Так они с Фёдором и скакали, пока не выехали из вон леса. И внезапно свет яркой волной обрушился на них. В поле вокруг Александровской слободы уже было светло - утренняя зарница наполнила округу нежным светом, и жизнь возвращалась на круги своя. Жаворонки щебетали, летая в вышине, речные воды негромко журчали, а лёгкий ветер травы колыхал.

Всадники остановили лошадей, и Ольга, прикрыв глаза, улыбнулась. Басманов рядом с ней усмехнулся.

— С чего улыбаешься, царевна?

— Хорошо мне, — глаза царевны и опричника встретились. — Кажется… я исцелилась.

— Что, уже нет охоты слёзы лить? — Ольга покачала головой, ухмыльнувшись от шпильки Басманова.

— Нет, — легко ответила девушка, удобнее перехватив поводья. — Конечно, мне Настю жаль… Но слёзы я уже выплакала.

— Я рад, — Ольга обернулась: Фёдор протягивал ей руку. Ни секунды не колеблясь, Ольга сплела свои пальцы с его. Опричник серьёзно посмотрел на неё. — Не нужно бичевать себя более, царевна. Это… ранит мне сердце.

— Сердце? — прошептала Ольга. Сердце нежно ёкнуло, когда Фёдор одновременно ласково и лихо улыбнулся ей.

— Ну да. Сердце.

И она снова улыбнулась ему так, как прежде никому и никогда не улыбалась. Так, будто он - всё, что есть в этом мире. Он, его вороные кудри, васильковые глаза и эта нахальная ухмылка ангела - всё, что для неё существовало.

Когда они подъехали к воротам слободы, первый солнечный луч озарил весь мир.