— Ладно, мне нужно ещё травологию доделать, — Симус встал с дивана и направился в спальню.

Она снова чувствовала, как не вовремя начала терять контроль над собой, а боль внизу живота только усиливалась. Гермионе так сильно хотелось расплакаться — она и не помнила, когда в последний раз проживала день, чтобы не утопать в собственных слезах. Её жалость к себе переходила все границы, и гриффиндорка боялась, что когда-то не сможет совладать этими эмоциями при посторонних, что расплачется во время занятия или прямо в Большом зале.

— Ты в порядке? — Джинни легко коснулась её плеча.

— Да, я просто думала, что все привыкли к тому, кто такой Малфой, — в горле стал ком. — И мне казалось, что на пятом курсе вас уже не задевают все эти инциденты.

Как ей сейчас не хватало поддержки Забини, который бы погладил её по волосам и сказал бы, что она может поплакать, а он будет рядом. Он никогда не говорил ей, что всё будет хорошо или что всё наладится — Блейз сам в это не верил, и предпочитал о таком не лгать.

Ей нужна была поддержка, но она знала, что друзья не понимают этого, потому что она скрывала от них свою боль. Гермиона прикрывалась тем, что пыталась уберечь своих близких людей от собственных проблем, но причина крылась в другом — ей было стыдно. Как признаться в том, что тебя просто изнасиловали два слизеринца? Как поделиться с кем-то этим кошмаром? Никакая девушка не хотела бы, чтобы это всплыло, чтобы это кто-то обсуждал, пусть даже и с ней. Грейнджер не могла представить, как скажет Гарри или Рону, что её отымели на холодном полу Выручай-комнаты, где они когда-то устраивали собрания Отряда Дамблдора. Ей было мерзко об этом думать, и только каким-то чудным и невообразимым образом она смогла об этом поговорить с Блейзом.

Ей было стыдно нагло врать в глаза своим близким людям, но это давалось ей проще, нежели столь сложный разговор. Её раны ещё слишком свежие, чтобы их кому-то показать. Может быть когда-то, но не сейчас.

К сожалению, Гермиона не могла знать, что это лишь начало. Начало губительного и смертельно опасного безумия.

— Ладно, поболтаем в спальне, да? — младшая Уизли с надеждой посмотрела на подругу.

— Да, — Грейнджер скрестила пальцы за спиной. — В спальне.

— Мне тоже нужно дописать травологию, — Рон тоже почувствовал повисшую неловкость и ушёл вслед за сестрой.

Гарри продолжал сидеть на диване, наблюдая за тем, как карие глаза девушки смотрели в спины друзей. Гермиона знала, что этот человек знает её куда лучше, чем Рон и Джинни, несмотря на то, что все они были близкими друзьями. Между Поттером и Грейнджер связь всегда была сильнее, словно они были кровными родственниками — родными братом и сестрой. И гриффиндорка знала, что Гарри просто так не уйдёт, потому что количество его вопросов к ней росло с каждым днём, но он продолжал ждать.

— Наверное, я перегнула палку, — Гермиона села на диван напротив друга. — Просто я действительно думала, что…

— Как ты? — перебил её Гарри. — Я же вижу, что ты не такая, как всегда. Поговори со мной, пожалуйста.

Ей так хотелось высказаться, так хотелось рассказать о своей боли, но она не могла. Гарри был ей лучшим другом, воплощением всего того, что она так ценила в людях — он оставался её отражением, в котором она могла видеть себя прежнюю. Только в этих бездонных зелёных глазах Гермиона видела ту себя, которая не страдала, которая шла с высоко поднятой головой, потому что являлась гриффиндоркой, а не потому что таким образом сдерживала слёзы. И она желала, чтобы так и оставалось, чтобы Гарри оставался её живым напоминанием о том, что всё может ещё быть хорошо.

— Меня замучили боли внизу живота, — девушка выдохнула. — Это действительно доставляет больше дискомфорта, чем я ожидала.

Всего лишь маленькая крупица правды в этой огромной лжи. Ей становилось немного легче от того, что что-то таки она может рассказать. Пусть и пришлось выдумать несуществующую болезнь, всё время врать о назначениях врачей, но хотя бы так.

— Я не перестану настаивать на том, чтобы ты вернулась в Лондон к родителям, — Поттер пересел к ней на диван. — Это ведь ненормально, Гермиона.

