Итак, в 1565-м — начале 1566 года царь мог торжествовать победу. Он получил под свой контроль мощный военно-политический ресурс, абсолютно не зависимый от княжат. Монарх обеспечил этот ресурс материально и дал ему юридическую неприкосновенность. Он вырастил небольшую армию, которую в перспективе планировалось увеличить. В 1565 году опричнина могла выставить в поле лишь два небольших отряда. В 1567–1568 годах опричный полевой корпус состоял уже из трёх полков. А весной — летом 1569 года он вырос до пяти полков.
Но опричная реформа имела оборотную сторону. Землю невозможно «нарезать» или, как говаривали в старину, «поверстать» просто так. Центр Московского государства был давно заселён, все пахотные земли — поделены. Обеспечение же столь значительного количества служилых людей требовало масштабных перемен в землевладении. Приходилось отбирать земельные наделы у прежних владельцев, чтобы отдать их опричникам. Именно это и происходило в массовом порядке: вотчины и поместья стремительно меняли хозяев. Сгоняли с вотчин и поместий как аристократов, служивших по княжеским спискам и связанных издревле с Владимиро-Суздальской землёй, так и малозаметных служильцев, далеко не дотягивавших до аристократического уровня. Тех, кто лишался имений, отправляли жить в Казанскую землю, не дав адекватного возмещения; кроме того, русские крестьяне только начали осваивать пространство «Казанского юрта», рабочих рук элементарно не хватало, и это сказывалось на положении бывших богатых или хотя бы зажиточных землевладельцев самым разорительным образом. Недавно завоёванная Казанская земля ещё пылала бунтами; откуда же там было сыскать пахотную силу для той скудной землицы, которой наделили ссыльных? Даже получив новые имения, они не имели возможности воспользоваться доходами с них. Казанских ссыльных довольно быстро вернули на территорию коренных русских уездов. Государь всё-таки нуждался в их военно-административных услугах и не собирался сводить под корень старинные роды. Впоследствии некоторые из них при жизни Ивана Васильевича получили назад свои владения или обрели новые взамен прежних. Но на первое время прежних землевладельцев «убрали» с тех мест, где должны были устроиться опричники, чтобы старые владельцы не мешали обустройству новых помещиков, чтобы, не дай бог, не делали попыток оказать сопротивление.
Так тысячи и тысячи дворян в 1565 году отправились в дальние края, от греха подальше, — не только охранять казанскую окраину от восстаний, но и просто «пересидеть» то время, когда новые владельцы их старых имений как следует усядутся на местах. Уже в 1566 году большинство вернулись обратно в центр. В безрадостном, надо полагать, настроении…
Земельная политика опричнины разорила многих служилых людей, сделала их бедняками, оторвала от родовых корней, связанных с вотчинами, и забросила на край земли. По сравнению с прошлым житьём они воспринимали новое как сущее бедствие. А судебные привилегии опричников выглядели как попрание справедливости. Эти два инструмента опричной реформы задели интересы очень многих. Недовольство нескольких десятков знатных и богатых семейств опасно. Но недовольство тысяч служилых людей опаснее во сто крат! Ведь каждый из них — профессиональный воин. Каждый вооружён. Многие способны вывести в поле «боевых холопов». Это — сила. И не дай бог всерьёз задеть её.
Вскоре после введения опричнины в дворянской среде началось злое брожение. Опричнину не любили. В опричниках видели источник опасности и платили им ненавистью. Росла всеобщая вражда. Страна стояла на пороге заговора и переворота.
Как уже говорилось, при начале опричнины Иван IV выговорил себе у Церкви и Боярской думы право, ни с кем не согласуя, «на изменников, которые измены ему государю делали и в чём-то ему, государю, были непослушны, опалы свои класть, а иных казнить и забирать их имущество». Однако первое время казней было немного. Иван Васильевич приказал казнить нескольких видных аристократов, которых считал своими врагами, предателями. После этого царская кара очень долго не обрушивалась ни на чьи головы.
Начало опричнины вышло относительно мирным. И целых три года не лилось большой крови.
