– Укажи, языкастый отрок, пулевыми отметинами края строки кирпичной кладки, – качнул головой в сторону длинной глухой стены пакгауза чернобородый инок.

Молодой казак лихо вскинул к плечу кавалерийский карабин и навскидку произвёл первый выстрел. А вот со вторым произошла долгая заминка, никак не удавалось поворотом ствола отследить через прорезь прицела выбранный ряд кирпичей. Но глазомер у юного стрелка оказался неплохим, рука верной – вторая пуля угодила точно в тот же ряд.

– Теперь твой черёд, батюшка, удаль показать, – задиристо мотнул чубом лихой казачок.

– Смотрим в прорезь прицела, – неспешно комментировал свои действия мастер. – Винтом выставляем высоту. Поворотом ствола наводим мушку под край цели и ведём огонь вдоль выбранной линии.

Пулемёт, гулко загрохотав, выдал длинную очередь. Шар из пыли и кирпичной крошки с шумом прокатился вдоль кирпичного ряда, оставляя за собой клубящийся в воздухе оранжевый шлейф.

Эхо от выстрелов стихло вдали. Налетевший ветерок рассеял пыль. На кирпичной стене появилась прямая длинная борозда из глубоких выбоин, будто кто зубилом под линейку нанёс. По солдатскому строю прокатился восторженный гул восхищённых голосов.

– Эдак со станка и я могу ровно строчить, – не сдавался бойкий казачок.

– Зелен ты ещё, Тихон, с настоящим мастером тягаться, – отвесил подзатыльник молодому станичнику есаул. – Лучше бы извинился перед батюшкой Алексеем за дерзость.

– Дозволь, есаул, стрельнуть, – подняв с земли сбитую фуражку, надул губы упрямый юноша.

– Для того и учения устроили, – уступил позицию у пулемёта инок. – Практикуйся, боец.

Ловкий казачок не стал менять высоту прицеливания, навёл мушку под край выбитой линии и нажал на гашетку пулемёта. Агрегат бешено завибрировал в неопытных руках. Пылевое облако прошло уже проторённым путём, только вот, когда пыль рассеялась, новые выбоины неравномерными кучками усеяли кирпичные ряды выше и ниже прочерченной ровной линии.

– С одной же позиции стреляли, – обескураженно глянул на строптивый механизм обиженный казачок. – Один пулемёт. Что не так-то?

– Все карабины, Тихон, тоже на одном заводе деланы, – весело рассмеялся есаул, – только в разных руках по-своему стреляют.

Казаки и солдаты дружно расхохотались.

Тихон встал на колени и покаянно склонил голову перед Алексеем.

– Прости, батюшка, за дерзость. Ты и впрямь великий воин.

– Сейчас всего лишь скромный инок, – наложил крестное знамение на чело казака священнослужитель. – И не по статусу мне в мирские дела влезать, однако советы и поучения давать не воспрещено. Есаул, отойдём в сторонку, пошепчемся.

После краткой беседы есаул сдвинул на затылок фуражку и почесал лоб.

– Ну и хитёр ты, батюшка Алексей, у тебя ни одна пуля зря не пропадёт.

– Чтобы зря не пропала, посади своих казачков за пулемёты, а под колени им кирпичной крошки насыпь, шинелькой прикрой и прикажи сидеть не шелохнувшись. Тут под стеной полно битого кирпича рассыпано, – продолжал чудить батюшка.

– Пошто станичников зря мучить? – нахмурился есаул.

– Уж больно лики у твоих казаков благостные, – подмигнул инок и поведал очередную хитрость: – А мне за пулемётами злобные рожи потребны.

Есаул взял командование «парадом» на себя и всё исполнил в точности. Поэтому, когда толпу пленных вывели из пакгауза и поставили вдоль длинной, истерзанной пулями стены, то злые напряжённые физиономии казаков произвели нужное впечатление на разом притихших блатарей. Даже подошедшему поглазеть на представление полковнику показалось, что казаки выглядывали из-за пулемётов, как голодные злые цепные псы из собачьей будки. Спустит хозяин с цепи, и разорвут стайку дворовых котов на кровавые ошмётки. Солдатский строй, ощетинившийся зловеще сверкающими на солнце штыками, тоже не добавлял оптимизма блатной компании.

