Третьи авторитетно заявляли что это вздор, и что Назгулеску бывший офицер австрийского флота, где и корабли более могущественные (включая броненосцы – на что указывает слово panzer), чем у Греции, не говоря уж о Румынии, и военная школа более развитая, насчитывающая где то с полтысячелетия, да и людей с похожей внешностью и фамилиями, в лоскутной империи тоже хватает.
Я в этих спорах участвовал мало, хотя свои соображения у меня были. Дело в том, что акцент и обороты речи у Назгулеску, когда он выступал перед нашим батальоном, а позже вправлял мозги Гамильтону и компании, показались мне очень знакомыми. Бывая в Одессе, я очень часто слышал такие от выходцев из Бессарабской губернии, во множестве приезжавших в град Дюка Ришелье.
Так что я готов держать пари, что флот на котором прежде служил наш панцер-командор, ходил под Андреевским флагом. Но в отличие от других сочувствовавших революции офицеров, камрад Назгулеску, как он требует себя называть, похоже вовремя сбежал, оказавшись вместо ужасного Конго в свободной Америке.
Между прочим, как рассказал позже Шапиро, Гамильтон и Ричи не успокоились, и отправились на рапорт к батальонному командиру, жаловаться на Назгулеску. Но О'Даффи их отшил, заявив что не имеет права оспаривать приказы непосредственного начальника, а действия Назгулеску не выходят за пределы предписанного уставом на фронте. Тогда эти два идиота пошли к полковнику Джексону, однако, тот лишь развел руками, сказав что он здесь не командир а только наблюдатель, и не может приказывать.
Ричи после этого, похоже, все понял и сократился, а вот Гамильтон закусил удила и поперся в штаб генерала Першинга. Лучше бы он этого не делал!
У генерала, по словам Шапиро, и так непростые отношения с Назгулеску, и он очень не любит лезть в дела его флотилии, так что, выслушав лейтенанта, он пришел в ярость:
– "Идиот!" – орал Першинг, – "Чтоб этого больше не было! Вы лейтенант, себе мозги напекли под южным солнышком? Устава не знаете? Там ясно сказано, что командование добровольческих формирований вправе само решать, какую форму носит их подразделение, тем более что армии это не стоит ни цента! Я уж не говорю, что отряд Назгулеску только временно передан в мое подчинение из флота, а у моряков свои порядки. Вас к ним прикомандировали? Извольте подчиняться и помалкивать! А за неподчинение приказу в зоне боевых действий, Назгулеску имел полное право пристрелить вас на месте как мятежников, так что радуйтесь что отделались мордобоем!
Какой товарищеский суд? Лейтенант, вы точно дурак! Вы участвовали в боях? Ах, с неграми… Понятно. Так вот, если вы не знали, то пока вы там охотились на черномазых с ржавыми хлопушками, командор Назгулеску нанес британскому флоту такое поражение, какого тот не знал уже век с лишним, а потом захватил Веракрус, дав пинка не только мексиканцам но и лягушатникам! То что лимонники называют его новым Нельсоном, вы тоже не слышали? А сколько сражений выиграли вы, лейтенант? Ни одного? Ну тогда подумайте, если конечно есть чем, кого будет судить этот товарищеский суд! И пока будете думать – вон с глаз моих! И не дай вам Бог, лейтенант, если я ещё хоть раз услышу ваше имя, разве что в списках отличившихся в бою! Убирайтесь!.."
Надо сказать, что речь генерала на самом деле, в пересказе Шапиро была ещё более яркой, экспрессивной и выразительной, но по понятным причинам я не могу привести ее целиком. При этом генерал мешал Гамильтона с дерьмом на глазах у всего штаба, так что тот имел весьма бледный вид, а вернулся в полном бешенстве и долго бушевал в своей комнате в офицерском бараке. Ох, чувствую, отыграться он на нас… Но все равно, приятно.
