Не осталось места для исторической истины, поскольку это место в массовом историческом сознании занято мифами, а мифы имеют тенденцию с течением времени превращаться в лозунги на знамёнах. Два «лагеря» выводят своих «бойцов» на баррикады, те бесконечно скандируют одни и те же лозунги, жестоко наказывают «отступников» и угрожают «отлучением» усомнившимся.
Серый, унылый, «однообразный пейзаж»…
Фактически произошло страшное упрощение, уплощение общественной мысли. Война «лагерей» создала интеллектуальный режим, в рамках которого за ненадобностью отбрасывается всё сколько-нибудь сложное и безобразно искажается всё, сколько-нибудь не соответствующее незамысловатому лозунгу.
Именно так проявили себя «лагеря» в лютой полемике, связанной с установкой в Орле памятника Ивану Грозному осенью 2016 года. Лихо не в том, что ни одна из сторон не прислушивалась к доводам оппонентов. Хуже другое: ни одна из сторон не удосуживалась сколько-нибудь серьёзно аргументировать «истины», начертанные на собственном знамени. Сражение велось… даже не в поле исторической мифологии, а в поле бешеной кухонной склоки между соседями по коммунальной квартире. Не мифы проявлялись — наскоро выломанные и наспех заострённые детали мифов.
Противники не понесли никакого урона. Урон понесли русская культура и русская историческая память.
Между тем нелепо ожидать, что хотя бы один из этих двух мифов окажется близок к исторической истине, то есть, попросту говоря, к правде факта.
Иван IV формально являлся русским государем с 1533 года — с момента смерти его отца, великого князя московского Василия III. Бремя власти свалилось на Ивана Васильевича, когда он ещё не покинул младенческого возраста. Ушёл из жизни он в 1584 году, то есть 51 год спустя. Реально Иван IV принимал участие в государственном управлении со второй половины 1540-х годов или, может быть, с начала 1550-х. Иными словами, примерно три с половиной десятилетия. Это очень много. За столь длительный период никто — ни самый чёрный злодей, ни самый светлый герой — не сможет проявляться в одном цвете, чёрном ли, белом ли. Такое случается только в сказках! А в жизни — не избежать «пестроты».
К тому же, как можно было убедиться, отношение к первому русскому царю самих современников и их ближайших потомков весьма далеко от какой-либо однозначности.
Следовательно, стоило бы отказаться от обоих мифов разом и попробовать, перефразируя классика, подвести баланс побед и поражений Ивана Васильевича во всех делах, касающихся Российской державы. Дела семейные оставим в стороне, не они составляют суть трудов правителя.
А уж итог можно трактовать к прославлению государя или же к его осуждению.
Итак, в чём преуспел Иван Васильевич, а где проиграл? Больше ли стране от его правления пользы или же вреда?
Начнём подсчёт.
В «активе» правления Ивана IV: взятие Казани (1552), в котором царь участвовал лично, притом в некоторые моменты рисковал собственной жизнью; взятие Полоцка (1563), где монарх лично руководил войсками; ряд побед в Ливонии в 1570-х, когда он предводительствовал в русском воинстве; введение государственно-церковного книгопечатания в Москве — вновь дело, в котором государь принял персональное участие; введение нового, обновлённого Судебника, то есть свода общегосударственных законов (1550); учреждение стрелецкого войска, успешно использовавшегося вплоть до Петровской эпохи; обширное строительство, прежде всего храмовое и крепостное; принятие царского титула, воспринимавшегося как часть константинопольского духовно-политического наследия и возвысившего московских государей над средой служилой аристократии. Наконец, русская армия прошла через целый каскад реформ, обновилась и выросла в мощи. Сюда можно бы добавить присоединение богатого Астраханского ханства и одоление крымцев на Молодях, но с тою оговоркой, что дело обошлось без участия правителя, усилиями его воевод. Многие прилагают к достижениям грозненской эпохи ещё и взятие Западной Сибири, но это уже преувеличение: Ермак, проторивший путь в Сибирь, погиб, предприятие его пало, а оставшиеся в живых соратники вернулись в коренную Россию. Лишь позднее, уже при царе Фёдоре Ивановиче, Московское царство далеко продвинулось в Сибири.
