Наталья ХАТКИНА

Облетишь - пожалеешь...

Как-то не вдруг, не сразу при виде себе подобных стало меня плющить и колбасить. Такими фишками мой словарь обогатил Костик. Он живет "на поселке", там полно наркоманов, и всех их плющит и колбасит. Иногда еще таращит.

Может, они вкладывают в эти глаголы какой-то положительный смысл? Не знаю, а мне нехорошо. Мозг сплющивается в коровью лепешку, а кишки словно кто-то прокручивает на колбасный фарш низшей категории - "для животных". Мои коты его не едят.

На котов мне смотреть приятно, а на людей - нет. Следы человеческой жизнедеятельности тоже отталкивают. Какие-то стеснительные алкоголики ежевечерне утворяют в нашем подъезде лужу. Хотя сейчас лето и они могли бы пойти в кусты.

В кустах лежит бревно, очень уютное. Днем там сидят в тенечке старушки, а вечером не знаю кто, но вокруг бревна россыпь достижений цивилизации: пластиковые бутылки, сигаретные пачки и презервативы. Старушки сначала пытались бороться с цивилизацией веничками, а потом стали ее игнорировать семечками заплевывать.

Возле универсама "Украина" - тоже старушка. Нищая. В любую погоду на ней валенки-валенки и оренбургский пуховый платок. Из-под платка - голос: "Пода-айте копеечку". Один раз я подала ей. Копеечку. Она так недовольно на меня посмотрела! Между прочим, этой копеечки мне потом не хватило на сигареты. И я провела томительный вечер, очень полезный для здоровья.

А вот еще одна старушка. Целая старушища. Огромная и смертоносная, как атомная бомба. Сопровождает внука из детского садика домой. Внук сворачивает с тропинки на травку и загребает ногами, расковыривая газон до черной грязи. Новые кроссовки на глазах становятся никакими.

- Убоище! - вопит атомная бомба. - Урод! За каким чертом ты поперся в самую грязь? Почему ты туда полез?

"Урод" в упор смотрит на старушищу оловянными от ненависти глазами.

- Потому, что там нет тебя!

Честный ответ. Хороший мальчик. Достойный отпрыск большой дружной семьи.

Я знаю, что бы он мне сказал.

- На себя посмотри!

Смотрела. Видела. Не понравилось. Чему уж тут нравиться?. Я все про себя знаю. Например, в приступе задумчивости я ищу истину, глубоко ковыряясь в носу. Эти приступы настигают меня часто: в гостях, в театре, при переходе улицы на красный свет. Водителей при виде меня уж точно плющит и колбасит.

Мне стыдно. Я бы не ходила в театр, в гости. Уж через дорогу бы точно никогда. Но через дорогу - бухгалтерия. А там деньги. Я их получаю за то, что раз в неделю пишу в газеты, как мне все не нравится: новая постановка нашего театра, новая книга нашей поэтессы, новая выставка нашего коллажиста. Это отвратительно. То есть постановка, книга и коллажист отвратительны. Но и я - не птичка. Сидеть в театральной ложе с кислым видом (не нравится - не ходи!), пить кофе в гостях у поэтессы и при этом жаловаться, что от кофе у меня отрыжка (отрыжка - не пей!), у коллажиста в мастерской - водка в жару... И на всем этом потом зарабатывать. Отвратительно!

Еще отвратительней - плевать после этого в зеркало. Но это врожденное. В нашей семье все плюют на себя в зеркало. Я видела одну тетку - летом, у ларька, в платье с голой спиной. А на спине белые пятна вперемешку с грязным загаром. То ли это она так от солнца облезла сюрреалистически - а-ля горящий жираф, то ли это болезнь витилиго, сгубившая Майкла Джексона. Скорее болезнь. Так прикрылась бы! А она стоит у ларька и выставляет напоказ свое мраморное мясо. Вот она как бы ни обделалась, а в зеркало плевать не будет.

Это я сама бы всю жизнь ходила в парандже и на большинство сочеловечников накинула маскировочное полотно. Потому что люди часто бывают неприличными. Даже совсем маленькие люди. Вы заметили, как девчушки-крохотули любят задрать юбку и продемонстрировать всем свои не слишком чистые трусики? Когда смотрю на маленьких детей, я все время представляю, какие сволочи из них вырастут. И очень скоро.

Кого бы я могла простить, так это того, кто осторожно лег на живот в траву и назвал пастушью сумку пастушьей сумкой. Разглядел ее почти незаметные сумочки - на ногте мизинца поместится несколько! Увидел, как она ими наивно гордится. И дал ей имя, точно приласкал.

Растения лучше людей и даже котов. Они никому не вредят, не шкодят - ты только их не трогай. Тогда и волчья ягода тебя не обидит.

О чем он думает - маленький, с обезьяний кулачок, мозг грецкого ореха в своей мягкой зеленой и твердой костяной кожуре? Думает, но никому не расскажет. Да и кому рассказывать, если прибегут злые дети и начнут швырять палками, сбивая листья, и ветки, и недозрелые головы, так и не додумавшие свою главную мысль? Разгрызут - и бросят.

Я кричу на злых детей, когда они швыряют в деревья палками, но они только смеются надо мной, а их злые матери кричат на меня в ответ. Одна так дико посмотрела вслед, когда я не выдержала перепалки и мелкими, быстрыми, смешными для нее шагами пустилась наутек, - так страшно посмотрела! Я почувствовала боль между лопатками - словно укус осы. А ведь это был взгляд, не палка.

Швыряют в деревья палками, вырезают на коре глупые людские имена и глупые сердца - знаки своей подлой людской любви. А деревьям больно, больно!

Но я все равно хотела бы стать деревом. Деревьям не стыдно было бы смотреть в зеркало, только они не смотрят. И люди врут про ивы, которые глядятся в зеркало пруда, в своих стишках и песнях. Все врут! Деревьям не надо зеркал, они не то чтобы равнодушны к своей красоте - они просто хранят ее внутри себя.

Я поссорилась с Костиком. Кивнула ему на клумбу с ирисами - я все цветы люблю, но в этот миг показалось, что ирисы больше всех. Красиво, говорю, Костик. Так красиво! А он мне сказал, что я дура и что цветы - это всего лишь выставленные напоказ половые органы. Что бы я сказала про людей, если бы они, как растения, вот так стояли на голове и всем эти органы показывали?

Если бы я была деревом, я бы вообще не понимала людских слов. Они все были бы для меня неразличимы, как для людей- шум листьев. Но ведь я не дерево... Поэтому я просто зажала уши руками, и Костик ушел. Вообще-то он приходил, чтобы принести мне лекарство: там, где меня укусила тетка-оса, между лопатками, что-то ноет и дергает. Зачем мне его лекарство, если он вот так?