Хотя и удивляет, что лейтенанту не помогли его связи, которые так выручали его раньше. Когда я поделился этим с Шапиро, тот усмехнулся:
– Ты пойми, тут все по другому. Першинг герой Америки, создатель нового рода войск. В штабе говорят, что новую модель танка, разработанную нашими инженерами, решено назвать "Першинг"! С ним только Перкинс и Доберман могут славой поспорить. Ну и Назгулеску, конечно. Но он иностранец, это особая статья. Где генерал и где Гамильтон? Першингу плевать на влиятельную родню лейтенанта в Южной Каролине и соседних штатах, это не майор Скотт, ничего они ему сделать не могут. Назгулеску на связи Гамильтона тем более наплевать. Его и всемирная слава защищает, да и в Штатах он только на время войны. Кончится эта заваруха, и ищи его… Уж такой человек, на месте не усидит. А что Гамильтон начнет вас тиранить чтоб сорвать злобу – об этом не беспокойся. Я тут разузнал о здешних порядках, и поверь, что лейтенанту, что вашему сержанту возомнившему себя Цезарем, будет не до того. Да и командор за ними присмотрит, у него не забалуешь, и наш батальонный тоже. О'Даффи мужик справедливый, потому и не ужился в Северной армии, да и в Легионе был как белая ворона."
Когда я пересказал то что узнал от Шапиро нашим, по всей роте началась бурная радость. Все были счастливы унижению мерзавца-лейтенанта, а полулярность Назгулеску и особенно генерала Першинга сильно поднялась. Всем казалось что ужасы Кэмп-Джексона позади, и что в Ист-Пойнте все будет совсем по другому. Тогда мы ещё не знали, что на следующий день нас ждёт то, что и спустя многие месяцы мы будем с ужасом вспоминать как "Ист-Пойнтскую шкуродерню"…"
"На следующее утро наш батальон подняли с зарей, и после всех утренних процедур и завтрака, построили на плацу. Через минуту появился панцер-командор Назгулеску, в сопровождении инструкторов экс-унтеров, то есть, теперь мастер-сержантов… А, да ну его! Буду называть унтерами, так проще.
Назгулеску обратился к нам с краткой речью, заявив, что вот этим людям (широкий жест в сторону унтеров), всю жизнь внушали, что "люцинеры" и "телегенты" жалкие и слабосильные хлюпики и слизняки, не способные вынести трудности и тяготы военного дела, но он, Назгулеску, надеется, что русские камрады-легионеры, как и положено Добровольцам Свободы, докажут своими успехами в боевой подготовке и последующих боях, что реакционеры сильно ошибались на их счёт…
Затем, камрад панцер-командор поинтересовался, есть ли вопросы, и так как вопросов не было, прозвучала команда: "В колонну стройся! На полигон, шагом марш!" – и мы, в полной полевой экипировке, включая штурмовые бушлаты, шлемы и кирасы, двинулись в указанном направлении. Дойдя до полигона, находившегося за холмом примерно в полутора верстах, мы получили в отрытой тут же в ложбине на холме землянке, крытой брёвнами, патроны, гранаты и бутылки с "коктейлем Менделеева". А потом начался АД!
Целый день нам приходилось рыть окопы (да не какие то, а траншеи способные укрыть человека с головой и к тому же идущие зигзагом – как пояснил унтер-инструктор Нефедов, ражий, черноволосый мужик, бывший лейб-гренадер, чтобы ворвавшийся неприятель не смог расстреливать защитников, ведя огонь вдоль траншеи), ходы сообщения, какие-то отсечные позиции, землянки и блиндажи с перекрытиями из подручного материала, ставить в окопах рогатки и убирать их, а также устанавливать колючую проволоку и убирать ее, делать из срубленных деревьев мостики, плоты, гати, при чем из инструмента у нас были только небольшая лопатка, остро заточенная с трёх сторон, такой же небольшой топорик (уж не знаменитый ли индейский томагавк из романов Фенимора Купера, Майн Рида и Карла Мая?), да тот самый зазубренный тесак, обратная сторона которого, как выяснилось, одинаково хорошо пилит как дерево, так и стальную проволоку.
Также унтера-инструкторы учили нас стрелять в цель с самых разных позиций (из окопов, лёжа в поле за кочками или камнями, из развалин строений, из за деревьев), всегда требуя искать естественные укрытия, и награждая пинками, если нас было хорошо видно.
– "Канадец стрелок что надо! – говорил нам унтер-инструктор Архип Савельев, из лейб-егерей, – У них там, говорят, чуть не каждый второй с малолетства охотник. А то и вовсе зверя в лесу промышляет, с того и живёт. Да и у англичан умельцы попадаются. Плохо спрятался – тут он тебе и влепит пулю в башку. Или в задницу."
