"Неудача приведет к концу Времени, - беззвучно прошептала она. - Я даже думать об этом не могу".

Взгляд далеких нежных глаз засиял сквозь туман.

"Ты находишься там, где начало Времен имеет свой конец. Как и конец Времен имеет здесь начало. Тут ничего нельзя изменить, но тебе по силам задержать его приближение".

"Почему? Почему я? Почему такое тяжкое бремя легло на мои плечи?"

Смутные очертания дракона исчезли, остался лишь шепот в тумане:

"Потому что ты не одна".

Ту ночь Рапсодия крепко проспала в объятиях Элинсинос. Много часов спустя она проснулась отдохнувшей, но тревога не исчезла. Огромная дракониха смотрела на нее с сочувствием.

- У тебя внутри растет нечто злое, Прелестница, - серьезно сказала Элинсинос, глядя своими радужными глазами в мокрое от слез лицо Рапсодии. Вот здесь. - Она указала когтем на живот. - Оно представляется мне чуждым, неестественным, но больше я ничего не могу сказать.

- Я знаю. - Рапсодия кивнула и встала. - Мне пора уходить.

Элинсинос покачала головой, и тучи песка разлетелись по пещере, ослепив Рапсодию.

- Нет, останься со мной. То, что растет внутри тебя, не имеет значения. Я сделаю все, что необходимо.

Певица улыбнулась:

- Я знаю, знаю, что так и будет. Ты уже мне помогла, ведь я несколько недель не могла нормально выспаться. Спасибо тебе.

- Какое это, наверное, необычное ощущение: внутри твоего тела растет чужое существо, - задумчиво проговорила Элинсинос, вновь обнимая Рапсодию. Когда я носила детей Меритина, мне было грустно. Тело, в котором я оказалась заточенной, было слишком маленьким, как твое, и ребенок шевелился, словно крот под землей, пытаясь выбраться наружу. Ужасные воспоминания. Я чувствовала себя одинокой и считала дни, жалея, что его нет рядом. Однако он так и не вернулся, Прелестница, так и не узнал о рождении нашей младшей дочери.

Рапсодия погладила чешуйчатую лапу.

- Тебе было очень плохо. Мне так жаль, Элинсинос. Я бы хотела провести те дни с тобой. У лиринов есть песня, которую они поют женщинам во время родов, чтобы облегчить их страдания.

Ее глаза затуманились воспоминаниями о рождении Арии. Потом она тряхнула головой, заставив себя избавиться от жутких образов. Какая ирония: ее судьба теперь неразрывно связана с этим ужасным событием.

- А кто будет петь для тебя, Прелестница?

Рапсодия проглотила слезы и попыталась высвободиться из объятий.

- Никто, - тихо ответила она, - никто не будет.

- Вот почему лучше связывать свою жизнь с драконом, - благоразумно заметила Элинсинос. - Тогда ты будешь откладывать яйца, как все нормальные существа. Конечно, когда они выходят наружу, немного больно, но процесс заканчивается довольно быстро. Рапсодия не выдержала и рассмеялась.

- Буду иметь в виду, - все еще смеясь, пообещала она. - На самом деле, если я переживу все это, то так и поступлю. Я выбрала дракона в качестве спутника жизни, и он согласился. - Перед глазами у нее возникло лицо Анборна.

Радужные глаза заискрились.

- Хорошо. Тогда у меня появится возможность поиграть с детьми, связанными со мной узами крови.

- Все может быть.

Рапсодия отвернулась. Она не стала рассказывать Элинсинос о своем договоре с Анборном.

Рапсодия провела в пещере у Элинсинос несколько дней, она замечательно выспалась и набралась сил. Рапсодия пела песни, которым научили ее морские лирины, и ее платье намокло от слез Элинсинос. Она показала драконихе свою корону, и та не могла отвести глаз от диадемы, пыталась даже поймать парящие над головой Рапсодии звезды, подобно ребенку, завороженному новой блестящей игрушкой.

Элинсинос понравилось то, что Рапсодия собиралась сказать на Совете намерьенов, и она долгими вечерами развлекала свою гостью историями о Первом флоте. Она гордилась достижениями намерьенов тех дней, хотя и продолжала горевать о гибели Меритина.

Рапсодия улыбалась, когда Элинсинос раз за разом повторяла один и тот же рассказ. Меритин и Элинсинос совсем недолго были вместе, а жизнь дракона продолжается многие столетия, поэтому историй о Меритине оказалось совсем немного, и каждую из них Элинсинос берегла, точно бесценное сокровище. Когда ее радужные глаза становились грустными, Рапсодия вспоминала циничные замечания Анборна, касающиеся его бабушки и деда. Очевидно, он совсем не знал Элинсинос. Как бы ни относилась дракониха ко всему остальному миру, ее любовь к пропавшему моряку не вызывала сомнений. Ее чувство было щемяще нежным и безграничным, и от этого у Рапсодии ныло сердце.

Пахнущее серой горячее дыхание дракона всколыхнуло воспоминания, и перед ее мысленным взором предстала другая ночь возле походного костра.

"Вот почему я говорю о том, что у тебя могут возникнуть проблемы, сказал Эши, скрытый складками своего туманного плаща. - Если ты принадлежишь к более поздним поколениям намерьенов, то твоя жизнь будет очень долгой и ты обязательно столкнешься с тем, что пришлось испытать другим: у тебя на глазах все, кого ты любишь, состарятся и умрут, а от твоей жизни пройдет лишь маленькая часть. А если ты намерьенка Первого поколения, то будет еще хуже, потому что тебе суждена вечная жизнь, если только тебя не убьют. Представь себе, как ты теряешь близких людей, любовников, супруга, детей..."

"Прекрати".

Пока в ушах Рапсодии звучали слова Эши о бессмертии, она размышляла о том, будет ли без конца переживать краткие счастливые мгновения своей жизни, проведенные с ним. Потом она вспомнила слова демона.

"Ты станешь чудесной матерью, Рапсодия, во всяком случае пока ребенок будет расти в твоем чреве. Как жаль, что тебе не суждено пережить роды".

Возможно, ей не грозит одиночество и бессмертие.

"Сомневаюсь, что я проживу так долго, чтобы увидеть, чем это закончится, не говоря уже о бессмертии".

Из мрака ее памяти послышался голос Акмеда:

"Он проклят, как Земля, подвергшаяся загрязнению. Она мчится сквозь эфир, куда, не знают даже сами боги, а в себе, в своем сердце, несет первое и последнее Спящее Дитя, чье пробуждение, возможно, грозит ее матери гибелью".

"Как и мне", - мрачно подумала Рапсодия.