Гостиница. Такие есть в любом городе. Двухместная кровать, какое-то нелепое покрывало сверху, выключенный телевизор, белые занавески, прячущие балкон. Окно, скрывающее осень. Ленивый кондиционер, который в это время года никому не нужен. Стол и два просиженных кресла. Над кроватью картина. Сюрреализм. Силуэт человека, очень тонкий, вокруг невнятный синий круг. Чем-то напоминает «Крик» Мунка. Но это очень дешевая картина, какие сотнями продают на любой пешеходной улице любого города в любой стране. На кресле валяется серый рюкзак. Он, в одежде и кедах, лежит, распластавшись на кровати. Не снял даже потертую кепку. В одежде жарко, черный вязаный свитер прилип к телу от пота. Но встать и раздеться нет сил. На джинсах дурацкий брелок в виде компаса. В руке пистолет. Он не знает ни калибра, ни марки, он вообще не разбирается в оружии. Пистолет серебристый, ледяной, сильный. Он прикладывает дуло к виску, всего одно нажатие… Как в замедленном сне: пуля разрывает кожу, проникает внутрь, кровавое месиво оказывается на мониторе телевизора. Наконец-то он избавился от суетящихся мыслей, от этого безумства в голове…

Аэропорт, около четырех утра. Рейс задерживают. Он в командировке. Сейчас направляется во Владивосток. Позади Омск, Питер, Тюмень, Майкоп, Краснодар и что-то еще. Впереди, кроме Владивостока, Сочи, Нижневартовск и ЮАР. Это четвертый перелет за пять дней. Вся его жизнь – нескончаемая смесь из городов, гостиниц и работы. Он любит свою работу, которая предоставляет море возможностей. Он видел, как бьется человеческое сердце, знает, как устроен черный чемоданчик президента, бывал в закрытых лабораториях, знает, как выглядит растение, выращенное из семечка, которое замерзло во льдах 30 тысяч лет назад, видел то, что видят космонавты с «Мира» в прямой трансляции, был внутри моста во время разводки, щекотал себе нервы экстремальными засадами, встречался взглядом с человеком, осужденным на пожизненное заключение. Он на хорошем счету, никогда не испытывает мук творчества, может работать по трое суток кряду и вообще неприхотлив, вежлив и безотказен.

Да, он живет на бешеной, просто космической скорости. Куда он так бежит? Зачем он так бежит? Наверное, дело не только в любимой работе. Это нужно еще и для того, чтобы острее чувствовать тишину. Когда живешь на запредельной скорости, то гораздо острее ощущаешь те мгновения, когда останавливаешься. Для тебя все словно в замедленной съемке, причем очень хорошего качества. Оказывается, безумно красивыми могут быть ползущие капли дождя на лобовом стекле очередного такси; самолеты, взлетающие на рассвете; автомат, отказавшийся налить кофе по техническим причинам. Все эти детали можно увидеть, лишь резко затормозив на безумной скорости. В обыденности их просто не замечаешь. Да, его жизнь была идеальной. Ровно до этого момента. Второй месяц командировок. Он жил где-то между небом и землей. Он спал в самолетах, ел на завтрак со шведского стола, где-то перекусывал между. В конце концов, ему стало абсолютно все равно, в каком городе он находится. Он просыпался в очередной гостинице, и первой мыслью была совсем не та банальная «где я?». Нет, первой мыслью был вопрос «сколько здесь времени?» Это оказалось невероятно важным – уметь ориентироваться и подстраиваться под вечно меняющиеся часовые пояса. Их было очень много, и ему было крайне важно понять, сколько времени здесь и сейчас, чтобы успеть все, чтобы не проспать и сделать работу. Привези его сейчас в любой город, где он уже был какое-то время, и он будет тут как в первый раз. Он не видел ничего, кроме гостиниц, каких-то забегаловок и панических мыслей о времени. Здесь, на фоне страшных зеленых стен красноярского аэропорта и закрались первые мысли о пенсии. Может, все же пора остановиться? Не на пару часов или даже дней, а хотя бы на год?

