Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Незадолго до отъезда делегации на Родину в Лондоне был организован массовый митинг, на котором Н. М. Шверник выступил с большой речью. Как сейчас помню безбрежное море голов на Трафальгар-сквер. Моросил холодный дождь. Низко неслись серые рваные облака. Но, несмотря на дурную погоду, настроение у нас было приподнятое. Мы верили, что второй фронт, о котором мы непрестанно думали и ради открытия которого напряженно работали, не за горами. К сожалению, мы тогда ошибались: до высадки союзнических войск в Нормандии была еще длинная и тяжелая дорога. Мы не знали, какие сложные интриги плели Черчилль и его единомышленники.

Речь главы советской профсоюзной делегации звучала оптимистично. "Встречи советской профсоюзной делегации, - говорил Н. М. Шверник, - с рабочими, работницами и должностными лицами профсоюзных организаций явились замечательной демонстрацией дружбы между рабочим классом Великобритании и Советского Союза, между британскими и советскими профсоюзами. Эта дружба особенно дорога тем, что она зародилась в дни грозных испытаний для всех свободолюбивых народов, и в особенности для народов Советского Союза, которым пришлось принять на себя всю тяжесть удара гигантской военной машины гитлеровской Германии.

В СССР, - продолжал Шверник, - в процессе борьбы с немецко-фашистскими захватчиками связь между фронтом и тылом цементировалась с каждым днем все крепче и крепче. Сегодня паша страна представляет единый Соевой лагерь, готовый только бороться и только побеждать".

Секретарь ВЦСПС отметил, что техническое оснащение английской промышленности произвело на делегацию самое лучшее впечатление, однако, сказал он, в стране есть еще неиспользованные резервы, которые "должны быть мобилизованы, и чем скорее это будет сделано, тем лучше для нашего общего дела".

Свою речь Шверник закончил горячим призывом к дружбе между рабочим классом Англии и СССР. "Будем изо дня в день поднимать производительность труда и давать армии Великобритании и Красной Армии Советского Союза все больше и больше танков, самолетов, пушек, минометов и другого вооружения!" Эти слова были встречены горячими аплодисментами.

После приема в советском посольстве и пресс-конференции делегация ВЦСПС выехала в Шотландию, чтобы оттуда отплыть в Мурманск. Сначала вроде бы все шло нормально. 5 февраля делегация была принята на борт английского крейсера "Адвенчур". Примерно в три часа ночи крейсер вышел из Гринока в открытое море и сразу же попал в полосу густого тумана. И тут "Адвевчур"

наскочил на английский танкер и получил огромную пробоину. Правда, крейсер оставался на плаву. Двигатели работали. Командиру ничего не оставалось делать, как вернуться назад. Слух о неприятностях с "Адвенчуром" быстро распространился в морских кругах. Естественно, что происшествие объясняли все теми же тремя причинами:

крейсер отплыл в несчастливый день - пятницу, советская делегация состояла из 13 человек, среди них были женщины. Проходили день за днем, а делегация оставалась в Гриноке. Складывалось впечатление, что английские моряки опять же из-за суеверия не горят желанием брать делегацию в море.

Мне пришлось связаться с Александером. Он обещал принять необходимые меры. И действительно, 8 февраля наша делегация была взята на крейсер "Кент". Для душевного равновесия командир крейсера взял на борт еще одного человека - журналиста, чтобы число пассажиров довести до 14 человек. Не знаю, сыграло ли это какую-нибудь роль для подъема духа экипажа крейсера, но, во всяком случае, 15 февраля делегация без каких-либо приключений добралась до Мурманска.

В один из февральских дней я заехал к Идену в Форин оффис - сейчас уже не помню, по какому делу. Министр иностранных дел был чем-то подавлен. Мне показалось это странным: ведь на красивом бесстрастном лице Идена никогда не отражалось никаких эмоций. Выставлять же чувства напоказ в Англии считается недостойным мужчины, а джентльмена в особенности.

