Зорге не только угрожали пытками, но и пытали. И эти пытки было невозможно выдержать. Я считаю, что после ареста Рамзай раскрылся, признался. Как – дано понять только тому, кто сам испытал подобное. Судить Зорге за это я не могу. И позицию, которую он избрал, избавив себя впоследствии от пыток, называю правильной. Он решился открыто сказать: я – советский разведчик. Поймите, я не противник Японии, я – ее друг. Дружу с японским народом, стараюсь, чтобы у моей страны не было с ним осложнений. Понимаете, как он поставил вопрос: я – друг, а не собиратель шпионских сведений. И тут высказываю вам, повторюсь, лично мою точку зрения. Зорге проявил себя вроде бы и как человек Коминтерна. Он не шпион, а идейный работник. А в СССР связи с Коминтерном старались скрывать. Сталину позиция, занятая Зорге, не понравилась.
– Извините, если вопрос покажется вам несколько обывательским. Не кажется ли вам, что замечательный разведчик всегда был чересчур неравнодушен к прекрасному полу?
– И в свои сто с лишним лет я вам отвечу так: а что в этом плохого?
– Может, вашему начальству не нравилось, что Зорге, женатый на москвичке Екатерине Максимовой, был в Токио совсем не одинок. Ведь тогда разведчикам приказывали блюсти себя строго.
– Что-то я такого не припоминаю. Зорге жил с японкой Исии Ханако, которая разыскала прах. Думаю, собрала горстки земли и пепла на месте захоронения. Впоследствии поставила Зорге памятник. Вот какие японские женщины. Она сохраняла верность любимому до самой своей смерти в 2000 году. Зорге был настоящим мужчиной. По легенде, холостяк. Сидит в Японии годы и годы. Здоровый, нормальный человек. Ясно, что какую-то штучку себе там заводит. Может, были у него, кроме японки, какие-то встречи. Наверное, с германскими дамами, он нам информации об этом не давал. А мы не спрашивали: с кем вы там? Такие вопросы отпадают, они ни к чему.
Добрые и светлые люди перевели с японского специально для книги писателя Валерия Поваляева «Японский лабиринт» кипы материалов о годах, проведенных Зорге в тюрьме. Эти свидетельства использовались в зарубежье во время одной из международных конференций, посвященной разведчику.
Мучительное существование в тюрьме Сугамо, режим в которой считался даже по военным японским меркам жесточайшим. Ежедневные допросы, когда сил не остается ни на что. Почти три года в крошечном каменном мешке. На полу грязная циновка, в углу – параша.
Раньше об этом лишь догадывались, хотя отгадка-то была проста, напрашивалась. Зорге пытали. Выплыли на свет документы о допросах с пристрастием. Ногти изранены: под них медленно засовывали острые длинные иглы. Запястья изуродованы бамбуковыми тисками, которые изуверы сжимали и сжимали. Лишь однажды Зорге изменил себе: попросил оставить в покое хотя бы его руки. Изуверы еще туже сжали их тисками. То была последняя просьба Зорге. Он лишь изводил тюремщиков молчаливым презрением.
Но годы тюрьмы истощали. И даже прирученный Зорге крысенок исчез из камеры. Иногда вместо крысенка упоминается лягушонок, якобы занесенный в тюрьму порывом обрушившегося на Токио урагана. Однако и крысенок-лягушонок сбежал, оставив заключенного один на один со следователем, методично, месяцами выдавливающим из Рихарда нужную информацию.
Следствие по делу группы Зорге продолжалось два года. В камере появился низенький столик. Зорге разрешили вести записи. Относительно недавно японцы раскрыли их содержание.
О мужестве Зорге, о его вере в Советский Союз можно судить по признанию, сделанному на допросе 24 марта 1942 года: «Я категорически отбрасываю мысль, что СССР в результате войны с Германией потерпит поражение или будет сокрушен. Если вообразить самое тяжелое для СССР, то оно, я полагаю, заключалось бы в потере Москвы и Ленинграда и отходе в результате этого в бассейн Волги. Но даже и в этом случае Германия не сможет захватить Кавказ… СССР сохранит огромную силу сопротивления. Вот почему я уверен, что бессмысленно предполагать, будто Советское государство сможет оказаться разгромленным».
Еще во время следствия Зорге сделал и такое заявление: «Сейчас … я еще более укрепляюсь в правильности моего решения, принятого 25 лет назад. Я могу решительно заявить об этом, обдумывая все, что произошло в моей судьбе за эти 25 лет и особенно за последний год».
