Каждый раз, когда я всплывал, до меня доносились возбужденные крики со стороны лодки. Все хотели знать, что вижу. Джерри стоял с поднятым копьем, предлагая мне свою помощь.

Я крикнул Джерри, что акула совершенно не опасна, но пусть он все равно плывет ко мне. Я уже был менее чем в двух метрах от нее. Это поразительно, но животное ни в какой мере не было обеспокоено моим присутствием. Я поплыл рядом и прикоснулся к его коже. Она была шероховатой, как наждачная бумага средней зернистости, а белые точки, казалось, нанесены грубой кистью. Кроме того, между точками проходили еще узкие белые волнистые линии, похожие на солнечные блики.

Акула медленно скользила мимо меня, и большой хвостовой плавник оказался совсем рядом. Тут мною овладел задор, и я схватился за плавник обеими руками. Спокойная, уверенная сила немедленно потащила меня сначала на три метра вправо, затем на три метра влево, так что мой путь изображал большую волнистую линию. Движения акулы станрвились все более нервными и быстрыми.

Я отпустил плавник. Значит, я все же испугал добродушного колосса! Но его движения сразу же снова стали медленными. Акула плыла спокойно, как и прежде.

На некотором расстоянии висел под поверхностью Джерри. Он был хорошим пловцом и принял участие в мой экспедиции только из любви к приключениям. Едва ли он предполагал, что уже на третьей неделе будет плавать в бездонное море бок о .бок с восьмиметровой акулой. Я сделал знак, что бы он приблизился, и мы поплыли рядом с акулой, Джерри с одной стороны, и я - с другой.

Сейчас мне удались снимки, показывающие соотношение величины животного и человека. Я вновь был спокоен и сосредоточенно работал, снимая акулу со всех сторон. Просматривая позже эти снимки, мы убедились, что раньше было правильное представление о форме ее головы; на большинстве рисунков изображен выступающий вперед лоб. По-видимому, рисунки делались с мертвых, вытащенных на сушу экземпляров, у которых голова вследствие собственной тяжести деформировалась. У моей китовой акулы не было даже намека на такой лоб мыслителя. Контур спины и верхней части головы составлял прямую линию, в то время как брюхо было выпуклым от хвоста до нижней губы. Пасть располагалась непосредственно под поверхностью воды - очень целесообразно, потому что там больше всего планктона.

Китовая акула уже заметила лодку и приближалась к ней по большой дуге. В нашей скорлупке все пошло вверх дном. Лотта и Вавровец лазали по скамейкам, меняли пленки и объективы. Как мы потом установили, и из их первых снимков нельзя было использовать ни одного.

Я поплыл к лодке и взял киноаппарат.

- А я? - Лотта посмотрела на меня большими взволнованными глазами.

- Потом,- ответил я и крикнул Джерри, чтобы он нырнул возле акулы и плыл рядом, но не трогал ее.

-Спереди или сбоку?

- Наискось сзади!

Мы снова под водой. Я придержал дыхание... в видоискателе я увидел то, о чем давно мечтал: впереди, словно подводная лодка,- акула, а рядом подплывающий к ней маленький человечек.

Механизм камеры жужжал - и вдруг остановился. Я покрутил ручку, встряхнул... ничего. Я ударил сверху кулаком - - механизм был мертв. Повидимому, застряла пленка. Не оставалось ничего другого, как открыть корпус и вручную протянуть немного пленку. Бормоча проклятья, я подплыл к лодке и втиснул аппарат в руку Вавровцу.

- Возьмите пока другой! - сказала Лотта и подала мне нашу вторую кинокамеру. Я схватил ее и поплыл назад к китовой акуле.

Ситуация была явно комична. Наша вторая камера снабжена телеобъективом. Мы употребляли ее для съемок с близкого расстояния, в основном для съемок небольших рыб крупным планом. Сейчас же, видя редкое животное в необычайно прозрачной воде, пронизанной солнечными лучами, я в лучшем случае мог зафиксировать на снимке одну треть чудовища. Даже если я удалялся на предельное расстояние, то в кадре помещалась только половина тела. Это было похоже на ловлю жирафов сачком для бабочек. Тем не менее я смог сделать некоторые интересные снимки с близкого расстояния.

