных семей были миллионы. Но судьба действительно повторялась, хотя и по-другому.

Аркадий Гайдар погиб в 1941 году, оставшись за линией фронта, после того как наши войска сдали Киев, и став пулеметчиком в партизанском отряде.

Конечно, он не был единственным писателем, погибшим на войне. В фойе Центрального дома литераторов до сих пор висит этот скорбный список – начинает его Гайдар, продолжает, например, Евгений Петров, соавтор «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка».

Среди писателей было много военных корреспондентов. Отнюдь не все отправились в эвакуацию. Многие рвались на фронт: Андрей Платонов, Василий Гроссман, тот же Евгений Петров, десятки других.

Однако фронтовой корреспондент, сознательно оставшийся в тылу врага, чтобы воевать в партизанском отряде, – это редчайший случай. Биограф Гайдара Борис Камов пытался восстановить эти события так:

«Казнов и Белоконев показали на карте, где в крайнем случае его некоторое время будет ждать катер. Обнялись. Он попросил:

– Если все-таки я не вернусь ни сюда, ни к тому месту, где будет стоять катер, доложите при случае в Москву, что я остался в Киеве».

Гайдар остался за линией фронта, чтобы не просто писать о войне, а непосредственно в ней участвовать (в действующую армию его не брали по здоровью). Сегодня мы это уже знаем. Знаем, и все равно – поступок поразительный.

Реконструкция Камова, конечно, не из головы. И Казнов и Белоконев – реальные офицеры, фронтовики. Со всеми Камов говорил лично. Но…

Евгений Долматовский, известный советский поэт, например, три месяца выходил из окружения в сорок первом. Его считали погибшим. Но он выжил – и вышел.

Вот это было понятно каждому в том сорок первом году. Остаться в тылу врага – было страшно: или убьют немцы как коммуниста и комиссара, или, если вернешься, арестуют свои.

Среди писателей и поэтов, которые воевали в составе партизанских отрядов, можно назвать, пожалуй, лишь еще одно имя – Марк Максимов. Его так и звали в литературной среде: «поэт-партизан».

Кстати, он был одним из друзей Тимура Аркадьевича Гайдара.

Осенью 1941 года началась массовая эвакуация детей из Москвы.

Со стороны советской власти это было отнюдь не предложение, а приказ. Родители обязаны были вывозить детей до шести лет из Москвы. Начали составляться списки, пролагаться маршруты, их спешно вывозили на поездах и кораблях в самые разные места. Многие затем не видели своих матерей месяцы и годы.