Л. ХАРЛАМОВА
Мы не брали с собой талисманов.
Я проснулся от щемящего чувства, надвигающейся беды. Часы показывали два пополудни. Впрочем, о каком полудне могла идти речь в этом мире бесконечного черного неба и колючих немигающих звезд!
Проснулся и по привычке сразу взглянул на приборы. Синие, зеленые, красные глазки мигали растерянно и виновато, как нашалившие дети. Мелко дрожали светящиеся стрелки на шкалах. В панике метались кривые осциллографов. На Большую карту я не смотрел. Нарочно старался оттянуть в эту минуту.
Я не смотрел на Большую карту. Неторопливо, будто впереди меня ждала еще долгая жизнь, я повернулся к биометрам и принялся внимательно изучать знакомые циферблаты.
Да, никогда еще я не рассматривал их с таким вниманием, даже в училище, когда увидел их в первый раз. Температура... Давление... Влажность... Кислород. Все было в порядке. Даже маленький кардиограф не заметил тревоги. Сердце билось спокойно и ровно - 70 ударов в минуту.
Это было уже немало - в такую минуту найти что-то постоянное, чему можно верить твердо и до конца. Чувство страха исчезло. И тогда я повернулся к Большой карте. На какое-то мгновение я готов был поверить, что все мне только приснилось и что не было ни сегодняшней бессонной ночи, ни тщетных попыток отыскать повреждение в абсолютно исправной линии траектометра.
Я повернулся к Большой карте. Мы недаром назвали ее "Большой". В просторной рубке пилота она занимала почти целую стену. На вогнутом черном экране ярко горели голубоватые огоньки, точно повторяя рисунок светившихся в небе созвездий. Неподалеку от центра экрана медленно ползла вверх красная точка, оставляя за собой тонкий серебристый след. След этот, тянувшийся от самого края в виде идеальной прямой, здесь, у центра, круто сворачивал влево.
- Почему не сработали автоматы? - спросил я у карты.
Я спросил так, как будто она могла мне ответить, как будто на это вообще мог ответить кто-нибудь кроме меня. Но я тоже не понимал, почему не сработали автоматы. Большая карта должна была их включить при малейшем отклонении от курса. Должна была и не включила. Вот и все, что я знал. И еще знал, что это могло стать началом моего конца.
До сегодняшней ночи я верил в Большую карту. Больше того, любовался ею почтительно и восхищенно. Ведь она была настоящим чудом - великолепным сочетанием точнейшего расчета и смелой мечты.
До сегодняшней ночи я верил в Большую карту. Уверенно и точно вела она меня по звездным мирам. Она заботливо предупреждала об опасности, по ее приказу послушные автоматы уводили мой корабль и от обломков погибших планет, и от метеорных потоков, и от скоплений космической пыли. А когда гасли яркие искры, на мгновение вспыхнувшие на экране, она снова возвращала ракету на заданный курс.
Но сейчас я напрасно до боли в глазах всматривался в карту. Точно холодные ледяные кристаллы, сверкали голубоватые огоньки, сплетаясь в причудливые узоры созвездий. Мрачным светом угасшего солнца горела ползущая у центра красная точка. Ясным лунным лучом бежал за ней тонкий серебряный след. И только там, где свернула ракета, экран был черен и пуст - ни искорки, ни огонька. Напрасно, рискуя сжечь локаторы, я до предела увеличил их мощность. Чуткие волны стремительно умчались вперед, прощупывая дорогу, и ... не вернулись назад. Экран был черен и пуст, препятствия не было, а свернувшая с курса ракета уносилась неведомо куда.
- Помни: самое дорогое - это твоя жизнь, - сказали мне перед стартом.
Но бывают вещи и подороже нашей жизни. Я бродил по сверкающим ледяным пустыням мертвых миров и продирался сквозь заросли странных неземных растений. В лицо мне били ветры чужих планет, и три солнца светили мне с черного неба. Я должен был вернуться, чтобы рассказать об этом людям.
Говорят, что нет безвыходных положений. Выход был и у меня. Правда, опасный и неверный, но выход. Стоило только отключить автоматы и, ориентируясь по звездам, попытаться самому привести ракету к Земле. В общем-то оно звучит довольно оптимистично: "стоило только отключить автоматы". В мире, где нет ни верха, ни низа, где относительно все: движение, время, пространство, где единственным ориентиром служит слабый свет далеких звезд, нужно было найти ту ничем и нигде не отмеченную кривую, на которой ракета могла бы встретиться с Землей.
Я тихонько погладил рычаги управления. Непривычно и неловко легли они под ладони. Вот уже никогда не думал, что придется вверять им свою судьбу! Когда-то мы изучали их так же тщательно и подробно, как и все остальные системы межзвездного корабля. Изучали затем, чтобы потом не вспомнить о них ни разу.
Красная точка все еще уползала влево. Если мне очень повезет, я сумею вывести ракету на прежнюю прямую. А если не повезет?.. Об этом старался не думать. Никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным и одиноким ничтожная песчинка, затерянная в безбрежном океане Вселенной... Я старался не думать и все-таки думал о тех, кто ждет меня на Земле. Суждено ли мне еще раз увидеть родные лица? У меня ведь не было даже фотографий. Мы никогда не брали их с собою в полет.
Еще со времен Первого Космонавта мы не брали с собой в полет ни фотографий, ни талисманов. "Я твердо знал, что вернусь на Землю и увижу родных и близких своими глазами", - сказал Первый Космонавт. И мы тоже не брали с собой фотографий. Это было не суеверие. Это была твердая вера в тех, кто снаряжал нас в дальний неведомый путь.
Почему я утратил веру в Большую карту? Уверенно и точно вела она меня по звездным мирам. Ее делали добрые и умные руки - руки друзей, ожидавших меня на Земле. В нее был вложен их талант, их опыт, их труд. Нет, я не стал отключать автоматы. Я ждал и глядел на карту. Только сейчас я заметил рядом с ракетой неясное пятно. Оно пульсировало и мерцало, то совершенно сливаясь с черным фоном экрана, то едва заметно светлея. Вот красная точка скользнула почти у самого его края. Торопливо защелкали дозиметры, регистрируя слабые следы какого-то необычайно жесткого излучения: ракета осторожно обходила грозный поток.
... Мы не брали с собой талисманов, но мы всегда возвращались к Земле.
