– Дорогой Унаи… – Он заключил меня в объятия. – Как я рад снова тебя видеть!

Я что-то промычал в ответ и подвигал бровями, чтобы выразить: «Я тоже очень рад». Бывший инспектор бросил на меня испуганный взгляд.

– Ого… точно, ты же говорить разучился. Я про это слышал. Мне жаль, парень. Очень жаль.

Я пожал плечами и улыбнулся, скрывая смущение. Мне не нравилось видеть, как мой недостаток действует на тех, кто меня любит. Я сразу вспоминал, каким же был трусом, не сделав за несколько месяцев ничего, чтобы восстановить речь.

– Я инспектор Гауна, – Эстибалис протянула руку.

– Приятно познакомиться, инспектор. Заботьтесь о моем товарище, в наших краях его очень ценят, – сказал он и похлопал Эсти по спине, да так, что она едва не упала.

– Непременно, инспектор. Непременно, – она улыбнулась.

– Итак, нас ждет разговор с Гектором дель Кастильо. Кстати, я очень благодарен вам за то, что вы раскрыли дело о краже Кабарсенского котла. Пресса писала об этом очень осторожно, но когда исчезает такое знаковое произведение, начальство готово нас по стенке размазать.

– По правде говоря, мы предпочли бы найти котел при других обстоятельствах, – заметила Эстибалис. – Ах да, и поблагодарите вашего коллегу за отчет о девушке из Фонтибре.

– Это наш долг, – Пауланер кивнул с довольной улыбкой, почесывая бороду. – Да, он что-то рассказывал мне об этом старом деле, но я тогда им не занимался.

– Надеюсь, Гектор дель Кастильо сообщит нам что-нибудь важное, – сказала моя напарница.

Мы переступили порог отреставрированного здания и поднялись на четвертый этаж, где располагался кабинет Гектора. Накануне, когда мы с Эстибалис решили, что надо съездить в Кантабрию, я написал ему письмо, и Гектор не замедлил любезно ответить.

Когда мы вошли в кабинет, он стоял у окна спиной к нам, любуясь великолепным видом. Затем приветливо и спокойно посмотрел на меня и шагнул навстречу.

Гектор был на несколько лет старше меня, а неизменный строгий костюм добавлял ему солидности. Невысокого роста, светлые волосы, карие глаза, квадратная нижняя челюсть и учтивые манеры. Ответы его звучали продуманно, и, казалось, ничто не может выбить его из колеи. Я знал о познаниях Гектора в археологии и хотел услышать его мнение относительно того, что случилось в туннеле Сан-Адриан.

– Инспектор Ланеро… – Гектор с улыбкой приветствовал Пауланера. – Инспектор Айяла, вы не представляете, как я рад снова вас видеть! Добро пожаловать в наши края!

Мы тепло пожали друг другу руки.

В первый момент он не заметил моей афазии, и Эсти пришла на помощь, прежде чем мы оба почувствовали неловкость.

– Я инспектор Эстибалис Руис де Гауна, можете называть меня инспектор Гауна. Я возглавляю расследование, в котором был задействован предмет, украденный из вашего музея: Кабарсенский котел. Инспектор Айяла – один из наших экспертов; сейчас он выздоравливает от афазии, к которой привела черепно-мозговая травма, полученная в ходе предыдущего дела. Вот почему он не сможет с вами говорить.

– Можешь обращаться ко мне на «ты», не такой уж я старый, – спокойно ответил Гектор, приглашая нас сесть на свободные стулья перед огромным ореховым столом, пока сам устраивался в кожаном кресле. – Я слышал о травме инспектора Айялы, однако предпочел не затрагивать эту тему, когда вчера он со мной связался. В последние месяцы средства массовой информации только и говорили, что об убийствах в Витории. Скажи, инспектор Айяла, как тебе удобнее с нами общаться.

«Я пишу на мобильнике, показываю экран, ты отвечаешь», – быстро набрал я, и Гектор улыбнулся.

– Значит, вся надежда на костыли, – пробормотал он. – Как тебе угодно, инспектор. Пусть будет.

