Толя, оглушенный длинным монологом Абрама Максимовича, неожиданно свалившимся на него счастьем, как во сне выполнил все формальности. Он машинально написал заявление, заполнил анкеты, ответил на вопросы. Совершив, таким образом, все таинства обряда посвящения в редакционный мир, Толя, наконец, с трепетом открыл дверь местного отдела. Секретарь редакции подвел его к высокому седеющему человеку с опухшими веками и представил:

- Вот, Феоктист Модестович, наш новый сотрудник.

Феоктист Модестович улыбнулся.

- Очень, очень рад, - сказал он хриплым басом. - Вот ваш стол, отрок, садитесь и творите.

- Я, собственно, еще не умею творить, - сказал Толя. - Вам со мной придется много повозиться.

- О, отрок! Что есть творчество? - возгласил Феоктист Модестович и продекламировал:

Умей творить из самых малых крох,

Иначе, для чего же ты кудесник?

Среди людей ты божества наместник

Так помни, чтоб в словах твоих был бог.

- Ну, насчет бога это я по старой памяти загнул. - Он улыбнулся и сел к столу.

"Культурный человек, - подумал Толя, - но со странностями".

Феоктист Модестович выправил какую-то заметку и попросил Толю отнести ее в машинное бюро. Толя вышел в коридор. Мимо пробегали люди, кричали, читали вслух, спорили. В углу стояла группа репортеров. Рыжий, толстый кричал на весь коридор:

- Это черт знает что! Я прихожу к ним, а они говорят: "Много вас тут шляется. Опять нас ругать будете! Не дадим сведений". Да я их за это так расчехвостю, - будут знать!

- Успокойся, Коля, успокойся, - похлопал его по плечу стоявший рядом высокий, худой человек.

- Нет, это им так не пройдет! Подвал напишу! Их будут судить! продолжал волноваться рыжий.

Толя открыл дверь машинного бюро, треск машинок вырвался на секунду в коридор и заглушил крик рыжего. Большое количество женщин смутило Толю, но он быстро принял деловой вид, подошел к ближайшей машинистке и протянул ей листок с заметкой. Толя хотел было сказать, что заметку надо срочно перепечатать для местного отдела, но машинистка, не отрывая глаз от работы, кивнула головой - показала на свою соседку.

Толя протянул бумагу другой машинистке. Та, как и первая, мотнула головой в сторону соседки. С третьей повторилась та же история. Толя разозлился, молча бросил бумажку на столик и выскочил из комнаты.

- Что, небось, бабы дурачатся? - с улыбкой спросил Феоктист Модестович, когда Толя угрюмо сел за свой стол. - Ничего, отрок, смирись и плюнь.

До конца рабочего дня Толя не выходил из комнаты. Он следил, как Феоктист Модестович писал, перечеркивал, искал что-то в старых газетах и делал выписки. Иногда Феоктист Модестович вскакивал, комкал исписанную бумагу, бросал ее под стол. Он ходил по комнате, дымя дешевыми зловонными папиросами. Толя, молча, стараясь не шуметь, смотрел на это священнодействие.

Вспомнив о странной фамилии своего нового патрона, он робко спросил:

- Феоктист Модестович, кто вы по национальности?

- А что?

- Да фамилия у вас не русская - Фемовс. Латышская, что ли, или эстонская?

- Русская, отрок, русская. Я из духовного звания. И фамилия моя духовная - Всехсвятский. Такой неудобно подписываться. Скажут, дьякон в газете завелся. Вот я и придумал себе новую: сложил первые буквы от имени, отчества и фамилии. Получилось - Фемовс. Двадцать лет так подписываюсь.

Толя вспомнил, как и он тоже придумывал себе фамилию - Пенский - и сразу почувствовал, что Феоктист Модестович стал ему ближе, понятней.

Во дворе типографии, против окон редакции ударили в рельс. Рабочий день кончился.

Феоктист Модестович обнял Пенского за талию и сказал:

- Пойдем, отрок, ко мне, отпразднуем твое вступление на стезю творцов. - К концу дня он уже говорил Толе "ты".

Отказаться было неудобно и, хотя Толя предвидел дома очередной скандал за опоздание к обеду, он согласился.

По дороге они зашли в лавчонку, где Феоктист Модестович купил каких-то закусок и огромную бутыль водки.

"Неужели все выпьет?" - подумал Толя.

