Мэй подтолкнул сестру локтем и шепнул:

— Как думаешь, у неё точно магии нет? Что-то я уже сомневаюсь в этом. Она как будто заранее знает, что мы придумываем против неё.

Элли поглядывала на леди Йену с опаской. Никто не смел так вести себя с ними. Все боялись отца и, соответственно, не решались на них кричать или наказывать хоть как-то. От этой безнаказанности и их наглость росла в соответствующей прогрессии. А от этой леди всем достаётся… даже отцу пару раз. А как она их напугала у своей кровати? Они тогда перетрусили жутко. И не только они, её питомец, малышка Винси, кехлик из питомника отца, тоже была напугана чуть не до обморока. У неё сердечко билось со страшной силой. Пришлось даже дать ей двойную порцию успокающего травяного сбора. Правда, чем эта прелестная пичуга могла напугать гувернантку, непонятно.

Беленькое в желтизну оперение, розовый клювик и зелёные глазки. Вокруг глаз из жёлтых пёрышков, похожих больше на пух, была, как нарисованная, полумаска, такого же цвета и маленькие крылышки. Головка кехлички могла поворачиваться на сто восемьдесят градусов и это было иногда смешно, иногда страшновато, казалось, что ещё чуть-чуть, и она отвалится. Голосочек был тихий и нежный. Но это до тех пор, пока хозяйку никто всерьёз не обижает. Винси очень чувствительна к такому, но на Мэйнарда и его выходки в сторону сестры внимания не обращала. Видимо, угрозы для Лониэллы не чувствовала. Как, впрочем, и на новую гувернантку. Сидела в кармане и помалкивала.

Дети невольно прислушивались к песне и, переглядываясь, улыбались и быстрее прибирались.

Наконец, порядок был наведён. Близнецы чинно уселись за столами и уставились на леди Йену, которая, всё ещё напевая свою песенку, поправляла в открытом шкафу книги, смахивая какой-то салфеткой пыль.

— Смотри, — шёпотом сказал Мэй сестре, — кажется, это твоя вышивка, она вытирает пыль твоей вышивкой!

Та и сама это увидела и теперь кусала губы в досаде. Ведь она искала эту салфетку третий день! А леди нашла и теперь преспокойно ею что-то там вытирает. Пыли в комнате не было и быть не могло, потому что горничные каждый день тут её вытирают, но вот где она нашла салфетку, её очень интересовало.

— Леди…

— Да?

— У вас в руках…

— Что? — Ена с удивлением смотрит на девочку, — тряпочка, да. Она дорога тебе, как память? Что это? Я её нашла под шкафом с книгами.

— Да? Ну ладно, — сразу пошла на попятный Элла. Что-то ей расхотелось доказывать новой гувернантке, что это её вышивка, которую она мусолила уже месяц. Ена пододвинула к себе ногой стул, зацепив его носком туфли за ножку, и села.

— Иди сюда, — позвала она девочку. Та неуверенно подошла, теребя платье. Клубничкина расправила салфетку на коленях и потыкала в вышивку пальцем:

— Смотри, видишь вот тут? Лишнего налепила, оттого и не получилось дальше. Здесь надо было нитки убрать и по новой сделать, а тебе было явно лень, и ничего лучше не нашла, как зафигачить её под шкаф. Короче, Склифосовский, после уроков сядем, повышиваем, вспомню детство своё золотое. Есть ещё пяльцы?

— Да? Вы будете вышивать со мной? — недоверчиво спросила Лониэлла. — Прежние гувернантки ни разу этого не сделали, только заставляли. И рисунки выбирали для вышивки не очень красивые, она обиженно надула губы.

— А какие — некрасивые?

— Ну там… какой-нибудь цветок, надпись — “любить отца с матерью”, как будто я не люблю их. Особенно, отца, — девочка говорила уже более спокойно, не шугалась Ены, а даже, где-то, с детской непосредственностью, доверчиво заглядывала в глаза.

- “Кажется, их никогда никто не любил,” — сделала вывод Клубничкина. — ”Бедные дети… Что ж, будем искоренять это в корне”, - хмыкнула она. И встала, хлопнув в ладоши:

— Всё, посиделки закончились, я про вас всё поняла — лодыри ещё те. Исправим сие недоразумение.

Они оба синхронно скривили рты и уселись за столы.

— Сначала письмо, доставайте свои тетрадки или что там у вас. — Ена взяла листок, повертела его — ага, пустой и, порывшись в своём неизменном клатче, достала шариковую ручку с кнопочкой сбоку, выстреливающей кончиком стержня. Она пристроилась так, чтобы видеть, что они пишут и тыкала то в одно слово, то в другое, переписывая его себе на листок и хмыкала:

— Что это? Написали некрасиво! Вот так надо! Смотрите и учитесь, мелочь. Что смотрите? Переписывайте!