Китовая акула немного приблизилась к поверхности и плыла теперь на глубине трех метров. Первым объектектом съемки я избрал ее глаз. Он был небольшой, очень подвижный и напоминал глаз слона. И здесь и там огромная туша, покрытая толстой кожей, а в ней маленькое отверстие, через которое "я" животного смотрит в мир. Взгляд казался осмысленным и разумным. Глаз заинтересованно смотрел на меня, пока я подплывал и наводил на резкость аппарат. Я задержался и дал акуле проплыть мимо. При этом заметил, как ее взгляд остановился на кинокамере и оставался прикованным к ней, так что глаз смотрел немного назад. Будто он принадлежал пассажиру подводной лодки, выглядывающему из люка и с любопытством следившему за мной.

Я вновь быстро завел механизм камеры и обогнал акулу. Следующую сцену начал снимать снова с головы, но на этот раз установил расстояние точно в полтора метра и прошелся объективом вдоль спины до кончика хвоста. Хотя этой камерой я снимал только отдельные части животного, снимок все же должен дать представление о его исполинских размерах. Я вторично завел пружину и опять поспешил вперед. Хотя животное плыло медленно, обогнать его оказалось не так легко. Время от времени я должен был всплывать на поверхность, как запыхавшийся дельфин.

Сейчас мне предстояло снимать полураскрытую пасть, перед которой резвилась дюжина маленьких рыб-лоцманов, вплывавших и выплывавших из черного отверстия как ни в чем не бывало. Некоторые отваживались проплывать немного вперед, но, когда я приближался с жужжащей камерой, они снова скрывались в пасти. Распространено мнение, что эти рыбы наводят акул на добычу. Отсюда и их название - "лоцманы". Однако мы нигде не наблюдали этого, а здесь тем более рыбешки не могли навести акулу на ее питание, планктон.

Так чего же они хотели? Что им было нужно в глотке акулы? Может быть, то же, что у мант, в широко раскрытой пасти которых я наблюдал рыб-лоцманов; они питались там небольшими рачками-паразитами. Это настоящий симбиоз общность интересов с обоюдной пользой. Рыбы-лоцманы очищают манте и китовой акуле пасть от поселяющихся там паразитов, великаны же за это позволяют им жить в своей пасти, не подвергая их опасности быть проглоченными. Существенное преимущество: ведь они имеют там вдоволь пищи и прекрасно защищены от хищных рыб.

Я нырнул под брюхом китовой акулы и заснял там несколько стройных прилипал, которые плыли, прижавшись к ее коже. Внезапно одна из них направилась в сторону и сцапала маленькую рыбку. Это Незначительное происшествие дало мне ответ на один давно занимавший нас вопрос.

Прежде считали, что прилипалы прикрепляются имеющейся у них на лбу ребристой пластинкой - присоской к акулам или другим большим морским животным. При этом они пользуются правом бесплатного путешествия и питаются пищевыми отходами хозяина. Однако мы часто удивлялись тому, что в действительности они никогда - по крайней мере днем - не пользовались своей присоской. Хотя они плыли совсем рядом с акулой, мы никогда не видели, чтобы они присасывались к ней.

Более того, я мог бы убедиться в этом на своем собственном .опыте. Маленькие прилипалы неоднократно приближались ко мне и плыли рядом, будто я акула. Они держались под моим животом, и если я тревожил их, переселялись к ногам, и так провожали меня на большие расстояния. Но ни одна из них даже не прикоснулась ко мне своей присоской2.

Очевидно, прилипалы находят у больших морских животных защиту. Они плывут, тесно прижавшись к их тепу, и получают таким образом возможность незаметно подбираться к маленьким рыбкам. Мы не раз наблюдали, как эти последние не испытывают страха перед большими морскими животными. Повидимому, инстинкт подсказывает им, что из-за своих маленьких размеров они не могут интересовать морских великанов. Для крупных хищных акул они как добыча слишком малы, а для больших пожирателей планктона слишком велики и быстры. Поэтому они без страха позволяют великанам проплывать через их стаи.