– Достаточно, Фуллер, – поспешил прервать его Тимоти, сдерживая улыбку.

– Да-да, ты прав, не будем торопить события. Через три часа пригоняй в бывший порт: с нами поедет Гарри…

– Дрочила Гарри? Зачем ты подписал этого идиота?

– Ему хватит мозгов, чтобы вести фургон и грузить в него барахло, да и бабок ему много не надо. Расслабься, короче. Оденься во все черное, захвати маску и свои прибамбасы…

– Не учи копченого, Фуллер. Что мне сказать Келли?

– Я уже все придумал. Мой кузен позвонит, скажет, что надо ночью разгрузить фуры из Штатов. Мы как раз успеем вернуться к утру.

Удовлетворенный планом, Тимоти прильнул к бокалу, пока Фуллер достал из лопатника двадцатку, рассчитавшись за пиво с едой.

– Долго не рассиживайся, нам предстоит работать всю ночь, – здоровяк встал из-за стола, похлопал Тима по плечу и поплыл в сторону выхода.

Оливия собирала вещи в чемодан, Грегори не спешил ее останавливать: такое уже бывало и не раз. Он уже порядком захмелел и устал, ссора вытянула последние силы. Грег дал себе слово позвонить утром в их квартиру и попросить прощения, но сегодня он был уязвлён и сильно зол.

– Надеюсь, ты отлично проведешь лето со своей картиной, – Оливия уже стояла в дверях с чемоданом, явно ожидая, что Грег ее остановит, но он этого не делал. Девушка, едва сдерживая слезы, вышла.

«Давай проведем это лето хорошо» означало не дать ей даже расстроиться из-за остывшего чая. И теперь он смотрел в окно, как она садится в свой «Гранд Чероки», открывает ворота и выезжает на дорогу. В чем-то она действительно была права, но почему она не согласилась подождать еще несколько дней? Она решила вернуться Лондон. Куда же еще? В эту огромную студию с видом на Ридженс парк – будет смолить свои дорогие сигареты, глядя в окно и пить долбаный чай, возможно, читать бестолковые книжки и продолжать зубрить осточертевшую юридическую муть, которая – откровенно говоря – ей нахрен не сдалась. Зачем, если папочка ее всем обеспечивает.

Автоматические ворота закрылись, за ними взвизгнули шины. Теперь он остался один. Грегори пожирала ненависть к самому себе. Он пытался ее заглушить 30-летним односолодовым шотландским виски сэра Николаса, на который у него никогда не хватило бы денег. И смотрел на картину, которую он с нежностью и любовью писал последние недели.

Силуэт женщины, у которой даже еще не было лица, теперь казался ему жирным уродливым пятном. Чужой идеей, переваренной его мозгом. Все, как обычно. Он никакой не художник – просто человеческий принтер с красками и кисточкой, не способный на собственное творчество.

– Это не моя картина, – сказал женщине без лица Грегори.

Сегодня вечером, прямо сейчас, ему было необходимо уничтожить ее. Стереть с холста, загрунтовать, будто ее никогда не было, начать сначала. С чистого холста.

Он взял маленький мастихин с маслом, вытер его о палитру и машинально засунул в задний карман. Среди инструментов Грег отыскал тонкий шпатель и уже было занес над картиной, но остановился. Будет нехорошо окончательно загадить деревянный пол террасы маслом, да и остальные полы в доме: новых проблем со Стоуном ему определенно не хотелось. Подвал? Да, в самый раз – бетонный пол, темнота, тишина. Идеальный склеп для утилизации чужих мыслей в собственной картине. Нужно убить старое, чтобы создать новое. Собственный неповторимый стиль.

Уже порядком надравшийся, Грегори отправился в подвал. Он уже заходил сюда, когда они с Оливией только приехали, чтобы включить бойлер. Подвал был довольно большой, но очень темный, заставленный стеллажами с остатками стройматериалов и инструментов. Работала всего одна лампа – перед бойлером, сюда Грегори и перенес мольберт, укрыв пол рулонным полиэтиленом, найденным на одном из стеллажей. Тяжело вздохнув, он провел шпателем сверху вниз, сдирая еще свежее масло. Силуэт женщины, окружение, фон – все превращалось в грязное смазанное пятно. Впереди вся ночь.

Серый фургон поздним дождливым вечером съехал на Сандхилс-лэйн. Тимоти дремал на пассажирском сидении, прижатый огромной задницей Фуллера, за рулем сидел Гарри, который час назад вынюхал пару дорожек «скорости» и всю дорогу не затыкался ни на минуту.