О необычайной выдержке этого человека свидетельствует, например, такой" факт. Во время войны Антони Идена постигло огромное горе. Старший его сын Симон, служивший сержантом в авиации, погиб в Бирме во время авиакатастрофы. Личный врач Черчилля лорд Моран, опубликовавший после войны свой дневник, записал следующее: "sПремьер-министр пригласил меня пообедать с ним и с супругами Иден. Он предупредил, что Антони только что получил телеграмму, сообщавшую, что его сын, которого считали пропавшим без вести, найден мертвым у обломков своего самолета. Во время ужина об этом не было сказано ни слова. Они (Черчилль и Иден) беседовали почти до полуночи так, как будто бы ничего не произошло. Я сомневаюсь, смог бы я вести себя с таким спокойным достоинством сразу же после того, как узнал бы, что мой Джон убит".

Таков был Иден. И вдруг он явно чем-то удручен.

- Что случилось, господин министр?

Идеи вздохнул:

- У нас, адмирал, огромные неприятности. Немецкие корабли прорвались через Ла-Манш и Па-де-Кале.

Я не поверил своим ушам. Мощный английский флот господствовал в проливах, в небе патрулировали английские самолеты, просматривая каждую милю водной глади.

И вдруг два немецких линкора "Шарнхорст" и "Гнейзенау" и тяжелый крейсер "Принц Евгений", выйдя из Бреста (Франция), прошли проливы, зону огня береговой артиллерии англичан и достигли портов Германии. Этим дерзким рейдом немцы нанесли серьезный удар по престижу английского флота. Раз корабли столь беспрепятственно проскочили проливы, стало быть, они могли скрытно пробраться и к английскому побережью. Словом, это был неслыханный афронт!

Выйдя из Форин оффиса, я остановился у ближайшего киоска, купил газеты. Первые их страницы пестрели крупными заголовками. Печать комментировала прорыв линкоров как национальный позор, как свидетельство беспомощности и бездарности английского правительства и военного руководства. Одна газета категорически заявляла, что "со времен XVIII столетия королевский флот не переживал ничего более позорного в своих водах".

Что же произошло?

В начале февраля 1942 года Гитлер был убежден, что англичане намерены высадиться в Норвегии, с тем чтобы предпринять наступление в глубь материка. Поэтому он решил, что необходимо сосредоточить свои военно-морские силы именно в этом районе. Трем кораблям ("Шарнхорст", "Гнейзенау" и "Принц Евгений"), находившимся в то время в Бресте на ремонте, было приказано возвратиться в Германию.

Путь через Северную Атлантику, особенно после гибели "Бисмарка", считался небезопасным. И было решено:

возвращаться в Северное море кратчайшим путем - через Ла-Манш. Гитлеровцы при этом рассчитывали, что кораблям обеспечено надежное воздушное прикрытие, поскольку их путь пролегал через зону действий немецкой истребительной авиации наземного базирования.

Все строилось на внезапности и строжайшем соблюдении скрытности перехода. Кораблям было приказано выйти из Бреста с наступлением темноты: в ночное время немцы рассчитывали пройти участок пути прежде, чем противник предпримет какие-либо действия. И в этих рассуждениях был свой резон. Дело в том, что крупный флот метрополии находился на севере Шотландии, в СкаиаФлоу. Стало быть, гитлеровцы могли опасаться только легких кораблей, авиации и минных полей противника. Они тщательно протралили фарватер в Ла-Манше, прикрыли линкоры с воздуха, а для их сопровождения снарядили шесть эсминцев и три торпедных катера. Предполагалось, что, после того как корабли пройдут Гавр, к эскорту присоединятся еще 18 торпедных катеров.

Итак, в ночь на 11 февраля "Шарнхорст", "Гнейзепау"

и "Принц Евгений" покинули Брестскую гавань. Немцы приняли все меры, чтобы дезориентировать противника.

Как выяснилось, английская разведка предполагала, что если корабли и выйдут из Бреста, то непременно днем, чтобы пройти Дуврский пролив ночью. На руку немцам, как потом мне стало известно, сыграла и чистая случайность - у патрульных английских самолетов в районе Бреста оказались неисправными радиолокационные установки. Что бы там ни было, но когда наконец англичане разобрались, в чем, собственно, дело, вражеские корабли вышли в открытое море. Англичане спохватились, но поздно: ни береговая артиллерия, ни торпедные катера, ни атаки с воздуха не принесли успеха.

24
{"b":"76785","o":1}