Суд в Токио был закрытым. Дело слушали семь человек в черных мантиях. На суде Зорге сказал:
– Сам Советский Союз не желает иметь с другими странами, в том числе и с Японией, политических конфликтов или военного столкновения. Нет у него также намерения выступать с агрессией против Японии. Я и моя организация прибыли в Японию в 1933 году вовсе не как ее враги… Мы своей деятельностью стремились отвести возможность войны между Японией и СССР.
Ему вторил Ходзуми Одзаки, арестованный в собственном доме 14 (по другим данным 15-го) октября 1941-го. Слова при прощании с женой, как и многое из того, что делал Одзаки, были пророческими: «Не тревожься. Я знал, на что шел. В итоге все будет хорошо».
Одзаки держался твердо. Мне кажется, я знаю причину: Ходзуми на сто процентов предвидел, чем может – или должно – завершиться многолетнее сотрудничество с советской разведкой, начавшееся еще в Шанхае. Развязка невольно приближалась с каждым годом рискованной работы, с каждым новым его сообщением, переданным Зорге. И журналист откровенно признавался в этом прокурору токийского окружного суда:
– Мы не могли предотвратить нападения фашистской Германии на СССР. У нас не было иного выхода, кроме как собирать информацию, помогавшую советскому правительству правильно оценить обстановку и принять необходимые меры.
Только за первые две недели допросов с пристрастием Одзаки похудел на 15 килограммов.
Зорге взял всю вину на себя, сознательно преуменьшал роль всех остальных членов его группы. 29 сентября 1943 года судьи вынесли приговор: Зорге и Одзаки – к смерти через повешение, Клаузена и Вукелича – к пожизненному заключению. Анна Клаузен получила семь лет.
И тут надо обязательно отметить, что не все арестованные по делу Зорге понесли вынесенные им наказания. Среди информаторов Одзаки был и 46-летний Кен Инукаи. Богатый землевладелец, член японского парламента и сын премьер-министра Японии Цуесси Инукаи, убитого в 1932 году. Его принадлежность к группе Зорге была доказана. Однако сын бывшего премьера и депутат был помилован благодаря принадлежности к японской правящей верхушке. После войны Кен Инукаи даже занимал пост министра.
Сайондзи Кинкадзу, сын князя Киммоти Сайондзи, занимал пост советника в кабинете министров Японии. Ввиду высокого происхождения и занимаемого поста осужден на три года тюрьмы – условно.
Годы, проведенные в тюрьме, так сказались на здоровье некоторых осужденных членов группы Зорге, что многие из них скончались в заключении или вскоре после выхода из него в 1945 году. Так, информатор Мияги дамская портниха Китабаяси Томо умерла почти сразу же после освобождения.
Апелляции Зорге и Одзаки отклонили. Их перевели в камеры смертников, где они промучились больше года. Каждый день мог стать последним.
Вукелич скончался в тюрьме от воспаления легких через два месяца после казни Зорге и Одзаки – 13 января 1945 года. Как же его пытали, какие мучения он перенес, если в день смерти до этого пышущий здоровьем сорокалетний мужчина весил всего 32 килограмма.
После присвоения Рихарду Зорге – посмертно – звания Героя Советского Союза супругов Клаузен пригласили в Москву. Много чего рассказал Макс московским кураторам. Он отбывал пожизненный срок в тяжелых условиях. Болел, лечился в тюремном госпитале. И выжил. Когда они с Анной встретились, то не узнали друг друга. Супруги в 1946-м переехали в Восточную Германию. В Берлине написали для нас, потомков, свои воспоминания.
19 января 1965 года в доме 2 на Лубянке Максу Клаузену вручили орден Красного Знамени, а его жене Анне – Красной Звезды.
Вспомним и о спутнице Зорге Исии Ханако. И она побывала в Москве. Рассказывала соратникам Рихарда, как отыскала останки любимого на токийском кладбище Тама. В братской могиле, где покоятся сотни борцов с нацизмом, Ханако с помощью друзей сумела найти тело Зорге. Опознала его по золотым зубам да еще и по примете, о которой мы уже упоминали: после ранения одна нога была чуть короче другой. Исии несколько лет собирала деньги на памятник Зорге. И собрала. До самой ее смерти не исчезали живые цветы у памятной гранитной плиты.
