Русские войска бегут. Часть воевод погибает, другие покидают поле боя, заботясь лишь о спасении жизни. Среди последних оказался и князь И. Ю. Голицын, большой воевода. Курбский глуповато злорадствует, поминая несчастную судьбу пленённых тогда военачальников: «…здесь, на великом сейме, на котором бывает множество народа, [они] подверглись всеобщим насмешкам и надругательствам, окаянные, к вечному и немалому позору твоему и всей святорусской земли, и на поношение народу — сынам русским».
Потери — значительные. 17 орудий захвачены неприятелем как трофеи. Датский дипломат Якоб Ульфельд помимо прочего оставил описание и Венденского разгрома. Среди подробностей ужасающих и позорных есть одна отвратительная. Русские артиллеристы, не желая покинуть свои пушки и не имея возможности их спасти, повесились прямо на орудиях, совершив тем самым, по понятиям христианским, страшный грех. Трудно поверить в подобное массовое самоубийство. Вероятнее, взбешённые победители «помогли» московским пушкарям совершить его. На полях сражений Ливонской войны обе стороны не церемонились с пленными…
Так или иначе, гибель русской артиллерийской элиты — знак военной слабости России. Видеть её горько, думать о ней — страшно!
Русские полки не проявили стойкости, характерной для первых лет войны или хотя бы для молодинской битвы. Видимо, сказывалась общая усталость от боевых действий, нежелание драться всерьёз.
Под Венденом московская полевая армия оказалась разбита, артиллерия потеряна. И с этого момента на протяжении нескольких лет наши воеводы терпят одно поражение за другим, отдают города, бегут при виде неприятеля.
Итак, 1578 год — переломный…
Польский король Стефан Баторий отбил драгоценный Полоцк, взял штурмом Великие Луки, затем важную крепость Сокол, где были сконцентрированы крупные силы русских, а также ряд других укреплённых пунктов. В Соколе наёмники из армии Батория учинили такую резню, что даже не смогли остановиться, перебив всех живых русских, и принялись с остервенением кромсать трупы. А когда поляки захватили Великие Луки, они устроили там жесточайший разгром, вполне достойный опричного террора в самые худшие его периоды. Была потеряна мощная крепость Заволочье, пали Невель, Велиж, Холм и Старая Русса.
Вот уже русские корпуса разбиты под Торопцом и у той же Старой Руссы. Вражеские отряды разоряют ржевские и зубцовские места в сердце Тверской земли и почти доходят до новой резиденции Ивана Васильевича в Старице.
Русская полевая армия пала духом. Царские полки, когда-то победоносные, уступали полякам одну битву за другой. И уже не на завоёванных территориях, а на своей земле, в коренной Руси!
В то же самое время ливонские замки сдаются шведским войскам. Шведы берут Нарву, затем, осмелев, — Ивангород, Ям, Копорье, Корелу. Захват Нарвы заканчивается жутким истреблением русских людей и погромом хуже татарского.
Опять восстаёт «луговая черемиса», и казанское направление требует новых войск. На юге крымцы и ногаи жестоко разоряют русские области. Московских полков не хватает прежде всего там, но, пока не завершилась война в Ливонии, снять их с северного и западного фронтов невозможно.
Князь Курбский издевательски пишет Ивану IV: «Ты добавил ещё один позор для предков твоих, пресрамный… город великий Полоцк в своём же присутствии сдал ты со всею церковью — то есть с епископами и клириками, и с воинами, и со всем народом, а город тот ты прежде добыл своею грудью (чтобы потешить твоё самолюбие, не скажу уже, что нашею верною службою и многими трудами!), ибо тогда ты ещё не всех окончательно погубил и поразогнал, когда добыл себе Полоцк. Ныне же вместе со всем своим воинством ты в лесах прячешься, как хоронится одинокий беглец, трепещешь и скрываешься, хотя никто не преследует тебя, только совесть твоя в душе твоей вопиет, обличая прескверные дела твои и бесчисленные кровопролития».
А для Ивана Васильевича подобное обвинение тем горше, что появился повод задуматься: не отнята ли у него свыше за грехи та несокрушимая, Богом данная хоругвь веры, которая вела его в победных походах по Ливонии? А значит, не отвернулся ли от него сам Господь?
Не слишком ли много взял себе сирота ради покоя своего?
Многие историки подчёркивали нравственное опустошение Ивана Васильевича в последние годы войны. Он вёл себя вяло, нерешительно, запрещал воеводам вступать в сражения со значительными силами поляков. Историк Р. Ю. Виппер прямо пишет о нём как о человеке физически и нравственно разбитом, «старике в пятьдесят лет».
Да, возможно, царь переживает не лучшие свои дни. Он деморализован, он впервые осознает свою беспомощность в борьбе против западных соседей. Но его требование избегать столкновений с армией Батория опираются на здравое суждение о боеспособности вооружённых сил России. Люди измотаны, живую силу трудно собрать в кулак, командный состав по большей части — не первого сорта, и, главное, утрачен боевой дух. Но сам противник ещё не до конца уверен в слабости московской армии, привыкнув к прежней её мощи. Вступить в битву с ним означает, скорее всего, лишиться последних сил, ещё способных изображать заслон на пути во внутренние области державы. Государю в таких обстоятельствах гораздо полезнее побыть трусом, нежели броситься в бой очертя голову. Политика бездействия, перемежающегося с короткими и редкими контрударами, — лучшее из возможного. Здесь Ивану Васильевичу трудно отказать в благоразумии…
Польские источники говорят о том, что русский царь располагал громадной армией, чуть ли не 300 тысяч бойцов, но не решился напасть на Батория в открытом поле. Что время от времени он отправлял какие-то громадные орды татар — в 7, 10 и даже 20 тысяч человек — на врага, а доблестное польское рыцарство их разгоняло. Псковский летописец также пенял государю, мол, отчего не помог нам, когда на нашу землю пришёл иноземный монарх, а у тебя в Новгороде стояло 40 тысяч с князем Ю. Голицыным и в Старице ещё 300 тысяч под твоим командованием?
Но откуда бы взяться подобным армиям? Что за фантазии? Какие 300 тысяч? Какие 40 тысяч? Да и татар служилых никогда не собирали такое множество! В 1579-м, специально для отражения Батория, их отмобилизовали в армию, возглавляемую самим государем, чуть более шести тысяч — со всей России! В составе лёгких самостоятельных полевых соединений служилых татар бывало намного меньше.
Для сравнения: в 1577 году, руководя крупной армией вторжения, куда были отмобилизованы главные силы Московского государства, Иван IV располагал 20 тысячами боеспособных ратников! В 1579-м, собираясь биться с Баторием, царь возглавил 28 тысяч бойцов! Все силы царства пришлось напрячь, концентрируя такие рати. Притом в обоих случаях дворянской конницы было намного менее половины. Часть этих сил, занимая многочисленные крепости Ливонии, пришлось оставить как гарнизоны. Другая часть полегла в несчастливом сражении у Вендена. Кому-то следовало бороться со шведами в русской Ливонии. Кому-то — оборонять от литовцев Смоленск и Северскую землю. Кто-то сложил голову в крепости Сокол, а также в неудачных для России боях при Торопце и Холме… Что мог бросить в бой государь Иван Васильевич против Батория, когда тот устремился к Пскову? Наверное, тысяч десять-пятнадцать. В лучшем случае…
Исходить надо из того, что Речь Посполитая, даже если не считать союзных для неё шведов, значительно превосходила Россию по численности бойцов на направлении главного удара. Вышел бы царь Иван против Батория с войском — и в лучшем случае погиб бы со славой после первого же большого сражения.
Не следует винить Ивана Васильевича в трусости и нерешительности. Как умный человек, он предпочёл терпеть упрёки, но сохранить остатки вооружённых сил от неминуемого разгрома.
Но другая вина лежит на нём. Как довёл государь великую страну до состояния, когда ему не с кем оказалось выйти против неприятеля? Какою дипломатией? Какими ратными подвигами? Почему не сумел вовремя остановиться, ведя страшную борьбу за ливонские земли? Горько и правдиво звучат слова другого псковского летописца: «Сий царь и великий князь Иван, по Божии милости и пречистые Богородицы и великих чюдотворцов, взят Казанское царство и Астраханское, и вознесеся гордостию, и начат братитися и дружбу имети з дальними цари и короли, с цысарем и с турским, а з ближними землями заратися и начат воеватися; и в тех ратех и воинах ходя, свою землю запустошил».
