- Са мной, сэ, - пока Жан-Пьер пытался что-то рассмотреть в кромешной тьме, сержант успел зажечь небольшой и тусклый потайной фонарик и посветил под ноги. Стало видно, куда наступаешь. Зато темнота вокруг сгустилась еще больше.

- Летзгоу, сэ!

Видимо не такой уж и большой французский словарный запас сержанта подошел к концу и он опять заговорил по-английски.

Громыхнуло, содрогнулась земля, с потолка посыпалась пыль. Что-то угрожающе заскрипело. Ломбаль подумал, что еще несколько таких попаданий и им отсюда не уйти. Но сержант бодро вышагивал впереди, подсвечивая дорогу по какому-то непонятно длинному коридору. Идти по коридору было тяжело, весь он был засыпан непонятным мусором, а в центре и вовсе обломками кирпичей. Пахло дымом, паленым мясом и горелым деревом. Массивная лестница, к которой они в конце концов добрались, была полуразрушена. Подниматься по ней в этой полутьме было страшно. Но Ломбаль давил страх, стараясь лишь не наступать на разрушенные ступени.

Наконец они поднялись на небольшую, огороженную площадку и вышли к занавешенному чем-то вроде одеяла проему. По краям которого пробивалось то мерцание, что уловил Жан-Пьер внизу. Хотелось уточнить, не засекут ли боши этот огонек и не пришлют сюда отделение егерей. Но учитывая уровень владения французским напарника, не стоило. Тем более, что его ждал Жак, бельгиец, одинаково хорошо владевший английским, французским, немецким и голландским языками. У него Ломбаль и решил узнать все позднее…

Надо признать, капитану повезло, хотя везение это и можно назвать странным. Уходя от германских кавалеристов после разгрома батареи, он встретил шотландских пехотинцев. Среди которых оказался бельгийский проводник-полиглот. С ними капитан вынужденно отступал с боями до самого Арраса. А тут, в городе получил приказ оставаться с англичанами и помочь им наладить службу артиллерии. Как оказалось, несмотря на недавний опыт бурской войны, с управлением огнем и организацией стрельбы батарей и дивизионов у англичан было совсем плохо[14]. А уж о контрбатарейной борьбе и говорить не стоило. А во время очередной попытки прорыва германцев капитану не повезло. Он оказался отрезан вместе с шотландцами, батареей шестидесятишестимиллиметровых горных гаубиц и эскадроном французской территориальной легкой кавалерии. Впрочем, если посмотреть с другой стороны, его даже не ранило. Тот же сопровождающий шотландец - сержант щеголял грязной, почти под цвет его формы, повязкой на голове…

Сержант постучал прикладом по полу. В ответ по-английски спросили что-то, что Ломбаль не смог разобрать. Как и ответ. Впрочем, эти шотландцы между собой говорили на каком-то совсем неанглийским английском, который не всегда понимал даже полиглот Жак. Дверной проем, как успел заметить Жан-Пьер, был занавешен даже не одним, а двумя толстыми портьерами, почти не пропускающими света. Так что при входе пришлось откинуть и пройти сначала через одну, потом через вторую. В помещении, где расположился штаб, оказалось неожиданно уютно. Светили сразу две керосиновые лампы, освещая невысокий стол с постеленной на нем картой. Ломбалю стало интересно, где ее взяли англичане. Но от этой загадки его отвлек полковник шотландцев Джон Маккена.

- А, вот и вы, мсье капитан, - он приходу француза явно обрадовался. – Присоединяйтесь. – французский у полковника был намного лучше английского у самого Ломбаля. – Мы потеряли командира гаубичной батареи. Предлагаю вам занять эту должность.

- Переводчика…

- Забирайте Жака, - перебил Жан-Пьера полковник. – Но мне надо, чтобы утром батарея готова была поддержать атаку моих горцев.

- Где она сейчас? – только и осталось уточнить Ломбалю.

- Вот здесь, у этого дома, - показал Маккена на карте, которая, как наконец рассмотрел Жан-Пьер, оказалось искусно выполненной от руки самоделкой. – Атаковать будем вот отсюда. Нам необходимо пробиться через вот этот квартал к Большой площади. От вас – обстрел перед атакой и потом поддержка моих бойцов. Сможете?

- Все понял. Организуем, - Ломбаль прикинул по карте – Далековато идти. Пардон, мон колонель[15], я заберу сержанта и Жака и пойду.

