Только закоренелый в немилосердии человек не найдёт в себе сочувствия к этому глубоко христианскому движению души государя.
Есть в нём высота духа.
Не было ли заключение двух мирных соглашений — с Речью Посполитой и Швецией — драгоценной милостью свыше, дарованной в ответ на царское покаяние и царское моление? Тяжелы их условия, но для России, истекавшей кровью, спасительны.
Царь умирал один. Он рос сиротой, возмужал сиротой, много лет боролся с теменью сиротства внутри себя, находил разные способы защиты от сиротства, и вот пришёл последний час, а он опять сирота, опять один, и остались у него сын, которого он невысоко оценивает, последняя женщина на его ложе, полужена-полуналожница, младенец, подаренный ею, и… никого по-настоящему близкого. Последняя война, которую он вёл, проиграна.
Но от своей холодной доли Иван Васильевич в конце жизни всё-таки ушёл. Государь нашёл единственное действенное средство — положился на Бога.
Только Бог спасает. Больше нет ничего надёжного.
Царь пожертвовал себя, со всеми своими страхами, Богу, и Бог облегчил его ношу.
18 марта 1584 года наступил последний срок для царя Ивана Васильевича. Он прожил 54 года, из них большую часть (с 1547-го) — под царским венцом. У него родилось пятеро сыновей и три дочери, он прославился как автор странной опричной реформы, с переменным успехом действовал как полководец и дипломат, взял Казань и Полоцк, но проиграл главную войну своей жизни.
И вот его сердце перестало биться.
По свидетельствам некоторых источников, первый русский царь принял насильственную смерть от рук собственных вельмож, после чего духовник, действуя вопреки церковным канонам, на холодеющее тело его возложил «монашеский образ». Другие источники сообщают о естественной смерти, незадолго до которой Иван Васильевич постригся в иноки с именем Иона.
Версия об уходе государя из жизни под действием яда или удушения не столь уж неправдоподобна. Однако последнюю точку ставить рано. Доказательств, чтобы сказать со всей категоричностью: «Да, его убили», — пока недостаточно. Ведь жизнь первого русского царя была наполнена физическим и психическим напряжением, и, весьма вероятно, его здоровье просто не выдержало этой нагрузки. Иначе говоря, смерть могла наступить по естественным причинам, без всяких усилий злоумышленников.
Красочное описание кончины государя оставил англичанин Джером Горсей. В последний день Ивана Грозного иноземец был рядом с ним. Столь близко, что некоторые историки даже заподозрили в нём тайного организатора цареубийства. Так это или не так, определить сложно. Сам Горсей порой выполнял щекотливые поручения, которыми ныне занимаются агенты спецслужб. Позднее ему доставляло удовольствие хвастаться успехами в подобных «операциях». Но англичанин ни слова не говорит о своей причастности к смерти Ивана IV.
Итак, вот рассказ Джерома Горсея о том, как ушёл из жизни государь Иван Васильевич: «Царь приказал доставить немедленно с Севера множество кудесников и колдуний, привезти их из того места, где их больше всего, между Холмогорами и Лапландией. Шестьдесят из них были доставлены в Москву, размещены под стражей. Ежедневно им приносили пищу и ежедневно их посещал царский любимец Богдан Бельский — единственный, кому царь доверял узнавать и доносить ему их ворожбу или предсказания о том, что он хотел знать… Чародейки оповестили его, что самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, они предрекают его кончину в определённый день[126]; но Бельский не осмелился сказать царю так; царь, узнав, впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в этот день все они будут сожжены… Каждый день царя выносили в его сокровищницу. Однажды царевич сделал мне знак следовать туда же. Я стоял среди других придворных и слышал, как он рассказывал о некоторых драгоценных камнях, описывая стоявшим вокруг него царевичу и боярам достоинства таких-то и таких-то камней… «Вот прекрасный коралл и прекрасная бирюза, которые вы видите, возьмите их в руку, их природный цвет ярок; а теперь положите их на мою руку. Я отравлен болезнью, вы видите, они показывают своё свойство изменением цвета из чистого в