Должно быть, и ибн Гвиролю некому было рассказать о безответной любви и тоске расставания. Не с кем было облегчить душу. Ищу утешение в его работе «Источник жизни», где сказано о том, что человек в этом мире должен искать познания, и, главным образом – познания себя. Вот и пытаюсь обратиться к здравому смыслу, отвлечься от иссушающих душу страданий несчастной любви. Согласно философским размышлениям Аристотеля: «Гораздо выше стоит тот, кто успел приучить себя пренебрегать земными страстями и жаждет только служить и поклоняться Всевышнему, чем тот, который ещё должен бороться с похотями плоти, хотя он, наконец, преодолеет их».[81]

Любовь – это похоть? Может быть… ведь я хочу её земную – во плоти. «Животная душа жаждет земных утех», – говорил Платон. И мой предшественник ибн Гвироль писал: «Человек должен отойти от всех чувственно воспринимаемых вещей и обратить свои помыслы к “Источнику жизни” – к Богу». Об этом его стихотворение:

Вот только можно ли абстрагироваться от своего естества? Как бы ни устремлялась душа поэта и философа, он хотел тепла, любви, о чём и писал в своих стихах. Опять же, причинявшая страдания неизлечимая болезнь и сознание обречённости, и бедность, и одиночество длиною в жизнь испытывали стойкость духа моего предшественника.

Вспоминаются слова современника и единоверца Авраама бен Хии, говорившего о том, что мудрость направляет душу к высшему миру, глупость тянет её к нечистой материи низшего преходящего мира, и, в зависимости от выбора, каждая душа имеет свою судьбу. Но… но пока жив человек, невозможно отделить душу от тела; если уходит возлюбленная, душа страдает вместе с телом. Ну да и сам бен Хия больше внимания уделял не человеческим страстям, а истории Израиля, считал её главной частью человеческой истории. Так и есть – христиане и мусульмане основали своё вероучение на нашем Завете. С особенным почтением к нашему Святому Писанию относятся суфийские мистики; они ищут пути к Богу независимо от принадлежности к той или иной вере.

О чём бы я ни думал, нет мне спасения, помимо воли возвращаются ощущения близости той, что одарила восторгом безоглядной любви; она стоит передо мной, осязаю её во сне. О таких страданиях не пишут ни талмудисты, ни философы. Пытаюсь найти утешение в учении Раби Бахьи ибн Пакуды, жившем в одно и то же время с ибн Гвиролем и размышлявшем о сходных с ним проблемах познания: о служении Всевышнему, уповании, раскаянии. Может быть, они встречались, разговаривали; ведь тот и другой жили здесь – в Испании, в Сарагосе.

Наверное, ибн Гвироль, подобно мне… вернее, я, подобно ему, страдая от несчастной любви, ищу утешение в размышлениях над сиюминутным и вечным. Бахья ибн Пакуда, в отличие от большинства раввинов, уделяющих в основном внимание внешнему соблюдению законов, то есть «обязанностям тела», писал о душевном состоянии человека, о том, что интеллект сопротивляется вожделению – чувства должны проверяться разумом. Что я и стараюсь делать изо всех сил. Можно ли роптать на судьбу? Кто знает, если бы Аделия не ушла, так бы и упивался её близостью и забыл бы о самом главном – о жизни духа, стихах, о стремлении познать пути Творца…

Однако здравые размышления не помогают избавиться от воспоминаний; она говорила, что не любит жить на одном месте, хочет путешествовать, увидеть разные страны, людей. Может, поэтому и ушла, мне же только и остаётся уповать на время, которое ослабит боль расставания. Впрочем, я в это не очень верю. Я бы тоже хотел побывать всюду, а пока ищу утешения у тех, кто жил до меня и оставил свои наставления о том, что следует избрать «средний путь», равно отстоящий от чувственности и от пренебрежения плотью. Нужно стать независимым от памяти тела… но свободен ли человек, может ли разум взять верх? Говорят, покаяние помогает избавиться от сердечной муки, но в чём мне каяться? В чём грех мой? Прошу Провидение помочь забыть ту, с которой жизнь показалась сказкой, забыть муку своего сердца, краткое ощущение полноты жизни. Сам виноват – дал волю воображению.

Только и остаётся следовать наставлениям Бахьи: «смирить дух, воздержаться от плотских удовольствий и размышлять о будущей жизни». Судя по тому, как сложилась судьба ибн Гвироля, ему тоже ничего не оставалось, как искать утешение в устремлённости к Вседержителю. «Основание нашей веры, – писал Бахья, – единство Творца. Если бы существовало два создателя, это значило бы, что существование одного из них недостаточно и что необходимо дополнить или уравновесить власть одного из них властью другого, а это лишило бы истинного Создателя его могущества; всемогущим может быть поэтому только Единый Бог».[83]

Покинуть бы столь недобрую ко мне Севилью. Но куда податься? Вернуться в родную Туделу? Там родители живут в тревоге за меня, там я получил начальные сведения в области естественных наук, философии, Талмуда, медицины. Там во времена моего детства две трети населения города составляли евреи. Жить бы беспечно в отцовском доме и снова подолгу стоять на берегу тихой Эмбры, смотреть на старинный каменный мост и представлять людей, которые прошли по нему в течение веков. Наверное, и они воображали всякие счастливые встречи, которые непременно случатся в их жизни. Однако мечты далеки от реальности, не могу я вернуться в родительский дом; не найду в Туделе работу.

Воскресают воспоминания о гостеприимном доме Моше ибн Эзры, где целый год жил, словно в раю: весёлые вечера, разговоры о литературе, философии. Мой друг и учитель, будучи близок к свергнутому правителю Гранады, не мог не покинуть город. Без него всё поблекло, утратило смысл, а когда был рядом, у меня, подверженного смене настроений, никогда не возникало чувство тревоги, мертвящей пустоты. «Моше, Моше, давно не было от тебя вестей, только бы знать, что ты здоров и ничего дурного с тобой не случилось». Пишу ему письмо в стихах:

Будучи в Севилье, стараюсь поддерживать отношения с ещё оставшимися в Гранаде друзьями моего покровителя, каким-то образом участвую в их планах, однако делаю это в силу инерции. Ко мне хорошо относятся едва держащиеся на плаву гранадские купцы и предприниматели; в денежных оборотах они верили Моше на слово. Сейчас же, ограбленные новой властью, ищут место, где бы заново начинать свои торговые дела.

Я не пишу Моше о тяготах жизни в Севилье, он и без меня знает обстановку в городе. Не жалуюсь и на испепелившую душу любовь к той, что танцевала на его дружеских застольях и при виде которой тосковал о несбыточной мечте оказаться рядом. Когда ибн Гвиролю становилось невмоготу в одном городе, он уезжал в другой. Вот и я сменю обстановку.