— Это полумесяц, — самодовольно объявил Монтегю. — Носи его с достоинством, крошка. Помни, как тебе было хорошо. Помни, как нам с тобой было хорошо.

Он рассмеялся, и этот мерзкий смех перемешался с её слезами и вскриками. Гермиона чувствовала, как падает в самое жерло вулкана, как её окровавленное тело со скоростью света катится в Ад, с которого выбраться уже невозможно.

Как внезапно стало тихо — Монтегю и Гойл пропали, осталась только Грейнджер, боль и кровь. Девушка сглотнула и постаралась перевернуться на бок, чтобы попытаться встать, но сил не было. Её тело дрожало, а конечности начинали постепенно отказывать. Она на миг закрыла глаза, а когда открыла, то закричала с новой силой, будто бы её связки не были порваны.

Перед ней лежали окровавленные тела родителей. Руки отдельно от тел, и голова Хизер валялась дальше. В груди отца была огромная дыра, что Гермиона даже видела, как бьется его сердце, а лёгкие делают последний вздох. Её родители умирали прямо на её руках, а точнее отец — последний удар сердца, и последний вздох.

Она протянула руку, чтобы коснуться тела мужчины, как в нос ударил аромат полевых цветов и весенней свежести.

Темнота, боль, пустота. Это с ней навеки — она сломана, она упала на острые скалы, что насквозь пронзили любящее сердце. Она, как Алекста, была готова на любую жертву, на любое прощение, но этого никто не оценил — её отправили в Ад, длинною в жизнь.

— Открой глаза! Очнись, Гермиона!

Она чувствовала, как чужие руки трясли её за плечи, как вторгались в её сон, как чей-то голос пытался отвоевать её у костлявых лап очередного кошмара, но не получалось. Гермиона продолжала лежать на холодном каменном полу Выручай-комнаты рядом с телами мёртвых родителей и молить о смерти. Возможно, что именно так люди умирают во сне, а она и не против. Слишком больно ей давалась жизнь, а сил остановить весь этот ужас у неё больше не было.

— Открой глаза! — кто-то больно ударил её по лицу, но даже это не помогло. — Смотри на меня! Проснись!

Тут больно, но тут и подкрадывается какое-то спокойствие. Может быть, это было её судьбой — умереть тогда, и она бы больше не знала боли? Грейнджер хотела раз и навсегда уйти, встретить своих родителей на вокзале Кингс-Кросс, чтобы этот Ад остался позади, чтобы все шрамы исчезли, и больше не было никаких кровавых следов на руках. Ей давно пора попрощаться с тем, что Гермиона привыкла называть своей обыденной жизнью — люди не в силах такое выдержать, да и она не выдержала. Разве её сумасшествие — это нормально?

Кто бы только знал, как далёко она зашла в попытках самолечения.

— Открой глаза, я прошу тебя! — сильные руки до боли сжали её плечи. — Пожалуйста, Гермиона!

Она переоценила не только любовь, но и собственные силы. Душа постепенно отделялась от тела — Грейнджер чувствовала, как сердце замедляется и вот-вот остановится. Огонь под ногами начал сменяться холодной водой, а боль отступала — так касается Смерть, она уже такое когда-то чувствовала. Её история может сейчас закончиться, и это больше не пугало. Ей казалось, что она смогла сделать всё, к чему так стремилась, чего так хотела достичь, пусть и не все нити были сожжены.

— Открой глаза! — кто-то снова ударил её по лицу. — Очнись, сон мой!

Сердце больно защемило, что означало только одно — она жива.

— Ты всего лишь мечта, сон мой, — она расплакались, а холодные руки коснулись её подбородка. — Ты — мой самый лучший сон, от которого я всегда убегал.

========== Глава 18 ==========

Комментарий к Глава 18

Сегодня мы окунёмся немного в прошлое. В полноценное прошлое Гермионы и Блейза, чтобы вы могли понять, как сильно эти двое связаны, и как когда-то вытягивали друг друга из болота.

Я хочу, чтобы вы понимали и то, что все проблемы главной героини в плане психических отклонений начались задолго до событий марта-августа 1998-го.

Берегите себя, мои милые.💚

Сегодня я меняю тебя на текилу.

Февраль, 1996.

