– Ни на каких, – удивился Курочкин непонятливости собеседника. – Вернуть без всяких условий. Раз дипломат ваш, то и забирайте на здоровье.
Трубка опять наполнилась шорохом.
– Я что-то не улавливаю, – с явным напряжением в голосе произнес после паузы господин Седельников. Карниз, по которому он шел навстречу собеседнику, сузился еще больше. Дмитрию Олеговичу показалось, будто шеф «Мементо» в любую секунду может повесить трубку.
– Тут и улавливать нечего, – внятно сказал Курочкин и для убедительности еще раз повторил: – Нечего. – Дмитрий Олегович никак не мог разобраться, отчего его поступок вызывает такое недоверие. – Говорю же вам, я – случайный прохожий. Я не нарочно оказался в этой подворотне, так вышло… А телефон ваш я нашел на бланке, в самом дипломате…
Теперь шуршание в трубке продолжалось минуты две. Напрягая слух, Дмитрий Олегович мог услышать только интонацию потусторонних голосов в седельниковском кабинете. Кто-то убеждал кого-то в чем-то. «Не похоже на ментов, гадом буду…» – выплыло из всеобщей тихой сумятицы, и трубка снова очутилась в руках господина Седельникова.
– Значит, вы нам ПРОСТО возвращаете чемодан в целости и сохранности? – на этот раз в басе Михаила Викторовича Курочкину почудился оттенок какой-то истеричной веселости. Очень легкий оттенок. – И не требуете ответных услуг, да?
– Да! – подтвердил Дмитрий Олегович.
– Прекрасно! – быстро сказал господин Седельников. – Тогда оставьте дипломат в боксе камеры хранения и сообщите код. Наш человек заберет… Годится?
– Не годится, – с сожалением в голосе ответил Курочкин. – Я могу только передать из рук в руки…
На самом деле идея с камерой хранения была превосходна. Но не мог ведь Дмитрий Олегович объяснять, что все его наличные деньги ограничиваются гривенником? Собеседник бы все равно не поверил, а только решил бы, что Курочкин таким способом вымогает у него деньги в качестве оплаты за любезность.
– О'кей, – немедленно согласился господин Седельников. Похоже, после очередного тура переговоров с потусторонними голосами шеф фирмы «Мементо» благополучно спустился с карниза на твердую почву. – Можно и из рук в руки… Как вы это себе представляете технически?
На несколько мгновений Курочкин задумался.
– Сделаем таким образом, – произнес он. – Минут через пятнадцать…
Что именно нужно сделать минут через пятнадцать, Курочкину объяснить так и не удалось.
Чьи-то узловатые пальцы опустились на рычаг. Чье-то крепкое плечо бесцеремонно отпихнуло Дмитрия Олеговича от телефона-автомата.
– Ах ты, жук навозный! – злобно сказал чей-то голос.
7
В школе Диму Курочкина учили, что старость надо уважать и что каждый человек имеет право на отдых. Позже Дмитрий Олегович догадался: пенсионная граница для женщин в его родной стране чересчур занижена. Между отметками 55 и 65 наступает никакой не спад, а, напротив, бурный подъем духовной – или, по крайней мере, физической – активности. Фигура тещи становится социально опасной, в первую очередь по этой самой причине. Вместо того чтобы отдавать свои силы и реализовывать себя у станка, в лаборатории или на кафедре, женщина в расцвете сил внезапно оказывается сосланной на кухню, к орущим детям и малахольному зятю (у которого расцвет – еще впереди). Здесь-то и кроются причины стрессов, скандалов и конфликтов, доходящих иногда до рукоприкладства…
Неизвестно, чьей тещей была угрюмая бабка с узлом, но зятю ее трудно было бы позавидовать. От резкого толчка Дмитрий Олегович отлетел метра на три в сторону и врезался в одну из оставшихся очередей к таксофонам, чуть не выронив при этом дипломат с долларами.
