Весь оставшийся день я посвятил уборке. Самозабвенно отмывая пол, стены и окна, я отмывал и себя. Шаг за шагом, продвигаясь по комнатам, собирая влажной тряпкой пыль и попутно засовывая в мешок ненужные вещи, все потихоньку преображалось. Спустя несколько часов квартира была убрана и содержала в себе только кровать, вернее только её основание без ножек, укрытое мешкообразным одеялом, стол со стулом около окна и старенькие клавиши, аккуратно укрытые полиэтиленовой пленкой. Вторая комната после отъезда жены и девочек, была запечатана, и я никогда туда не заходил.
Еще через неделю, я почти полностью восстановился и смог выходить из дома. А еще через месяц, достав из шкафа на кухне свой саквояж с инструментом, я стал вновь принимать заказы по настройке фортепиано и через несколько недель рассчитался с долгами и приобрел себе новую одежду и обувь. Все как-то наладилось, сон нормализовался, есть все также не хотелось и за весь день я выпивал только четыре стакана воды, чего было достаточно для жизни и общения.
Глава Љ 3
Тот день я запомнил очень хорошо, я все свои дни после пробуждения помню отчетливо, но тогда, когда ко мне внезапно пришло озарение, я задокументировал в памяти все как некий лабиринт событий. Предметы были настолько выпуклыми и явными, что казались частью моего тела, касаясь их, я продолжался и продолжался, если так можно выразиться. Свет в комнатах, наполненный пылинками был жидким на ощупь и, усевшись на пол, я пил его пока не насытился. И вот, когда глаза устали от увиденного, я понял, что должен написать музыкальную пьесу, и проигрывать её каждое утро, чтобы предотвратить все войны и глобальное насилие в Мире. При этом во мне не было никакого тщеславия или ощущения избранности, воспринималось все как необходимость, как что-то, что должно случиться обязательно и неизбежно.
Раньше, до пробуждения я занимался скромным сочинительством, и даже несколько раз выступал со своими опусами, которые имели некоторый успех, в определенных кругах. Теперь, когда со мной столько всего произошло, музыку я воспринимал, как еще одну возможность параллельного существования, не зависимо от того сочинял ли я, слушал или воспроизводил. Было безразлично, какая это музыка, на чем, кем и, как сыграна, был важен только факт вибраций и только.
Я старался всячески оттягивать момент начала сочинения, но руки буквально чесались и через день я сдался и засел за клавишами. Писалось на удивление очень легко, но в обратном порядке. Сначала пошла кода, уверенная и увесистая как дубовое бревно, потом появилась середина с одной репризой и наконец, в конце второй недели проявилось начало. Оно было неожиданное, как внезапный свет фонаря в ночи. На следующее утро, я связал все части и исполнил, как мог, все целиком. Игра была неровной и корявой, но все было целостно и узнаваемо, ровно, так как это звучало в моей голове. И вот, начиная с этого утра, я исполнял эту пьесу каждодневно. Внимательно изучая сводки новостей в мире, заметил, что войны прекратились совсем, либо были установлены долгосрочные перемирия, массовые террористические акты тоже сошли на нет, описания преступлений, которые раньше заполняли собой весь эфир исчезли и вместо них стали говорить о технических новинках и людях, занимающихся путешествиями. Все это длилось ровно двадцать три дня, а потом я сильно повредил руку, когда натягивал струну в субконтроктаве, по-моему, это была нота ля диез.
Глава Љ 4
Вечер сумерками скрыл стол, за которым я сидел уже около часа. В голове отчетливо вертелась мысль о том, что неплохо было бы уйти. Уйти навсегда, бросив работу, связи, дом и все воспоминания.
Больше всего не хотелось жертвовать дорогой от дома до парка. Если я все- таки решусь уйти, то больше никогда не увижу ни воробьев, ни пионов, ни сломанных ветвей, часто залитых солнечным светом. Впрочем, лучше ни за что не цепляться и предоставить течь жизни своим чередом, лишь изредка поправляя свой путь веслами дисциплины и очищения.
В этот же вечер я родил. Изо рта вышел сплюснутый сфероид и мягко приземлился ко мне в открытые ладони. Он был бледно зеленого цвета и очень редко пульсировал. Я свернулся калачиком вокруг него и заснул. Утром я понял, что его нужно высидеть, как птичье яйцо, но для этого я должен был принять определенную позу, её я увидел во сне и назвал позой печи. Не буду описывать, то как в неё входить и выходить, замечу только, что она сложна и включает в себя помимо соблюдения строгой геометрии тела, еще и хитроумное сплетение пальцев рук и ног.
Если так можно выразиться, высиживал я яйцо четыре дня и четыре ночи с полуприкрытыми глазами, абсолютно не двигаясь. Тогда же ко мне пришло знание, что яйцо - это мой мозг, вернее его часть, которая скоро персонифицируется, и мы сможем общаться на равных. Я же представлял собой в этот момент камень, внутри которого очень медленно текли соки.
На пятые сутки я медленно, наверно около трех часов вышел из печки и расположил яйцо на ладонях, но не успел я моргнуть, как из него вышла маленькая девочка и села со мною рядом. Её звали Марлен. Она быстро увеличивалась в размерах и спустя несколько минут уже выглядела как тринадцатилетний подросток. Я встал и обошел её, оказалось, что сзади сидит еще одна девочка лет четырех с маленьким красным рюкзачком.
- Это Тата, она не разговаривает и теперь всегда будет рядом с нами. Сказала Марлен и поднялась с пола.
Тата подняла на меня глаза и открыв свой рюкзачок достала из него несколько страниц исписанных моим почерком. Она протянула их мне своей маленькой дрожащей рукой, из которой они выпали и смешались. Я поднял разобрал по порядку и начал читать:
Часть 1.
Этот отчет составлен исключительно для фиксации этапов работы и передачи их заказчику. Открытый способ передачи был выбран для дополнительной визионерской фильтрации, которая возникает при свободном и случайном просмотре пользователями сети.
Итак, нашему, на тот момент закрытому институту, было заказано одно исследование группой частных инвесторов, так и не раскрывших своих намерений по поводу использования конечных результатов. Заявка состояла в определении векторов движения или даже скорее интенций психического поля, в условиях нормального функционирования социума. Конечно к этому были приложены все цифровые и семантические пояснения исходных данных. Насколько понимаю, итогом всего стало бы определение точки исхода человечества. Среднестатистическим городом, в котором можно было бы найти все социальные слои и все возможные варианты сценариев, в том числе и основные 64, развития человека с момента рождения и до смерти, был определен Катябург. Так как психическое поле непрерывно и бесконечно, пришлось прибегнуть к его дифференциации и вычленению из неё наиболее важных и поворотных дискреций, исходя из результатов замеров общей напряженности....