Казалось, что весна наступила гораздо раньше, чем ей предстояло перевернуть страницу календаря. Гермиона сидела на Астрономической башне, укутавшись в тёплый плед и болтая ногами. В который раз она снова солгала своим друзьям и пришла сюда, вместо того, чтобы сидеть за последним столом у окна в библиотеке за стопкой книг. К сожалению, теперь ей было просто противно туда приходить, потому что каменные полы казались слишком холодными, а сама Грейнджер чувствовала боль в ладошках, словно её опять толкнули в спину. Она бежала отовсюду, где было хотя бы малейшее напоминание о том, что ей может быть больно.

Она ещё не понимала, что бегством ей не спастись.

— Если я скажу: «Я знал, что ты тут», то это будет глупо? — Блейз взъерошил её волосы и сел рядом. — Я скучал по тебе.

— Привет, — гриффиндорка постаралась улыбнуться, но вышло довольно криво, хотя при Забини ей не нужно было притворяться. — Я тоже скучала.

— Сегодня у нас в меню текила, — мулат достал из-под мантии две небольших бутылочки. — Какой день подряд мы с тобой пьём?

— Какая разница, Забини? — Грейнджер потянулась за бутылочкой. — За что будем пить сегодня?

— За правду, — Блейз повернулся к девушке. — Ты ведь ответишь мне на вопросы?

— Ты же знаешь, что я тебе всегда говорю правду.

— Почему?

— Потому же почему и ты рассказал мне всё, Блейз, — Гермиона сделала глоток и закрыла глаза. — Гораздо проще вывалить свои проблемы на того, с кем больше никогда не пересечёшься, хотя наш случай — это исключение из правил. Я не могу прийти к Гарри и Рону, и заявить, что влюблена в Малфоя, который унижает меня практически ежедневно. Я не могу им рассказать о том, что просыпаюсь из-за кошмаров из-за того, что два слизеринца поиздевались надо мной. Я, блять, просто не могу это рассказать своим лучшим друзьям, которые привыкли, что я — сильная и отважная гриффиндорка.

Она говорила сквозь ком в горле, давилась слезами и текилой, но продолжала говорить, потому что нуждалась в этом.

— Это ужасно, это ужасно мерзко, но это и есть моя жизнь, — на выдохе прошептала девушка. — Я ненавижу себя, своё тело, свою жизнь и всё, что со мной происходит, но что мне поделать с этим? Мне остаётся просто раз за разом вставать и идти вперёд, но я устала Блейз! Я чувствую, как медленно схожу с ума, я теряю себя! За что?! Почему вся эта хрень происходит со мной?!

Забини прижал её к себе, позволяя кричать себе в грудь, позволяя плакать изо всех сил и больно сдавливать свои руки. Он понимал её ровно на столько, на сколько это вообще можно было понять. Они оба не понимали, чем заслужили себе подобные испытания, но продолжали раз за разом вставать и идти вперёд, порой держа друг друга за руку.

— Почему ты не рассказала МакГонагалл или кому-то из профессоров, кто с тобой это сделал? — нерешительно поинтересовался мулат. — Ведь они остались безнаказанными.

— Я буквально умоляла МакГонагалл забыть о том, что она увидела в Выручай-комнате, — Гермиона отстранилась от парня, смахивая слёзы с лица. — Считай меня дурой, идиоткой или трусихой, но я не хотела, чтобы кто-то знал хоть на слово больше из этой истории. Мне не хотелось, Блейз… Мне сложно об этом забыть… Я никогда не смогу об этом забыть, хотя знаю, что через пару лет мы все разъедемся и никогда не встретимся, а представь, если мне придётся изо дня в день об этом говорить вслух, делиться с кем-то этими мерзкими, гнусными воспоминаниями… Это больно, Блейз.

— Но как она…

— Мне кажется, что она до сих пор надеется на то, что я в один прекрасный день приду к ней и всё же попрошу о помощи, но нет. Я замечаю её пристальный взгляд в Большом зале, когда она пытается заметить что-то необычное, но я не даю ей повода.

Грейнджер до сих пор ощущала себя так, словно была заперта там, в Выручай-комнате, словно до сих пор продолжала истекать кровью и слышать шёпот Монтегю. Она чувствовала, как сознание медленно начинает расслаиваться, как иногда в ней что-то отключается и она на миг становится совершенно другим человеком — это пугало не на шутку. Во время зимних каникул она прочитала несколько книг по психологии, и боялась, что всё это — последствия пережитого. Такое просто так не проходит.