– Ах ты, хомяк с портфелем! Телефон, говорит, не рабо-о-о-тает! А сам присосался к нему, как пьявка, болтает и болтает…
Совершив акт справедливости, энергичная бабка пристроила свой узел поближе к ноге (чтобы не уперли) и завладела отвоеванной трубкой. Дмитрий Олегович затравленно огляделся вокруг. Люди из обеих очередей глядели на него с неодобрением, нечего было и пытаться как-нибудь попасть к автоматам раньше чем через полчаса. Курочкин попробовал было пристроиться сразу за бабкой, но та, кажется, оккупировала таксофон всерьез и надолго. Она высыпала на пластмассовую полочку под аппаратом чертову уйму жетонов, разложила множество бумажонок с номерами и, видимо, не собиралась уходить, пока не реализует свою программу-максимум. Занимать за ней было глупо.
Частым посетителем Павелецкого вокзала Дмитрий Олегович не был, однако догадывался о наличии здесь, по меньшей мере, еще одной грибницы телефонов-автоматов. Крепко сжимая в кулаке единственный жетон, Дмитрий Олегович последовательно обежал весь первый этаж, потом второй и третий, однако все без толку. Видимо, госпожа Фортуна всерьез обиделась на слово гадина, мысленно произнесенное Курочкиным в сердцах, и решила не давать тому никакой поблажки. Жиденькие поросли таксофонов из одного-двух кустиков можно было встретить еще в трех-четырех местах, но всякий раз аппараты либо были уже захвачены деловитыми гражданами и гражданками, либо демонстративно молчали, как Валентина перед крупным скандалом. В одном месте на втором этаже, рядом с киоском «Транспортной книги», Дмитрий Олегович уже решил, что ему все-таки повезло: новенький с виду телефон был свободен и исправно гудел. Курочкин поспешно поставил злосчастный долларовый дипломат на пол, обтер об рукав пропотевший жетон и опустил его в прорезь. Точнее, вознамерился опустить, потому как щель для жетона в корпусе отсутствовала. Напрочь.
Дмитрий Олегович сморгнул, протер глаза – прорезь не появилась. Тут он, наконец, заметил табличку с надписью на двух языках. Месье Курочкину любезно сообщали, что из этого таксофона он может позвонить не только в Москву, но даже в Париж или Нью-Йорк. Если, конечно, воспользуется специальной магнитной карточкой. Дмитрий Олегович скрипнул зубами от такого утонченного издевательства со стороны богини неудачи и господина мэра, вместе взятых. Телефон-автомат оказался родным братом турникета из метро. Лишь сейчас Курочкин припомнил кадры телевизионной хроники, в которой московский градоначальник торжественно перерезал алую ленточку, благословляя открытие в Москве новой сети замечательных французских телефонов-автоматов. На несколько секунд Курочкин разом возненавидел страну Францию, ее инженеров, сотворивших чудо-технику, и саму эту бессмысленную идею с карточками, уже погубившую метрополитен. Однако быстро понял, что от ударов локтем по блестящему корпусу щель для жетона все равно не возникнет, и постарался взять себя в руки. Надо было спешить. Где-то в центре Москвы некий господин Седельников сейчас сидит у своего телефона и наверняка не может понять, отчего его собеседник так неожиданно прервал разговор. Не передумал ли он? – возможно, размышляет шеф фирмы «Мементо». – Не решил ли он все-таки присвоить чужой дипломат вместе с чужими деньгами?
Мысль о том, что его, Дмитрия Олеговича Курочкина, будут считать обычным загребущим ворюгой, была непереносима. На прощание пнув красивую французскую игрушку, Курочкин бросился к выходу. Покидать свое павелецкое убежище не очень хотелось, но свободный телефон мог отыскаться лишь за пределами этого заколдованного места.
У турникета внизу дежурил все тот же охранник и все так же он любезничал с девицей, хотя теперь и с другой.
– Я вернусь еще! – на бегу пробормотал Дмитрий Олегович охраннику и, размахивая дипломатом, вылетел из дверей.
Таксофон нашелся сразу, в каких-то пятнадцати метрах от вокзала. Подтянутый матросик как раз закончил разговор с неведомой Анютой, сказал в трубку «И тебе того же!», после чего уступил место Дмитрию Олеговичу.
Курочкин еще раз сверился с бумажкой и лишь затем опустил в щель драгоценный жетон. Трубку сняли сразу же после первого гудка.
– Фирма «Мементо», – отозвался нетерпеливый бас господина Седельникова, который, по всей видимости, решил теперь обойтись без секретарши.
– Это я… – еще толком не отдышавшись, сообщил Дмитрий Олегович. – Насчет вашей… капусты…