– … получается, что никаких американцев на Луне не было. Там нет атмосферы, а вот на их кинопленках развевался флаг. Это киношники сняли в пустыне у зоны 51, где просто подул ветерок и развеял их придурочный флаг…

Бубнеж Гарри прервал Фуллер, подскочивший, когда навстречу пронесся внедорожник. Он начал обыскивать все карманы своей огромной куртки, чем разбудил Тимоти:

– Что за суета, жирный, мы приехали?

– Да! Подождите, черт! Сейчас, сейчас, – он выудил сложенный вчетверо альбомный лист, покрытый каракулями. – Гарри, Гарри! Сейчас направо! Гарри, ты видел номер «Чероки»?

– Этот внедорожник, да? Так, он начинался вроде с LB или LG, – челюсть Гарри ходила ходуном, пока он пытался вспомнить номер.

– А цифры?

– Фулли, я не всматривался в номер. Но за рулем была коротко стриженная бабенка. Ненавижу такие прически, ты же женщина – ходи с длинными волосами. Кому охота трахать бабу, подстриженную под пацана…

– Это же был «Джип Гранд Чероки», – прервал его Фуллер.

– Д-да, определенно это был «Гранд Чероки»…

– Похоже нам фартит, господа! Это тачка той самой бабенки!

Тимоти поспешил прервать восторг подельника:

– Это херово, Фуллер, мы не знаем, куда она едет. Она сейчас покатается и вернется через час, застанет обнюханного идиота в фургоне на лужайке и стукнет копам! И нас примут со спущенными штанами!

– Не ссы, Куки! Ты посмотри: на улице дождь и темень, как в очке твоего папаши. Ей осточертело сидеть в этом богатеньком доме, вот она и решила съездить потусить… Гарри, поверни здесь!

– Да сто по сто, – поддержал Гарри, – поехала подрыгаться в клубешнике и снять молодого жеребца, – парень противно заржал.

– Заткнись, идиот! Фуллер, а если она отправилась в Хитроу? Встретит своего богатенького мудака и привезет его домой.

– Боже, Тимми! Ну ты ссыкло! Удача светит смелым! Ты же фанат «Миллуолла»! Мы фанаты Миллуола! Нас боится вся Англия! Что ты сейчас скулишь, как трусливая сучка?

– Потому что я не хочу опять за решетку, – Тимоти пытался вразумить своих партнеров, но Фуллер слишком хотел отбить свои 200 фунтов за наводку.

– Короче, парнишки, сделаем так: мы с Куки откроем ворота, ты, Гарри, подгонишь к главному дому фургон, возьмешь рацию и сдриснешь на въездную дорогу…

– Братан, я не подписывался ночью мерзнуть под дождем, – запротестовал Гарри и резко затормозил.

– Не ной, Гарри! Найди автобусную остановку или телефонную будку. Увидишь «Чероки» – сообщи по рации, выиграй нам немного времени, заговори ей зубы, чтоб мы смогли свинтить оттуда.

– Хотя бы подвези меня туда, – начал ныть Гарри.

– Добежишь сам! Так к чему я… мы открываем ворота, заводим тачку, Куки вскрывает дверь, кусаем электричество, наполняем сумки добром и загружаемся, на обратном пути заберем Гарри и вернемся до утра. Всех все устраивает?

– Все равно план говно, Фуллер, – подал голос Тимоти.

– Это ты ссыкливое говно, Куки, а план просто великолепен! Гарри, какого хера ты остановился?

– Такого, что мы приехали.

– Так и чего ты сидишь – побежал на въездную дорогу! И рацию не забудь. Увидишь какую движуху – маякни нам. Ты все понял? А у меня, – он достал из куртки еще одну рацию, – наша выручалочка, мусорская рация. Если поднимется шухер, успеем по-бырому свинтить, так что держите ушки там, где надо. Слушаем меня, делаем то, что я говорю, и через недельку будем отвисать в снегах, ребятишки!

Гарри вылез с водительского кресла и спрыгнул на землю. Послышался звук тяжелого металлического предмета об асфальт. Вышедший Тимоти успел усмотреть ворованный револьвер, выпавший из штанины Гарри.

– Ты какого черта удумал, Гилберт?! – прошипел Тим, перехватив пушку, которую Гарри пытался быстро спрятать.