Только что он вернулся из командировки. Из аэропорта сразу на работу. Первая стандартная мысль: «Сколько здесь времени?» Он обнаружил себя на диване в холле их редакции заботливо укутанным в плед. Рядом спали еще двое коллег, тоже умотанных командировками.

Сделал дела первой необходимости, приехал домой, залег в ванну. Когда он последний раз принимал ванну с пеной, а не быстрый душ? Как же приятно осязать эти пузырьки. Помылся, выдернул пробку и остался лежать, наблюдая, как вода вместе с пузырьками делает свой последний поворот в жизни, спускаясь куда-то в канализацию. Вода уже ушла, а он продолжал лежать, наблюдая за каплями на животе. Кожа вспомнила море. Ощущение, когда выходишь на берег, в теле приятная усталость от плавания, ждет лежак, капли с живота скатываются куда-то вниз под палящим южным солнцем. Когда у него последний раз был отпуск? Отпуск без телефонных звонков и мыслей о работе? Не упускает ли он чего-то очень важного? Он знал точно, чем выше скорость, тем смазанней детали. Может, пора уже присмотреться к ним?

На следующий день он пошел увольняться. Было страшно, но это нужно было сделать. Конечно, он завершит все дела. Нет, отговаривать бесполезно, он сделал свой выбор. Да, он уходит в неизвестность. Нет, его никто не перекупил.

Вскоре он нашел тихий уголок: почти офисная работа, где нет необходимости постоянно задерживаться, работа, которую можно выбросить из головы ровно в 19:00. Редактор экономического раздела. Сводки, биржи, курсы валют, голубые фишки. На весь этот мировой рынок он мог с легкостью забить, переступив порог редакции. Что ж, отличное местечко, чтобы переждать, передохнуть. Он завел собаку, она стала своеобразным якорем, способным удержать его на месте. Наверное, все же он не собирался возвращаться к безумному ритму. Он научился режиму, он вновь обрел друзей, которых потерял из-за своей вечной гонки, он мог уверенно ответить на приглашение: «Да, приду», а не привычное для его друзей: «Я постараюсь, если не задержат на работе, если не уеду, я позвоню ближе к вечеру».

Оказалось, что отсутствие бешеной скорости, к которой он привык за десять с лишним лет, совсем не ломает, в этом есть кайф. И чего он так боялся садиться в уютное кресло на непыльную работу?

Теперь жизнь проходила по стандартному сценарию: утро – кофе без завтрака – прогулка с собакой – работа – ужин – прогулка с собакой до полночи – сон. В выходные какие-то развлечения, каждый раз новые. Его устраивал этот ритм.

Он ощущал тонкие ароматы жизни, научился различать их оттенки, детали больше не смазывались. Вот только друзья постоянно намекали, что пора бы уже найти кого-нибудь, мол, после развода прошло больше года.

Почти все, кого он знал, ненавидели одиночество, оно было у них как кость в горле. Он же понимал их лишь отчасти. Его совершенно не тяготило одиночество, наоборот, ему нравилось, что не надо никому ничего объяснять, никто не пристает с расспросами, он мог проводить время, как ему заблагорассудится, ни перед кем не оправдываясь и не чувствуя вины, если задержался на работе. Скучно не было.

Он боялся отношений. Он сам ушел от жены, не выдержал. Их отношения превратили его в толстого ленивого кастрированного кота. Спасала только работа. Но его работа воспринималась женой как любовница. Конечно, ей было нелегко с ним, хотелось предсказуемости, чтобы вечером – дома перед телевизором, по выходным – поход к друзьям или в кино и обязательно за покупками в ближайший «Ашан», обязательно со списком необходимых покупок. Все должно быть ровно, по-бюргерски. Она прогнозировала совместный отпуск и вечер, а он динамил ее, изменяя с любовницей-работой, каждый раз чувствуя себя виноватым, но и жить по-другому тоже не мог. Еще она не понимала его желания побыть в одиночестве. Те моменты, когда не надо ничего спрашивать, не надо лезть с советами и даже просто обнимать, она не чувствовала этих моментов совершенно. Вместо уединения он получал лишь упреки из серии «Ты хоть немного меня любишь?», эти упреки заставляли еще больше чувствовать себя виноватым. Повторения этого диссонанса он боялся больше всего.