– Требуем суда по законам Временного правительства! – раздался выкрик какого-то оптимиста из глубины толпы пленников, растянувшейся вдоль стены. – Нам Керенский свободу дал.

– Дезертиров судят по законам военного времени, – вышел чуть вперёд есаул и поднял оголённую шашку. – И мера наказания одна – расстрел! Рота, цельсь!

От такого резкого оборота дела у блатной братвы дыхание перехватило. Никто, оказывается, не собирался возиться с преступниками. Каждый знал грешок за собой, но настоящих дезертиров были единицы. Большинство из пленённых урок только весной вышли по амнистии из тюрьмы и даже никем не призывались на фронт.

– Приостановите казнь! – внезапно разнёсся громкий голос вышедшего из-за спин солдатской шеренги чернобородого верзилы, облачённого в монашескую рясу. Лик его тоже был грозен, но поднятый над головой медный крест сверкнул лучом надежды. – Есаул, дайте шанс грешникам покаяться перед смертью.

В толпе обречённых взорвался общий крик. Все взывали к справедливости, но никто не решался шагнуть из тени от высокой стены пакгауза к залитой солнечным светом полосе, контролируемой чёрными зрачками винтовочных и пулемётных стволов.

– Кто желает покаяться и вступить в святое воинство, дабы искупить свою вину кровью – сделайте шаг к истинному свету и преклоните повинную голову! – громко, нараспев, читал, словно молебен служил, рослый батюшка. Он не слушал суетных оправданий грешников, а лишь призывал к спасительному действу.

И, будто подгадав момент, налетел жуткий порыв ветра, поднявший из-под стены наметённую временем пыль. Серое облако удушливой волной накатилось на грешников, засоряя глаза и забивая ноздри. Почти на ощупь люди неосознанно делали шаги к спасительному свету. Лишь выйдя на солнечную сторону, они чувствовали неимоверное облегчение, словно сбрасывали с плеч невидимый давящий груз. Дышать становилось легко и свободно, только глаза слезились, очищаясь от пыли тёмной скверны.

Откуда ни возьмись, перед бредущей к свету плачущей паствой возникли письменные столы с форменными бумажными бланками. Требовалось лишь вписать личные данные рекрута и получить подпись. По уговору с полковником присланные писари споро оформляли документы почти что добровольцев. Никто из ступивших на спасительный путь грешников не желал возвращаться в давящее душу и тело серое марево в тени гиблого пакгауза. Люди надеялись на продолжение жизни, на возможность сбежать по пути следования эшелона к фронту или чуть позднее уползти из полевых окопов. Может, кого-то поймают, может, расстреляют, но шансов выжить потом будет гораздо больше, чем у оставшихся стоять под прицелом обозлённых казаков. Суровых палачей не разжалобить стенаниями о гуманности и милосердии законов Временного правительства. В том, что псы самодержавия с удовольствием разорвут дезертиров на части острыми зубами пулемётных лент, не сомневался никто.

Когда все грешники единодушно подписались в мобилизационных документах, рекрутов построили в длинную колонну и под конвоем повели на склады переодеваться в солдатскую форму. Лишённые вожаков, усталые и голодные, полностью деморализованные бандиты понуро брели по запасному пути, спотыкаясь о шпалы.

– Отлично сыгран спектакль, господа, – подойдя к Алексею и есаулу, похлопал в ладоши полковник. – Я сам чуть не прослезился, глядя на искреннее раскаяние грешников. Да и остальная массовка у вас хороша. Особенно замечательно казачки роли палачей сыграли. Я уж подумал, что кто-то из них вот-вот сорвётся и полоснёт пулемётным огнём по толпе. Фарс удался на славу.

– Приказа не было, потому и не стреляли – недовольно нахмурившись, козырнул начальнику эшелона новый комендант города. – Господин полковник, разрешите обратиться к батюшке Алексею?

– Могли бы, есаул, и не спрашивать разрешения, – криво усмехнулся полковник. – После телеграфной «молнии» из ставки командующего фронта я теперь уж и не знаю, кто тут чином старше.

Есаул на несколько секунд опешил, но, не ведая воинского звания руководителя операции, решил пока к важной фигуре обращаться по-граждански:

– Батюшка Алексей, главарей разгромленной банды расстреливать будем по-настоящему или мне казаков убирать от пулемётов?