На базаре взяли репы, соленых огурцов и лепешек. Потом кривыми переулочками пошли к жилищу Феоктиста Модестовича. Это была небольшая, низенькая комнатка с маленьким окном. Когда Толя привык к полумраку, он разглядел в углу широкий матрац, стоящий на кирпичах, рядом - стол, заваленный книгами и бумагами. У двери - ведро с рукомойником. В углу лежала горка мусора.

Феоктист Модестович локтем сдвинул с края стола бумаги и положил покупки.

- Садись, отрок. Не брезгуй логовом льва, - пригласил он. Толя посмотрел на матрац, зачем-то потрогал его пальцами и только после этого сел.

- Богато живете, - похвалил он.

Феоктист Модестович вскрыл консервную банку и ответил стихами:

- Не завидуй другу, если друг богаче,

Если он красивей, если он умней.

Пусть его достатки, пусть его удачи

У твоих сандалей не сотрут ремней...

С последними словами он налил водку в стаканы.

- Откуда вы знаете столько стихов, - с уважением спросил Толя. - Вы не сами их сочиняете?

- Отрок! - укоризненно сказал Феоктист Модестович. - Ты опоздал родиться. Я знал этих людей. Я видел их, как вот вижу тебя. Бальмонт, Северянин! Умы эпохи! Ее душа! "Все прошло, как с белых яблонь дым", как сказал поэт позже. Того я не знал, - хвастать не буду. Выпьем.

- Ну, что вы, разве я столько выпью?! - ужаснулся Толя, но стакан взял.

Феоктист Модестович пил водку медленно, со вкусом, как пьют горячий чай. Толя разом отхлебнул полстакана и набросился на закуски. Феоктист Модестович выпил стакан, налил второй и чокнулся со своим юным другом, но Толя воздержался. Он вообще пил мало, а сегодня и вовсе не хотел напиваться. Во-первых, ему интересно было поговорить с Феоктистом Модестовичем, во-вторых, водка усилила бы и без того неминуемый скандал в доме. Впрочем, Феоктист Модестович уже не замечал, пьет Толя или нет. Ему было все равно.

- Вы давно, говорят, работаете в газете, - сказал Толя.

- Давненько. С 1913. Считай, сколько будет.

- Раньше интересней было, правда?

- В каких смыслах?

- Ну вот репортер, например, гонялся за сенсацией. Он искал выдающихся событий и если находил, то легко мог прославиться. Правда?

- Прославиться? Прославиться всегда можно.

- Ну, не скажите. Как сейчас прославишься? Сенсаций нет, а на отчетах о посевной далеко не уедешь.

- Ты хочешь прославиться, отрок?

Феоктист Модестович задумался. Он был уже заметно пьян.

- Слава... - хрипло сказал он. - Славу ищешь, отрок. Славу не ищут. Она сама приходит к нам, когда мы уже не ждем ее. Она падает нам на голову и наше дело - устоять на ногах, не свалиться под ее тяжестью. Я тоже искал славу...

Я испытал все испытанья,

Я все познания познал...

- Почти двадцать лет назад я начал искать славу. Это казалось мне простым и легким делом. Я обнаружу то, чего еще никто не обнаруживал, я сообщу об этом всему миру и вот - я уже славен, я богат. Да, я богат. Вы теперь мечтаете только о славе, а нам тогда требовалось еще и богатство. Потому что слава без денег была пустым звуком.

Тогда существовал такой закон: хочешь получить хороший кусок - топи своих ближних. Я это делал. Я устранял с дороги всех слабых и робких. Я вылезал наверх. Я все время торчал на виду. Газетка, правда, считалась неважной, прямо скажем, бульварной. Но я пользовался почетом. Меня знали. Меня звали. Я был на ты с великими мира сего...

А слава не приходила. Больше того. Она уходила от меня. Она бежала от меня. Все происходило как нарочно. Помню, четырнадцатый год. В начале июня я летел с авиатором Янковским на моноплане. Тогда это считалось рискованным делом. Мы благополучно сели на землю. А на следующий день Янковский летел без меня и упал. Случай мелкий, но упади я вместе с ним - ко мне пришла бы слава.

Расстроенный я уехал в Одессу. В день моего приезда из зверинца вырвался огромный слон "Ямбо". Он разрушил цирк. Вызванные солдаты выпустили в него больше 150 пуль. Слон погиб. Это была сенсация. Утром репортеры отправили в свои редакции телеграммы. А я узнал про слона вечером...