Сама она писала каждую букву, выводя их более или менее каллиграфически. У неё набралось уже несколько слов из их тетрадок, на местном тарабарском, и она, развернув лист перед близнецами, показала им:

— Чтобы писали вот так! Понятно?

Неожиданно с их стороны раздались смешки. Ена посмотрела на них и поинтересовалась:

— Что вас, смертники, так рассмешило?

Близняшки постарались сделать лица серьёзными, но у них плохо это получалось. Они переглядывались, пихались локтями и продолжали хихикать.

— Ладно, колитесь, убивать не буду, так и быть, мне ещё вас надо целый месяц воспитывать. Что там не так?

— А вы, леди, сами прочитайте, что у вас получилось.

Клубничкина собрала губы в трубочку, что означало высшую степень её задумчивости и, изогнув бровь, поинтересовалась:

— И что тут криминального? — надо было сделать умное лицо, так как прочитать она не могла, однозначно.

— Ничего, — хихикают эти засранцы, — просто смешно, вы на самом деле плеваться можете драконьим огнём?

Брови подпрыгнули вверх, но тут же собрались у переносицы. Она поочерёдно посмотрела на обоих и зловещим шёпотом произнесла:

— Кто-то хочет проверить? — плеваться огнём — ни драконьим, ни как из огнемёта, она однозначно не могла, но, разумеется, в этом не признается ни за что.

Малышня, кажется, струхнула в очередной раз. Они переглянулись и смеяться враз перестали.

— Мы, это… задания уже все сделали, — промямлил Мэйнард.

— Поверю на первый раз. Но потом, когда познакомлюсь с вашими министрами или как их там…

— Магистрами, — пискнула Элла. Ена кивнула ей благосклонно, как королева, и сказала:

— Элла, детка, приготовь пока для меня всё для вышивания, а я сейчас вернусь. Ты, — она поманила пальцем мальчишку, — зааа мной!

И процокала на выход. Мэй поплёлся за гувернанткой, показав сестре кулак, а она ему язык. Выйдя в коридор, Клубничкина прижала его за ворот рубашки к стене:

— Не надоело смеяться над тётенькой? Ещё раз, и кирдык тебе будет, — она провела ребром ладони по своему горлу, намекая, что это ждёт именно его. — Последнее китайское предупреждение. Иди к сестре, и чтобы тишина была до моего прихода.

Пацан вылупил глаза и проблеял:

— Лееедии, а можно, я пойду погуляю?

— Один? Нет. И вообще, где справедливость — я под арестом, а вы нет. Так не пойдёт. В общем, иди к Эльке и не задирай её. А я к вашему папаше, поговорить надо.

Глава 7

Ева подтолкнула его обратно к двери и, дождавшись, когда она за ним закроется, пошла дальше. Не успела подойти к лестнице, как услышала, что дверь скрипнула. Она спряталась за лестничной колонной и стала ждать. И, разумеется, дождалась. Две фигурки, крадучись, шли по коридору.

— Как думаешь, куда она пошла?

— Не знаю. Но надо сказать отцу, что она не просто леди, а дракон! Страшный! Ты её глаза видела? Так молниями и кидается!

- Мэй, ты чего? Леди Йена — дракон? Ну, ты и выдумщик!

— Ага, дракон. Ты просто не приглядывалась к ней.

— Ой, не могу! Насмешил! Драконы без магии не бывают. И у неё глаза нормальные. Не так, как у…

Пока они шли, она думала выскочить неожиданно, но, услышав, что она страшная, да ещё и дракон, решила — запугала деток окончательно и, чтобы не усугублять, просто ждала со скучающим видом, сложив руки на груди. Но и этого оказалось достаточно. Завернув за угол, детишки тут же наткнулись на леди Йену и заорали оба от неожиданности. Поднимавшийся в это время наверх граф Петрус, вернувшийся неожиданно, так и не успев даже толком отъехать, вообразил, что с детьми что-то приключилось страшное, потому что орали обычно так слуги от их проказ, рванул со скоростью локомотива к ним и увидел такую картину: гувернантка новая, эта совершенно невозможная и сумасшедшая девица (по её утверждению) стояла у колонны и ехидно улыбалась, а они орали, глядя на неё. Остановившись возле троицы, граф, не сбив даже дыхалку, просверлил каждого поочерёдно суровым взглядом из-под бровей. Не дождавшись объяснений, поинтересовался: