К сожалению, русский православный царь отличался несовместимой с его званием любовью к астрологам и «чародеям», порой надолго подпадая под их влияние и даже поступая по их советам в государственных делах. Елисей Бомелий, астролог с репутацией злейшего колдуна, долгое время ходил у Ивана Васильевича в доверенных лицах.
Наконец, Иван Васильевич женился шесть раз. Его жёны: Анастасия Захарьина-Юрьева[122], Мария-Кученей Черкасская[123], Марфа Собакина, Анна Колтовская, Анна Васильчикова, Мария Нагая.
Почитатели Ивана IV отрицают некоторые его браки, например с Марфой Собакиной, Анной Колтовской и Анной Васильчиковой, но источники подтверждают факт свадеб. Так, например, до наших дней дошли официальные разряды бракосочетания с Марфой Собакиной, Анной Васильчиковой, Марией Нагой, а Анну Колтовскую Иван Васильевич прямо называл в своём завещании женой.
Марфа Собакина пробыла супругой Ивана Васильевича чуть более двух недель осенью 1571 года и скоропостижно скончалась. Царь подозревал, что её извели «чародейством» или же «отравой». Всего через полгода её заменила Анна Колтовская, но она продержалась рядом с царём лишь несколько месяцев, а затем её удалили в монастырь. Развод состоялся осенью 1572 года. Бывшая царица прожила инокиней много лет, надолго пережив самого Ивана Васильевича.
Разряд брачного торжества, связавшего царя с Анной Васильчиковой в январе 1575 года, показателен: церемония имела вполне официальный, но «камерный» вид, собралось совсем немного народу, в основном доверенные лица государевы. В самом деле, на свадьбу Марфы Собакиной собралось более полусотни почётных гостей, включая знатнейшую аристократию и двух царевичей, а у Анны Васильчиковой всё скромнее. Нет уверенности даже в том, что состоялось венчание и брак приобрёл церковный, то есть законный вид! Возможно, то недолгое время, когда Анна Васильчикова делила ложе с Иваном IV, она жила в причудливом статусе царицы-наложницы… Вскоре Иван Васильевич велел ей постричься в инокини, и скончалась она уже монахиней суздальского Покровского монастыря (конец 1576-го или самое начало 1577 года)[124].
На Марии Нагой Иван Васильевич женился осенью 1580 года, и на сей раз, при всей полуофициальности брака, видно многолюдство свадебного торжества: всё-таки Нагая происходила из рода намного более знатного, нежели Васильчиковы или Колтовские.
Сына Ивана IV от брака с Марией Нагой, царевича Дмитрия, появившегося на свет в 1582 году, не воспринимали как законного наследника, так как он стал плодом неканонического брака.
Шесть браков — намного больше, чем предусмотрено православными канонами. Уже четвёртый брак — прямое нарушение твёрдых церковных правил на этот счёт. Церковь вынужденно разрешила его: память о недавно закончившемся массовом терроре была свежа, не так давно низвергнутого с кафедры митрополита Филиппа умертвил опричник, и ни один русский архиерей не мог быть спокоен за свою жизнь. Пришлось сослаться на то, что царственный супруг за недолгостию брака с быстро умершей Марфой Собакиной девства её «не разрешил». Правда, на царя наложили епитимью… Для всех прочих, дабы никто не соблазнился примером государя, последовало церковное разъяснение: «да не дерзнёт [никто] таковая створити, четвёртому браку сочетатися…» под страхом проклятия.
От папского легата Поссевино дошло ужасающее свидетельство: «У государя есть собственный священник — духовник, который следует за ним, куда бы тот ни отправился из Москвы. Хотя государь каждый год исповедуется ему в грехах, однако не принимает больше причастия, так как по их законам не позволено вкушать тела Христова тому, кто был женат более трёх раз. А этот князь, после того как первая жена Анастасия (а сейчас её уже нет в живых) родила ему двух сыновей[125], которые живы до сих пор, брал в жёны (хотя это можно назвать и другим словом) девиц ещё шесть раз».
Сколько девиц брал в жёны Иван Васильевич, Поссевино вряд ли мог знать в точности: история царских браков, их расторжения или же гибели цариц начала разыгрываться за несколько десятилетий до прибытия Поссевино в Россию, и его осведомлённость в этом вопросе выглядит сомнительной. Однако наблюдения папского посланника в сфере религиозного быта составляли одну из главных задач его миссии. Поссевино искал зацепки для продвижения католичества в России, притом сверху, через двор и семейство Ивана Васильевича. Тут он в высшей степени внимателен, а потому вряд ли ошибается. Но даже если отказ от причастия имел не столь длительный характер, даже если он являлся частью епитимьи, которая впоследствии оказалась снята, всё равно очень печально, что такое вообще стало возможным.
Дважды царь вынуждал сына, царевича Ивана, постригать жён в монахини против его желания.
Иван IV прекрасно понимал собственную порочность и время от времени начинал каяться — всерьёз, тяжко, скорбно. Нет смысла сомневаться в искренности его покаяния.
В 1551 году, обращаясь к церковному собору, молодой государь признается в том, что «заблудился», уйдя от заповедей Господа «душевне и телесне» по причине «юности» и «неведения».
В 1572 году слова глубокой скорби о своей греховности звучат в его духовной грамоте (завещании). Из-за нашествия Девлет-Гирея судьба страны повисла на волоске; Иван вспоминает о своих грехах, связывая, как видно, собственную податливость к соблазнам с «казнями Божьими», обрушившимися на Московское царство: «Се аз, многогрешный и худый раб божий Иоанн, пишу сие исповедание своим целым разумом… Душею… осквернён есмь и телом окалях… От Иерусалима божественных заповедей и ко ерихонским страстем пришед, и житейских ради подвиг прельстихся мира сего мимотекущею красотою… в разбойники впадох мысленный и чувственный, помыслом и делом… аще и жив, но Богу скаредными своими делы паче мертвеца смраднейший и гнуснейший… От Адама и до сего дни всех преминух в беззакониях согрешивших, сего ради всеми ненавидим есмь. Каиново убийство прешед, Ламеху уподобихся, первому убийце, Исаву последовах скверным невоздержанием, Рувиму уподобихся, осквернившему отче ложе, несытства и иным многим яростию и гневом невоздержания… Аз разумом растленен бых, и скотен умом и проразумеванием, понеже убо самую главу оскверних желанием и мыслию неподобных дел, уста разсуждением убийства и блуда, и всякаго злато делания, язык срамословия, и сквернословия, и гнева, и ярости, и невоздержания всякаго неподобнаго дела, выя и перси гордости и чаяния высокоглаголиваго разума, руце осязания неподобных, и грабления несытно, и продерзания, и убийства внутрення, ея же помыслы всякими скверными и неподобными оскверних, объядении и пиянствы, чресла чрезъестественная блужения, и неподобнаго воздержания и опоясания на всяко дело зло, нозе течением быстрейших ко всякому делу злу, и сквернодеяниа, и убивства, и граблением несытнаго богатства, и иных неподобных глумлений».
Много лет назад, рассуждая о судьбе государя Ивана Васильевича как христианина, автор этих строк позволил себе необдуманное высказывание: «Покаянные слова и действия государя всякий раз бывали результатом настроения. Кажется, определённую стойкость царь проявил лишь в конце 40-х — начале 50-х годов XVI века, да ещё, может быть, в конце жизни, когда здравый смысл подсказывал ему: пора бы всерьёз задуматься о встрече с Высшим Судией… Вне зависимости от глубины раскаяния царя, Церкви он нанёс огромный ущерб. Гибель и страдания архиереев, священников, близких им людей, унижение церковного авторитета, нарушение канонов, покровительство оккультной деятельности — вот далеко не полный результат государева своевольства».
Думается, не стоило завершать рассуждение о переменах, которые происходили с душой и личностью Ивана Васильевича, на этой ноте, ноте простого осуждения. Это было ошибкой. Да, Церковь претерпела немало страданий от государя, на сей счёт невозможно, да и не нужно что-либо смягчать. Иное требует менее категоричного отношения. Не следует пренебрегать последним покаянием царя, тем, что совершалось на глазах у всей страны незадолго до его кончины. В нём видно величие сильной, своенравной натуры, преодолевающей себя, беспощадно сокрушающей рёбра собственным грехам, собственной жестоковыйности, собственной закоренелости в ветхозаветном гневе. Трудно осудить себя перед лицом Божьим, но стократ труднее дать тем, кто стоит ниже тебя, увидеть всю ужасающую силу приговора, произнесённого над своей жизнью. Признаваясь Господу в ошибках, слабостях, прегрешениях, царь показывал тем, кто участвовал когда-то в совершении всего этого: то, что мы сотворили, — неправильно, то, что мы сотворили, — против Бога; и я первым шёл во грехе, ведя остальных за собою; вы соблазнились, ибо я принуждал вас к тому; теперь вижу, что я ошибался, что я грешен; прости же, Господи!