Лишь с конца 1567 года в рамках опричнины начинается долгий и страшный государственный террор. В ту пору за день могли публично казнить до ста человек, а то и больше.
Изначально опричнина задумывалась как реформа, а не как пыточный застенок. Почему же она переродилась? По каким причинам всё-таки начались массовые казни?
Видимо, террор стал инструментом борьбы с недовольством опричными порядками, постепенно усиливавшимся в русском социуме.
Летом 1566 года государь Иван Васильевич созвал Земский собор, решавший судьбу Ливонской войны. Царь желал продолжить её и довести до победного конца. Война длилась уже много лет, стоила дорого и в финансовом, и в человеческом смысле, высшей служилой аристократии она не давала никаких выгод, одно лишь беспокойство. Но дворянство рассчитывало получить поместья на богатых, хорошо освоенных землях Прибалтики, да и государь ждал приращения новых территорий. В сущности, несмотря на поражение 1564 года, враг не сумел добиться решающего перевеса. Полоцк, Нарва, Юрьев-Ливонский, многие другие города и крепости оставались под контролем русских войск. Дальнейшая борьба могла обернуться как угодно.
Собор пошёл навстречу воле государевой: война продолжится!
Вот только триумфальный ход собора омрачили два неудобных обстоятельства. Во-первых, отсутствовал митрополит Афанасий, который оставил кафедру, сославшись на немощь. Пустующее митрополичье место немо свидетельствовало: нет мира между царём и Церковью. Во-вторых, при завершении собора три сотни дворян приступили к монарху с просьбой отменить опричнину. Их коллективная челобитная гласила: «Не достоит сему быти».
Царь пришёл в ярость, велел схватить зачинщиков и казнить их. Голов лишились трое лидеров антиопричной оппозиции: князь В. Ф. Рыбин-Пронский, И. М. Карамышев и К. С. Бундов. Возможно, вместе с ними предали смерти и других «активистов» из числа челобитчиков, но тут свидетельства источников менее надёжны. Неоспорима казнь всего лишь нескольких лидеров оппозиции. Кое-кто из ближайших сторонников казнённой троицы отведал палок, остальных держали под замком несколько дней, а потом отпустили.
Возможно, последствия для них были бы гораздо более тяжкими, но от горших бед челобитчиков спасло появление в Москве митрополичьего преемника. Им стал Филипп, игумен Соловецкой обители. Считаные недели отделяют его восхождение на митрополичью степень от выступления противников опричнины на соборе.
Филипп прошёл долгую монашескую школу в краях суровых и скудных всем, кроме, разве только, иноческого благочестия. Он никогда не жаловал опричнину и при восшествии на митрополичью кафедру резко высказался против неё. Игумен соловецкий потребовал, «чтоб царь и великий князь отставил опришнину. А не отставит царь и великий князь опришнины, и ему в митрополитех быти невозможно. А хоши его и поставят в митрополиты, и ему за тем митрополья оставите; и соединил бы воедино, как преже того было».
Царь гневался, но вынужден был пойти на уступки. Филипп, став митрополитом, обещал не заниматься опричными делами и монаршим домашним обиходом. Взамен он получил от государя обещание «советовать… как прежние митрополиты советовали».
Иначе говоря, глава Русской церкви опять мог входить к монарху с «печалованием» об опальных, с советом простить их и помиловать. И на первый раз, думается, он посоветовал отнестись к челобитчикам с мягкостью. Кое-кто из них всё-таки лишился жизни. Остальные же, всего вероятнее, обязаны её сохранением отважному митрополиту.
Очевидно, меры, предпринятые государем в области земельной политики, военного дела, а также казни 1565–1566 годов, хотя и немногочисленные, но крепко насторожившие весь военно-служилый класс, вызвали как минимум глухое недовольство. Позднее современник и очевидец главных событий грозненской эпохи напишет: «…всю державу своея, яко секирою, наполы некако разсече. Сим смяте люди вся…» Выступление на Земском соборе 1566 года было чем-то вроде верхушки айсберга: громада недовольства скрывалась под тёмной водой.