В «пассиве» также немало: со времён Дмитрия Донского и хана Тохтамыша татары не жгли русскую столицу, а при Иване IV спалили её, да ещё нанесли при этом страшный урон русской армии (1571); самая длительная и самая масштабная война из всех, какие вела Россия при Иване IV — Ливонская, — завершилась неудачно для Московского государства: страна потеряла все завоевания и к тому же вынуждена была отдать шведам, то есть иноземцам и иноверцам, часть Северной Новгородчины с несколькими городками, населёнными русскими православными людьми; враги России составили дипломатический союз, расколоть который не удалось; видно тяжёлое унижение Церкви, доходившее до насильственного свержения архиереев, травли их медведями и прочих издевательств, физического уничтожения священников, монахов и иноческих властей; источники свидетельствуют об экономическом и демографическом оскудении России к началу 1580-х годов. Здесь бы следовало также сделать оговорки: русская знать научила монарха ещё в детские его годы дикому, выходящему за всякие рамки приличия презрению к духовному авторитету церковной иерархии (не он, так сказать, начал…); а разорение страны отчасти происходило не только от изнурительной для народа политики правительства с правителем во главе, но и от эпидемий, в которых царь не волен.
Каждый сам может выбрать ответ, что значимее — минусы или плюсы.
Остался «исторический эксперимент» опричнины. Она задумывалась как большая государственная реформа, должна была упростить и в какой-то степени вырвать из-под контроля у высокородной титулованной знати управление державой, обеспечить государя мобильным, легко управляемым, храбрым и верным воинством. Изначально «карательные функции» опричнины были невелики и не играли сколько-нибудь значительной роли: десяток-полтора казнённых за первые три года опричнины, не более того. Такое могло быть и в «обычном режиме», безо всякой опричной реформы. Лишь сопротивление ей, вызванное катастрофически неудачной, торопливой, непродуманной земельной политикой, спровоцировало массовый террор: одних лишь строго документированных жертв — от четырёх до пяти тысяч человек, в том числе множество ценных военных кадров (воевод, воинских голов). Сами множественные казни скорее всего представляют собой плод «европейского соблазна». В XVI веке Европа пошла по пути религиозных войн, сильно обесценившему жизнь человеческую, а потому показала Руси скверный пример того, как решать политические проблемы через большую кровь… Как видно, западная жестокость заразила и Россию. Пример Европы научил худшему, что можно придумать в государственной политике, — массовым бессудным расправам. Иван IV пролил немало крови. На всём свете нет никаких идей, никаких государственных интересов, на основе которых можно было бы оправдать массовое смертоубийство. А Иван IV сделал массовые казни инструментом русской политики. Ни к чему доброму это не привело. Царь страстно желал победы в Ливонской войне, но государственный террор ничуть не помог ему, скорее помешал.
С тех пор драгоценный урок, полученный при государе Иване Васильевиче, несколько раз забывали. Правительство в разные времена, включая «гуманный» XX век, вновь и вновь прибегало к массовым казням, пытаясь решить большие политические проблемы способом, который казался самым быстрым и надёжным. Всякий раз горькие последствия «большого террора» приводили Россию к столь тяжёлым потерям, что они перечёркивали любые приобретения. А значит, урок этот забывать нельзя.
Опричная реформа пошла не так, как задумывалось, слишком «революционно» и не слишком результативно. Опричная армия, на которую возлагались особые надежды, самостоятельно не добилась ни одной крупной победы, за исключением, пожалуй, разгрома татарского отряда под Зарайском в 1570 году. В 1572 году сам Иван IV отменил опричнину как неудавшуюся затею, как дорого стоившую ошибку, более того — запретил её даже поминать вслух. А на протяжении последних лет жизни государь отправлял по монастырям щедрые пожертвования вместе с синодиками убиенных в лета массовых казней, то есть духовно эволюционировал к покаянию в содеянном. Величие царского покаяния придаёт всей грозненской эпохе отсвет надежды, как лучи предрассветного солнца красят нежными оттенками пурпура и золота ночной небосвод.
