— На что?
— Ни на что, — ответил он. — Тел-то этих нет. Черт побери, их отсюда наверняка должно было быть видно на фоне черного песка; отсюда до них нет ни кустика.
— К дьяволу, не наша это забота! Нам надо дело делать. Стар, ты можешь стрелять с левой руки? Из вот этих подобий пистолетов?
— Конечно, милорд.
— Тогда оставайся в десяти футах позади меня и стреляй во все, что движется. Руфо, ты следишь за Стар; держи стрелу наложенной и лук наготове. Бей во все, что увидишь. Перекинь одно из этих ружей через плечо, ремень сделаешь из куска веревки. — Я нахмурился. — Нам придется большинство всего этого бросить. Стар, лук ты согнуть не сможешь, так что, как он ни красив, его — да и колчан тоже — надо оставить. Руфо сможет надеть мой колчан вместе со своим; стрелы у нас одинаковые. Жутко не хочется бросать мой лук, он как раз по мне. Но надо. Проклятье.
— Я его возьму. Герой мой.
— Нет, любой хлам, который нам не пригодится, надо скинуть. — Я отстегнул свою фляжку, напился вволю, передал ее. — Доканчивайте ее вдвоем и выбросьте.
Пока Руфо пил, Стар закинула мой лук за плечо.
— Милорд муж? Так он совершенно невесом и руку с оружием не стесняет. А?
— Нну… Если он будет тебе мешать, перережь тетиву и выбрось его из головы. А сейчас напейся до отказа, и мы уходим. — Я вгляделся в коридор, в котором мы стояли, — пятнадцать футов в ширину и столько же в высоту, освещен непонятно как и изгибается вправо, в соответствии со схемой в моем мозгу. — Готовы? Не размыкаться. Тому, что не сможем зарезать, заколоть или застрелить, отдаем честь. — Я вынул саблю, и мы скорым шагом двинулись вперед.
Почему саблю, а не одно из этих «лучесмертных» ружей? Одно из них несла Стар, а она знала о них больше, чем я. Я даже не знал, как выяснить, заряжено ли оно, да и не имел представления, как долго жать на кнопку. А она стрелять могла, ее умение стрелять из лука было тому порукой, и в сражении она была по меньшей мере так же спокойна, как Руфо или я.
Я, как умел, распределил личный состав и вооружение. Руфо позади, с запасом стрел, мог при нужде воспользоваться ими, а его положение давало ему время перейти или на холодное оружие, или на «винтовку» от фантастики, как подсказывал ему собственный ум. Мне советовать ему было не нужно; он сделал бы, как надо.
Итак, я действовал при поддержке древнего и ультрасовременного оружия большой дальности, находящегося в руках умеющих обращаться с ним людей — последнее было еще важнее. (Вы знаете, сколько солдат из любого взвода фактически СТРЕЛЯЕТ в бою? Примерно шестеро. Чаще трое. Остальные замирают на месте).
И все же, отчего я не вложил свою саблю в ножны и не прихватил что-нибудь из этого чудо-оружия?
Хорошо сбалансированная сабля — самое универсальное из всего когда-либо изобретенного оружия для ближнего боя. Пистолеты и длинноствольное оружие предназначены для нападения, но не для обороны; стоит быстро сблизиться с врагом, и человек с винтовкой выстрелить не сможет, он должен остановить вас раньше, чем вы до него доберетесь. А сомкнетесь с человеком, вооруженным клинком, и будете проткнуты, как жареный голубь, если у вас не окажется клинка, которым вы владеете лучше.
Саблю никогда не заест, перезаряжать ее не надо, она всегда наготове. Самый большой ее недостаток — это необходимость высокого мастерства и полной терпения и любви тренировки для овладения этим мастерством; этому нельзя научить свежих рекрутов за считанные недели или даже месяцы.
Но превыше всего (и это было подлинной причиной, почему я сжимал в руке свою Леди Вивамус и чувствовал ее готовность укусить) — это то, что у меня появлялось мужество даже в таком месте, где я был испуган до потери слюны.
Они (кто бы они ни были) могли застрелить нас из засады, отравить газом, переловить в ловушки, да что угодно. Но все это они могли сделать, даже если бы я тащил одно их этих чудных ружей. С саблей в руке я был раскован и смел — а это обеспечивало моему крохотному «отряду» относительно большую безопасность. Если командиру для успокоения нужна кроличья лапка, он должен ее носить — и средством, лучшим, чем кроличьи лапки всего Канзаса, была для меня рукоять милой моей сабли.