— А что изменится, Гарри? Я точно так же буду пить одни и те же таблетки и вспоминать о том, что я девушка каждый раз, когда приступ обострится.

— Это для меня всё так непонятно, но я лишь хочу, чтобы с тобой всё было хорошо, — парень мягко улыбнулся и посмотрел ей в глаза. — Ты всегда можешь поговорить со мной, ты же знаешь об этом? Я всегда рядом, Гермиона, и это никогда не изменится.

— Я знаю, Гарри, — по щеке скатилась горячая слеза.

Пройдёт много лет, а он всё так же будет рядом, потому что никогда не разбрасывался этими словами — он всегда будет её лучшим другом, её Гарри Поттером, её Избранным, который всеми силами будет стараться её спасти.

Она даже не догадывалась, насколько безгранична его дружба, и на что он способен ради неё. Кажись, Поттер и сам ещё не понимал этого.

— Не плачь, — он провёл пальцем по её лицу. — Всё обязательно будет хорошо. Ты со всем справишься, а я приложу все свои усилия для того, чтобы ты не опустила руки. Если понадобиться, то я буду их держать вместо тебя.

Но она не могла остановиться, слёзы непроизвольно вырывались, пока в горле стоял ком и было сложно говорить. От Гарри не исходили эти волны боли, от него не пахло отчаянием и дурными нотками безумия — он был таким чистым и искренним, что казалось, будто бы одними своими касаниями Гермиона очерняла его. Они были, как свет и тьма, как день и ночь, как яд и самое сильное противоядие.

Возможно, что Гарри смог бы стать антидотом её адской боли, но она не решилась принять эту помощь.

Её шрамы никогда не исчезнут из бледной кожи, сердце не соберется до кучи, а зияющая внутри дыра не затянется.

— Если ты не против, то я пойду спать, — девушка постаралась улыбнуться. — Я устала сегодня.

— Конечно, давай я проведу тебя к двери, — он подал ей руку, как в самых романтичных фильмах. — Вы позволите, мисс?

— Вы так любезны, мистер.

Она хотела постараться быть лучше ради тех людей, который верили в неё, которые были готовы идти рядом с ней, но не получилось. Жизнь продолжала наносить ей новые удары, оставляя новые шрамы на теле и в душе, укрепляя веру Гермионы лишь в одно — хорошо никогда не будет.

— Спокойной ночи, — Гарри крепко обнял подругу. — Я рядом, Гермиона. Пожалуйста, помни об этом и не смей забывать. Так будет всегда.

— Я люблю тебя, Гарри, — она уткнулась ему в плечо. — Доброй ночи.

Снова на спальню старосты были наложены всевозможные запирающие и заглушающие чары, потому что каждая её новая ночь была, как предыдущая — бесконечный поток кошмаров, что напоминали о всей силе боли. Обстоятельства завели её в воображаемую камеру, где она пряталась ото всех, вознося вокруг себя стены. Гермиона оставалась каждую ночь в этой камере наедине со своими страхами и болью, сковывающими в тупике безысходности. Из этого невозможно было выбраться.

Лишь небо могло видеть, что с ней происходило — только перед ним она была открыта, как на ладони.

***

— Я уже привык, что у меня две порции на завтрак, — усмехнулся Рон, доедая тосты Гермионы за завтраком. — Ты совсем не голодна?

— Нет, — девушка покрутила в руках зелёное яблоко. — Кофе — это то, что нужно с утра.

— Я надеюсь, что профессор Стебель решит пропустить блиц-опрос на первом занятии, — Гарри бессильно закрыл свой конспект. — Это выше моих сил.

— Я прикрою, если что, — Гермиона откусила яблоко и встала из-за стола. — Не переживай, всё будет хорошо.

— Прости, Грейнджер, — она замерла, когда услышала голос. — Я наступил тебе на ногу. Я не хотел.

Монтегю стоял в нескольких дюймах от неё, а она чувствовала, как сердце затрепыхалось груди, ладони вспотели, а все следы от порезов разом воспалились по телу. Они ещё не оказывались так близко с того дня, как её нашли в Выручай-комнате. Девушка снова почувствовала запах табака и вишнёвых конфет, от чего тут же зародилось чувство тошноты. Ей казалось, что она сейчас упадёт на колени и опустошит желудок за всю прошедшую неделю.