— Хоть не Фрейдель, — шепнула Констанс Локу. — Меня бы не удивило, если бы Алекс попытался всучить это дело своему дружку.

— Алекс тоже не всемогущ, — ответил Лок, успокаивающе кладя свою руку на ее.

Констанс благодарно улыбнулась, а взгляд ее как-то сам собой скользнул вбок, по ту сторону прохода. Там сидел, скрестив руки и весь, утонув в своих роскошных седых бакенбардах, Александр Латэм, собственной персоной, подчеркнуто не обращавший никакого внимания на свою внучку. Констанс заставила себя вспомнить, как Алекс поступил с ней. Он сам виноват — потерял сперва Джеймса, а теперь вот и ее. Он сам выбрал свой удел — горькое одиночество в старости.

«Если бы он не вел себя как самый настоящий тиран, деспот, они могли бы найти с ним какое-то взаимопонимание, — печально подумала Констанс, — но с другой стороны, она бы в этом случае ни за что не решилась на этот скоропалительный брак, неожиданно принесший ей такое счастье, о котором она и мечтать не могла. Выходит, все к лучшему». Она тепло пожала руку Лока, а он метнул ей шутливо-загадочный взгляд, — ну, мол, погоди!

Сказать что-нибудь в дополнение к этому своему взгляду он уже ничего не успел — двери зала распахнулись, и в него вошел, нет, ворвался Роджер Латэм. Как всегда безупречно одетый, и как всегда густо напомаженный, он прошел прямо к троице своих юристов и что-то зашептал на ухо одному из них.

— Как ты думаешь, что он там замышляет? — пробормотал Лок. Констанс вздрогнула и пожала плечами. Этого-то субчика недооценивать никак нельзя — его озлобленность против нее и его решимость единолично править компанией. И судя по всему ему уже немало удалось в этом отношении — мимо Алекса он прошел, как будто его и нет здесь, видно, старик уже действительно не у дел. Дослушав Роджера, адвокат кивнул, встал и остановил своего коллегу, занудно вещавшего что-то о статьях и подпараграфах.

— Ваша честь, мы просим внимания почтенного суда. Новые обстоятельства вынуждают нас внести изменения в исковое заявление моих клиентов, требующее пересмотра вопроса о собственности, из которых вытекает, что все пункты завещания и дарственных, составленных Александром Латэмом, должны быть объявлены недействительными.

Мистер Карлейль вскочил с места, выражая протест:

— Сэр, это неслыханно! Мы доказали, что миссис Мак-Кин поступала в строгом соответствии с условиями завещания и потому должна быть признана законной владелицей оспариваемой собственности — без всяких дальнейших отсрочек и без всякого крючкотворства!

— Джентльмены, к порядку! — Судья Хейнс раздраженно стукнул своим молотком и обратился к Роджеру:

— На каком основании вы прерываете нормальный ход процесса и притом столь необычным образом?

— Я руководствуюсь интересами правосудия, Ваша честь! — ответил Роджер. — Моему дяде было угодно передать свою собственность в дар своей внучке, но он стал объектом преступного заговора с целью вымогательства…

— Что за нелепость! — Латэмы сами составили документы о передаче прав собственности моей жене, а теперь выдумывают какие-то скандальные уловки, чтобы увернуться от исполнения своих обязательств.

У Констанс перехватило дыхание от его гневной тирады. Со стороны Алекса послышалось что-то невнятное — вроде бы он что-то спрашивал…

— Адвокат, уймите своего клиента! — распорядился судья, снова грохая своим молотком.

— Мистер Мак-Кин, если вы мне позволите, — начал было Карлейль.

— Наш иск обоснован, — поспешно прервал его Роджер, — и у нас есть свидетель, который может это доказать!

Констанс встала рядом с мужем, дотронулась до его руки — «успокойся, я с тобой». Он благодарно взял ее руку в свою и обратил на Роджера взгляд, холодный как арктический лед.

— Хватит загадок, Латэм. Давайте вашего свидетеля — если таковой имеется.