– В пятницу наш полицейский участок связался с вами и директором Музея древней истории, чтобы сообщить, что украденный предмет найден. Следственный отдел и наш департамент исторического наследия ведут переговоры с техниками, и как только полицейский участок Витории получит все данные, необходимые для текущего расследования, котел вернут и грамотно отреставрируют, – начал Пауланер.

– Все верно, – подтвердил Гектор.

– Инспектор Ланеро представил нам отчет с твоим заявлением и заявлением сотрудников, поэтому мы не будем касаться этой темы, – продолжила Эсти. – Насколько я знаю, предмет был помещен в витрину временной экспозиции, посвященной кельто-иберийской культуре на Кантабрийском карнизе. В зале, куда он был помещен, нет камер видеонаблюдения. Я знаю, что ты передал коллегам записи с камер, висящих у входа в здание, но ничего необычного на них не обнаружено: только посетители и сотрудники. Были взяты отпечатки со всех оконных рам, через которые мог выйти вор или воры, но совпадений с преступниками, задержанными за аналогичные преступления, не найдено.

– Так и есть. Этот музей основала моя семья, и финансируется он из фонда моего покойного брата, Хайро дель Кастильо, который при жизни был известным меценатом. Мы не можем рассчитывать на финансирование, получаемое государственными музеями, поэтому система безопасности ограничивается камерами у входа и охранниками, которые дежурят в дневное время. У нас нет сотрудников, работающих по ночам, да мы никогда в них и не нуждались. Особенно прискорбно, что украли именно эту вещь: я, как кантабрийский историк, испытываю к ней особые чувства, к тому же котел нам временно уступил Музей древней истории Кантабрии, и мы оказались в очень неудобном положении. Вы не представляете, какое облегчение мы почувствовали, когда его нашли! Но раз из Витории приехали два инспектора отдела уголовного розыска, его пропажу наверняка сопровождали какие-то тревожные обстоятельства… Я так понимаю, вы хотите обсудить их со мной?

Я кивнул. Гектор оказался человеком проницательным, с панорамным взглядом на события.

– Предмет нашего разговора строго конфиденциален, мы делимся секретной информацией. Судья объявил о тайне следствия, – вмешалась Эстибалис.

– Я все прекрасно понимаю; можете рассчитывать на мое благоразумие. Так для чего они использовали котел? – внезапно спросил он, ожидая ответа с явным нетерпением. – Неужели для водного ритуала?

– Что, простите? – переспросила Эсти.

– Я спрашиваю, не использовался ли котел в ритуале, связанном с водой.

«Мы не знаем, проводился ли ритуал, но тело мы нашли возле котла», – написал я и показал ему.

– Подвешенное за ноги к ветке дерева?

– Возможно, – перебила Эстибалис, растерянная не меньше моего.

Пауланер заворочался в кресле.

Гектор озабоченно посмотрел на нас и поднялся с места. Подошел к книжным стеллажам, осмотрел полки, заставленные тяжелыми томами по истории, и наконец положил перед нами раскрытый на нужной странице археологический атлас с цветным изображением котла, похожего на Кабарсенский, но более затейливого.

– Это Гундеструпский котел, найденный в тысяча восемьсот девяносто первом году в Дании. Обратите внимание на серебряное тиснение: это Таранис, бог-отец, погружающий воина в котел.

Мы с Эсти увидели внушительную фигуру, которая держала человека за ноги и явно намеревалась сунуть его голову в какой-то сосуд.

Гектор перевернул страницу и показал еще один похожий рисунок: фигура на нем держала на этот раз два котла.

– Более конкретный пример – диадема Моньес, найденная в Астурии в девятнадцатом веке. Она также относится к кельтской культуре – в данном случае к третьему – первому векам до нашей эры. На ней изображен искупительный обряд, связанный с плодородием. Вода как символ семени, порождающего жизнь.

– Это как-то связано с культом Матр?

– Трех Матерей? Конечно, культ Матр был широко распространен по всей области кельтского влияния, например, здесь, на Кантабрийском карнизе. Со временем римляне переиначили этот культ, превратив котел в вотивный[17] жертвенник.

– А есть какая-то причина, по которой этот ритуал следует проводить в туннеле Сан-Адриан?