тусклый, они предсказывают мою смерть. Принесите мой царский жезл, сделанный из рога единорога, с великолепными алмазами, рубинами, сапфирами, изумрудами и другими драгоценными камнями… Найдите мне несколько пауков». Он приказал своему лекарю Иоанну Ейлофу обвести на столе круг; пуская в этот круг пауков, он видел, как некоторые из них убегали, другие подыхали. «Слишком поздно, он не убережёт теперь меня… Я особенно люблю сапфир, он сохраняет и усиливает мужество, веселит сердце, приятен всем жизненным чувствам, полезен в высшей степени для глаз, очищает их, удаляет приливы крови к ним, укрепляет мускулы и нервы». Затем он взял оникс в руку. «Все эти камни — чудесные дары Божьи, они таинственны по происхождению, но однако раскрываются для того, чтоб человек ими пользовался и созерцал; они друзья красоты и добродетели и враги порока. Мне плохо, унесите меня отсюда до другого раза». В полдень он пересмотрел своё завещание, не думая, впрочем, о смерти, так как его много раз околдовывали, но каждый раз чары спадали… Он приказал главному из своих аптекарей и врачей приготовить всё необходимое для его развлечения и бани. Желая узнать о предзнаменовании созвездий, он вновь послал к колдуньям своего любимца, тот пришёл к ним и сказал, что царь велит их зарыть или сжечь живьём за их ложные предсказания. День наступил, а он в полном здравии как никогда. «Господин, не гневайся. Ты знаешь, день окончится, только когда сядет солнце». Бельский поспешил к царю, который готовился к бане. Около третьего часа дня царь пошёл в неё, развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать, вышел около семи, хорошо освежённый. Его перенесли в другую комнату, посадили на постель, он позвал Родиона Биркина, дворянина, своего любимца, и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца и Бориса Фёдоровича Годунова, а также других. Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие — в аптеку за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником и лекарями. Тем временем он был удушен и окоченел».
Версию насильственной смерти Ивана IV — явно по слухам, без особенной уверенности — поддерживает также и русский источник, уже упоминавшийся «Временник» Ивана Тимофеева.
Ради полноты картины имеет смысл привести из него цитату. Как минимум для того, чтобы были ясны настроения, воцарившиеся после смерти Ивана Васильевича. Вот соответствующее место из «Временника»: «Некоторые говорят, что приближённые погасили жизнь грозного царя прежде времени, чтобы сократить его ярость: Борис [Годунов], который после был царём в России, соединился в тайном намерении убить его… с тем, кто в то время был приближённым царским любимцем, по имени Богдан Бельский. Бог предусмотрительно допустил, чтобы это совершилось, провидя то, что должно было целиком исполниться в будущее время. Все государства, соседние с его владениями, державы, которые касались границ его земли, не только враги и близко живущие, но и далёкие мнимые друзья его, смерти его весьма обрадовались, (считая) потерю его как бы некоторым для них великим приобретением, так как, когда жил, он был им часто неприятен, отнимая у них города и присоединяя их к своему царству; меч в его правой руке не напрасно падал вниз на противников и не переставал ощущаться (ими). И что удивительного, если смерти его коварно радовались посторонние? Ведь и рабы его, все вельможи, страдавшие от его злобы, и они опечалились при прекращении его жизни не истинною печалью, но ложной, тайно прикрытою».
Что тут правда, что — слухи, а что — чистая выдумка, твёрдо сказать невозможно. Во всяком случае, очень и очень сомнительной выглядит версия, согласно которой «на покой» Ивана Васильевича проводил Богдан Бельский с присными. Этот вельможа, племянник Малюты Скуратова, держался на верхних этажах власти только благодаря милости Ивана IV. Вскоре после того как государь ушёл из жизни, Богдан Бельский потерял влияние на дела и был удалён из столицы. Иначе быть не могло: худородность Богдана Бельского делала его «белой вороной» на высоких постах, которые он занимал. Так стал бы он рубить сук, на котором сидел? Вот уж вряд ли!
