Они с Хаккаем не будут свободны до тех пор, пока есть Тайджу.
***
Ее руки не дрожали, когда она брала протянутый Кисаки нож. Пальцы Юзухи медленно сжались на холодной рукояти. Какое-то время она просто молча рассматривала этот нож, отстраненно отмечая, как неожиданно естественно он смотрится в ее руке. Как перекликается блеск стали с ее бледной кожей. Как гармонируют зазубрины на рукояти с ее обкусанными ногтями. За свою недолгую жизнь Юзуха пожертвовала многим. Пожертвовала своим детством, взгромоздив на себя оставленную ее матерью роль: чужую, не по плечу, невыносимую. Пожертвовала своим телом, отдав его на растерзание кулакам брата и похоти незнакомого мужчины. Ей оставалось лишь пожертвовать своей душой, чтобы замкнуть этот порочный круг. Она даже видела некую циничную поэзию в этом. В конце концов, душа такой, как она, не может стоить слишком дорого. Ее душа была незначительной платой за их с Хаккаем свободу, которую она собиралась выкупить этой ночью.
***
Мужские руки внушали Юзухе ужас. Но почему-то, по какой-то необъяснимой причине, прикосновение Мицуи Такаши не запустило привычную дрожь отвращения, которую она была не в силах побороть весь прошлый месяц от одной мысли о мужских пальцах на ее коже. Его ладонь была широкой и теплой на ее спине; его плечо, на которое склонилась ее голова, когда он подхватил ее, избитую и обессиленную — твердым и надежным. Даже его запах успокаивал (мятный шампунь и какие-то пряности), и Юзуха вдыхала его, позволив Мицуе держать ее, цеплялась за его куртку и чувствовала удары его пульса виском, прижатым к его теплой шее. Словно он, почему-то именно он, превратился в якорь, удерживающий ее в реальности этой странной, страшной Рождественской ночью.
Спустя несколько часов, уже лежа в кровати и выпив почти все обезболивающее в доме, Юзуха все еще чувствовала тяжесть его руки на своей голове, тепло запутавшихся в ее волосах пальцев. И спрашивала себя, почему ей не было неприятно. Почему, когда он коснулся ее, она почувствовала лишь облегчение от осознания, что возможно, возможно, ей наконец-то не придется больше бороться. Лежа в полусне, сама не зная, почему делает это, Юзуха вспоминала его грустные добрые глаза и уверенную, задорную ухмылку, когда он с такой легкостью сказал ей, что теперь его очередь защищать — сказал так просто, будто даже не догадывался, какой груз снял с ее плеч в тот момент. Да он и правда не знал, конечно же. Но даже не зная, он забрал годами душившую ее тяжесть, забрал ее одиночество, и так серьезно и искренне признал значимость и глубину битвы, которую она вела со старшим братом, с самой своей жизнью.
До этой минуты Юзуха даже не знала, как сильно нуждалась в этом, в ком-то, кто мог облегчить ее ношу. Она никогда бы не подумала, даже представить не могла бы, что этим кем-то окажется Мицуя Такаши, лучший друг ее брата, парень, к которому она временами чуть ли не ревновала младшего братишку, потому что несмотря на все ее старания, Мицуя занимал в жизни Хаккая едва ли не более важное место, чем она сама.
Но этой ночью ей впервые не снились кошмары. В ее сне было только знакомое тепло в ее волосах, ощущение безопасности и запах пряной мяты.
========== Глава 1 ==========
Комментарий к Глава 1
Заранее прошу прощения за возможные опечатки в тексте. Глаз “замыливается” и иногда перестает замечать очевидное.
Ну а я приглашаю всех желающих в подъехавший первый вагон этого pain-train :)
Юзуха собиралась дольше обычного. Странно было сознавать, что теперь весь дом в их с Хаккаем распоряжении. Что у нее есть время заняться собой, не боясь каждого шороха, не ожидая каждую минуту, что вот сейчас, сейчас Тайджу ввалится в ее комнату с новой порцией обвинений или требований, с новыми побоями, причинит новую боль. Он забрал свои вещи на следующий после Рождества день и оставил их. Юзуха надеялась, что навсегда, но этот страх копился в ней годами. Нескольких дней было недостаточно для того, чтобы изгнать его. С Рождества прошло уже пять дней, но Юзуха все еще не могла привыкнуть к тишине и покою их дома. Иногда ей казалось, что сами стены давят на нее. Как будто эта тишина была обманом, ловушкой, чтобы вынудить ее расслабиться и, когда она станет уязвимой, нанести ей удар. Ей пока что слишком тяжело давалась свобода, неожиданно ставшая частью их новой жизни.