По знаку Роджера пристав распахнул дверь зала. Констанс, как, впрочем, и все присутствующие, повернула голову в ту сторону. Какое-то время ее мозг отказывался воспринимать то, что она увидела. Потом она тихо вскрикнула. Перед ней был ее оживший кошмар — и он приближался мерными, спокойными шагами. Белые как сама смерть волосы, стоячий пасторский воротничок, кожа, кажется, еще белее, чем ткань воротничка, очки с затемненными стеклами, изящные, как у девушки, руки, такие, однако, сильные, такие жестоко сильные… А вот и этот могильный запах орхидей, окутывающий его… Нет, это не живой труп, не призрак, окровавленным пальцем требующий возмездия убийце. Хуже, в тысячу раз хуже — ибо это было живое существо.

— Мое дитя! — Его благостный голос гулко раздался в притихшем зале. Он мягким жестом снял очки, аккуратно сложил их. Громко вздохнул — вздох показался Констанс шипением змеи. Розовые, как у кролика, глаза сверкнули каким-то кровавым огнем.

— Лили, Лили! До чего тебя довело твое вранье на этот раз?

— Вот видите, ваша честь? — торжествующе закаркал Роджер. — Эта женщина самозванка. Она не Констанс Латэм, и никогда не была ею.

Зал громко зашумел. Репортеры заскрипели перьями, приглушенными голосами переговаривались адвокаты и судьи, а Алекс Латэм громко осведомился у своего племянника, что все это значит? Крики судьи Хейнса, призывающего к порядку, и стук его молотка дополняли атмосферу всеобщего хаоса.

— Так он жив… — прошептала Констанс; зрачки ее глаз расширились, она смертельно побледнела, даже губы посинели.

Лок оглядел долговязого пастора, кожу которого каприз природы лишил всех живых красок, и понял — это он. Никто иной, как преподобный Сайрус Тейт собственной персоной.

Лок видел птиц альбиносов и однажды — похожего клоуна в цирке, но тут уродство еще подчеркивалось странным пристрастием Тейта к белоснежной одежде. Лицо у него было гладкое как колено, ему свободно можно было дать и двадцать и шестьдесят лет.

На фоне царившего в зале беспорядка его невозмутимый, какой-то парящий в горних высях облик внушал невольное уважение, и даже легкий страх — уж не посланник ли Божий явился прямо с неба? На груди у него висел простой деревянный крестик, на лице было выражение концентрированной благости, за фасадом которой внимательный наблюдатель мог бы обнаружить недюжинный изворотливый ум. Лок стиснул зубы, подумав о рубцах, которые этот ублюдок оставил на плечах Констанс. А теперь вот еще покушение — на саму ее личность!

— Это ведь он, не так ли? — тихо спросил ее Лок. — Выходит, ты никого не убивала. Так что ты ни в чем не виновата.

— Он жив! — повторила она, отнюдь не с облегчением, а скорее с возрастающим ужасом. — Боже!

Она сделала движение, как будто собралась убежать. Лок положил ей руку на плечо.

— Я здесь, с тобой, Констанс. Тебе не надо больше спасаться бегством.

Она как будто не слышала его.

— Спокойствие! — ревел судья Хейнс. — Призываю к порядку! Что вы хотите этим сказать, мистер Латэм?

— Хочу сказать, что у нас теперь есть возможность выяснить истину, сэр! — ответил Роджер. — Преподобный Тейт прибыл из святой миссии на Сандвичевых островах, и он хорошо знает эту женщину, которая называет себя Констанс Латэм.

— Тогда, быть может, вы соблаговолите пролить некоторый свет на это дело, преподобный, пока заседание не превратилось совсем в балаган? — осведомился судья.

— Воистину, ваша честь, мой долг требует от меня освободить эту невинную, введенную в заблуждение семью от паутины обмана. — Прищурившись от беспокоившего его света, пастор вновь обратил свой неподвижный взгляд к Констанс. — Мне известна эта женщина. Ее имя — не Констанс Латэм, а Лилио Янг, она сирота, которую я удочерил и воспитывал в миссионерской школе в Лахайне.

— Но она и есть Констанс? — Морщинистое лицо Алекса Латэма выразило брезгливое недоверие. — У нее медальон моего сына!

Констанс обеими руками схватилась за серебряный овальчик, висевший у нее на шее. Этот жест, который она сделала инстинктивно, не думая, равным образом мог означать и признак уверенности в себе, и признание вины.

— Лилио Янг! Нет, это ложь!