- Что и виски не выпьете? – деланно удививлся полковник. – Шучу, капитан, не обижайтесь. Жду вас утром.

Ночь прошла в хлопотах… А утром началось.

Оказалось, что эти новые горные гаубицы слишком тяжелы для перекатывания расчетом, а снаряды у них - недостаточно мощные. И если с фахверковыми домами никаких проблем не возникало, то камень и кирпич оказался этим орудиям не по зубам.

Немцы утроили стрелковые позиции во всех домах и каждый метр приходилось брать с боем. Огневой мощи не хватало и каждый дом приходилось штурмовать по-отдельности. К тому же у обороняющихся бошей оказалось не меньше полудюжины пулеметов. И английские атаки встречал настоящий ураган свинца. Ломбалю пришлось даже самому становится за прицел и стрелять по пулеметным точкам прямой наводкой. А если ко всему прочему добавить еще пламя и дым от загоревшихся домов и летящие во все стороны горящие головни, то улицы Арраса напоминали настоящий ад.

Остатки батальона и две из четырех гаубиц все-таки прорвались к своим. Как и Ломбаль. В обгорелом мундире, потерявший где-то кепи, исцарапанный, но даже не раненый.

Франция. Париж. Август 1910 г.

Егор Панафидин, бывший политический эмигрант, а теперь французский гражданин и военный летчик в звании аджюдан-шефа[16], сидел в своей комнате и мучительно решал старинный русский вопрос: «Что делать?». Ситуация пока еще складывалась довольно благоприятно для него, парижский авиаотряд на фронт никто отправлять не собирался. Но это пока. Тем более, что сама ситуация на фронтах не радовала. Германия и Россия, раздербанив на двоих Австрийскую империю и сыто рыгнув, перешли к следующим своим врагам. Теперь российский тиран громил союзных Франции осман, да так, что от них только пух и перья летели. Русские солдатики, гонимые на убой режимом, захватили Трапезунд, высадив там морской десант, Эрдзинджан, Муш и даже Мосул. А самое главное, царский режим нагло вторгся в нейтральную Персию и фактически оккупировал всю северную ее часть.

Впрочем, турки, как и японцы, которые никак не могли отбить у русского захватчика даже Корею, Егора волновали мало. Как и превращение Южной Маньчжурии в вассальное Российской империи княжество. Зато вступление в войну итальянцев… Продолжающееся наступление германцев во Фландрии… Эти события Панафидина волновали настолько, что он сегодня даже отказался идти с аджюданом Жаном Ривьером в брассерию дядюшки Кло. Достал купленный недавно атлас Европы и попытался прикинуть, как и куда можно скрыться в случае полного развала. А то, что такой последует, по мнению Егора не хотели видеть только сами французы. Наступление итальянцев на Юге, по сообщениям газет, остановленное, на самом деле продолжалось. Как узнал Егор в штабе губернатора Парижа от знакомого старшины, остановленные в центральной секторе, итальянцы сумели прорваться на севере и юге. На побережье они захватили город Ментон и вели бои за Ниццу. А на севере их отборные альпийские стрелки продвинулись почти до Гренобля. Тот же старшина сообщил, что немцы нанесли в последние дни еще два сильных удара - на Верден и на Ле-Като. Эти наступления встревожили Егора больше всего. Падение Вердена открывало немцам прямую дорогу к французской столице. А удар на Ле-Като – еще одну.

«Понятно, что туда будут бросать все оставшиеся резервы, в том числе, тут и к гадалке не ходи, части парижского гарнизона, - что Панафидина отнюдь не устраивало. - Конечно, летать на разведку или новомодное бомбометание менее опасно, чем сидеть в окопах под артиллерийским обстрелом или бежать в атаку со штыком на пулеметы. Но опасно, причем становится опаснее с каждым днем. Противоаэропланные пулеметы и пушки с земли, карабины и автоматические винтовки вражеских летунов с аэропланов, пулеметы дирижаблей… Дальнобойная артиллерия и бомбы с германских, а то и с русских дирижаблей по аэродрому, – это отнюдь не то, что хотелось бы почувствовать на своей шкуре в чужой войне…, - Егор встал и начал мерно ходить по комнатке. – Задачка, - пробурчал он себе под нос, оттягивая ворот рубахи. - Что-то душновато… И не то, чтобы в самом деле не хватает воздуха или жарко. Нет, скорее просто засиделся, да еще нерешенные проблемы на мозг давят, вот и чудится всякое…»