Новогодний фестиваль уже был в самом разгаре, когда они с Хаккаем пришли туда. Юзуха чувствовала себя не на своем месте, словно земля вот-вот должна была выскользнуть из-под ее ног. Она не горела желанием быть здесь, в этой гуще людей. Еще больше нервировала ее неминуемая необходимость встретиться лицом к лицу с одним, конкретным человеком. Поэтому Юзуха специально смотрела только себе под ноги, чтобы не позволить взгляду блуждать по лицам в поисках лавандовых глаз и серебристо-сиреневых волос. Она не понимала, почему ее мысли продолжают возвращаться к Мицуе Такаши и поэтому решила, что лучше всего было бы не пересекаться с ним какое-то время. В ее душе и так было слишком много беспокойства.
Потому-то она трусливо пряталась в своей комнате оба раза, когда он заходил навестить их. Она обнаружила, что теперь может касаться Хаккая, совсем как прежде, и ее тело больше не дрожит от этих прикосновений. Ее брат был удивлен и тронут тем, как часто она обнимала его в эти дни, и даже не догадывался, что обязан этим своему другу. Юзуха и сама не понимала, почему это произошло. Как будто Мицуя тогда в церкви сломал какую-то стену внутри нее. Она должна была бы поблагодарить его. За это, и за все, что он сделал для нее в церкви. Видит бог, он сделал для нее немало. Но она все никак не могла заставить себя встретиться с ним.
Настроения идти на фестиваль не было. Она была еще не готова к шумным толпам людей, радующихся празднику. Слишком хрупким и неустойчивым пока что было робкое ощущение безопасности и свободы. Но Хаккай предвкушал новогодний фестиваль, словно малый ребенок, и, как всегда бессильная сказать ему «нет», Юзуха оказалась сейчас именно в той радостно галдящей толпе, которой так хотела избежать.
- Хаккай! - откуда-то сбоку в унисон завизжали два детских голоса и ее брат в один миг оказался облеплен двумя маленькими раскрасневшимися девочками. - А где твои пластыри? Братик свои все еще носит, почему ты уже снял?!
Узнав в девочках Луну и Ману, младших сестренок Мицуи, Юзуха поспешно заскользила взглядом по толпе, лихорадочно пытаясь отыскать лазейку, чтобы незаметно скрыться, пока сам Мицуя еще не подошел. Она чувствовала себя слишком расхлябано после пяти дней размышлений о том, что теперь делать с их повернувшейся на 180 градусов жизнью, разбавленных неуместными воспоминаниями о его руках, голосе, запахе. Юзуха знала наверняка, что в таком состоянии будет вести себя странно. Она вовсе не хотела испортить праздник ни Мицуе, ни брату.
Впрочем, ее так и не оформившийся до конца план побега провалился на корню.
- Юзу! - радостно завизжала маленькая Мана, забыв про Хаккая и кидаясь к девушке, с энтузиазмом обхватывая ручонками ее колени. - Ух ты, какая ты красивая! Даже с пластырем! А он для красоты? Можно мне тоже такой?
Мана души не чаяла в Юзухе с тех самых пор, как полгода назад девушка вызвалась помочь их работающей допоздна матери, и забирать девочку из детсада, пока Мицуя и Хаккай оба лежали в больнице после особенно жестокой потасовки. Луна же, ухватившаяся за руку Хаккая со слишком ярким смущенным румянцем на детском лице, лишь смерила ее настороженным взглядом ревнивой младшей сестры, недовольной присутствием взрослой девушки в жизни ее любимого брата. Хотя какое там присутствие. Они ведь никогда не были близки с Мицуей, не были друзьями. Связывал их только Хаккай. Так ведь? Вот и не стоит забывать об этом, напомнила сама себе Юзуха, мягко потрепав по голове с восторгом взирающую на нее девчушку.
- Ты и без пластыря красавица, Мана. - с улыбкой ответила Юзуха девочке.
И резко вздрогнула от неожиданно раздавшегося совсем рядом тихого смеха.