Коридор тянулся все дальше вперед без изменений, без звуков, без угрозы. Вскоре уже нельзя было разглядеть выход наружу. Чувство было такое, что великая Башня пуста, однако не мертва; она была жива, так же, как жив по ночам музей. Я крепче сжал саблю, потом намеренно расслабился и размял пальцы.
Мы подошли к крутому повороту налево. Я резко остановился.
— Стар, этого на твоей схеме не было. Она не ответила. Я продолжил настойчиво:
— Ну не было ведь. Верно?
— Я точно не помню, милорд.
— Ну, а я помню. Мда…
— Босс, — сказал Руфо, — а вы как пить дать уверены, что мы нырнули в нужное гнездо?
— Я уверен. Я могу ошибиться, но я не неуверен. Если я ошибаюсь, то мы в любом случае обречены. Ммм… Руфо, возьми-ка свой лук, повесь на него шапчонку и высунь ее там, где бы обыкновенные человек выглянул из-за этого угла — и чтоб совпало по времени с тем, когда выгляну я: только пониже. — Я бухнулся на живот.
— Внимание…. ДАВАЙ! — Я украдкой осматривался в шести дюймах над полом, пока Руфо наверху старался вызвать огонь на себя.
— Ничего не видать, только пустой, теперь прямой коридор.
— Ладно, давайте за мной! — мы бросились за угол. Несколько шагов спустя я остановился.
— Что за чертовщина?
— Что-то не так, босс?
— И даже очень. — Я повернулся и понюхал воздух. — Что-то определенно не так. Яйцо вот в этой стороне, — сказал я, показывая, — ярдах примерно в двухстах по карте чертежного блока.
— Разве это плохо?
— Не знаю. Потому что оно было под тем же углом в том же направлении, слегка влево, до того как мы свернули за угол. Значит, сейчас оно должно было бы быть справа.
Руфо сказал:
— Слушайте, босс, а почему бы нам просто не пойти по тому ходу, который вы запомнили? Вы могли и забыть какой-нибудь там малюсенький…
— Молчи. Наблюдай за коридором впереди. Стар, встань вон там в углу и следи за мной. Я сейчас кое-что выясню.
Они заняли свои места, Руфо впередсмотрящим, а Стар там, где она могла глядеть в обе стороны, на прямоугольном повороте. Я ото шел назад в первое колено коридора, потом вернулся. У самого поворота я закрыл глаза и пошел не сворачивая.
Еще после дюжины шагов я остановился и открыл глаза.
— Вот и доказательство, — сказал я Руфо.
— Доказательство чему?
— Что в этом коридоре поворота нет. — Я показал рукой на поворот.
Руфо забеспокоился.
— Босс, как вы себя чувствуете? — Он хотел коснуться моей щеки.
Я отстранился.
— Меня не лихорадит. Идите оба со мной. Я отвел их футов на пятьдесят назад за тот прямой угол и остановил.
— Руфо, выпусти стрелу вон в ту стену впереди нас на повороте. Подними ее так, чтобы она ударила в стену футах в десяти над полом.
Руфо вздохнул, но сделал, как велено. Стрела поднялась, как положено и исчезла в стене. Руфо пожал плечами.
— Видно, стена наверху здорово мягкая. Босс, из-за вас мы потеряли стрелу.
— Возможно. По местам и следовать за мной. Мы снова повернули за угол и… напрасно потраченная стрела лежала на полу немного дальше, чем расстояние от места стрельбы до поворота. Подобрать ее я предоставил Руфо; он внимательно вгляделся в клеймо Доральца у оперения и вернул ее в колчан. Он не сказал ни слова. Мы пошли дальше.
Вот и место, где вниз пошли ступени, но где на схеме в голове у меня значились ступеньки, ведущие вверх.
— Внимательнее на первой ступени, — передал я назад. — Нащупайте ее ногой и не падайте.
Ступени казались нормальными для ведущей вниз лестницы — с тем исключением, что шишка направления подсказывала мне, что мы ПОДНИМАЛИСЬ, и соответственно изменялось направление и расстояние до цели. Решив наскоро проверить это, я закрыл глаза и обнаружил, что и на самом деле поднимаюсь, а глаза мои меня обманывают. Было похоже на одно из «кривых домиков» в парке отдыха, в которых «ровный» пол может быть каким угодно, но только не ровным. Похоже, только втрое сильней.
