-- Я не буду у вас брать, -- отказалась от покупки девушка, которой уже взвесили в грязной пластиковой миске кило яблок, и пошла дальше по улице.
-- Буду -- не буду! -- швырнула продавщица яблоки в ящик, бросила под столик миску, перевернула металлическую тарелку весов и брызнула слюной прямо в лицо мужчине: -- Террорист! Ты у меня всех покупателей отпугнешь! Ничего я не буду тебе возвращать! -- и, повернувшись влево, крикнула торговке-соседке, скучающей за заборчиком из пластиковых бутылок, которые почему-то никому были не нужны в такую сырую и зябкую погоду: -- Маш, посмотри за моим гнильем! Я пойду пожру дома! А то в обед не успела, а теперь так внутри сосет, будто зверь какой завелся...
-- Позвольте! -- выставил перед собой сетку-авоську с давлеными оранжевыми мячиками мужчина. -- Позвольте! Но вы обязаны!.. У меня есть права потребителя!..
В эту минуту он, маленький, седенький, в очечках с треснутым стеклом, смахивал на профессора, который не может понять, почему студентка не выучила такую легкую тему.
-- Да пошел ты! -- отмахнулась продавщица, и ее ярко-красная семафорная куртка, которая, казалось, была до звона сильно натянута на бетонных ягодицах, скрылась в подворотне.
По многолетнему опыту работы сначала в обычном госмагазине, потом в "комке" и теперь вот у кавказца-частника, торгующего овощами и фруктами, она твердо усвоила, что против такой фразы оружия нет. Это только по учебнику психологии, который непонятно какими путями попал как-то в подсобку магазина, она узнала, что в ответ на оскорбление человека, то есть на проявленную агрессию, он тоже ответит агрессией. А на самом-то деле все выходило не по учебнику: после отсыла к известному мужскому органу покупатели мямлили что-то глупое и быстренько сбегали, словно стыд перед свидетелями оскорбления оказывался сильнее обиды. Впрочем, наверное, так случалось еще и потому, что она знала, кого оскорблять, и, к примеру, шахтерню и шоферню не трогала. Эти ребята реагировали так, как не снилось даже в самом кошмарном сне создателям учебника психологии.
Вот и теперь она спиной почувствовала, что обвешенный ею мужчина не стал преследовать ее, прошла знакомым путем подворотню, пересекла грязный, так густо заставленный с верхом наполненными мусорными баками двор, словно здесь хотели открыть филиал городской свалки, вошла в свой подъезд, с раздражением подумала, что опять кто-то вывинтил лампочку, и тут же отлетела к стене, больно ударившись затылком о почтовые ящики.
-- Молчи, сучка! -- ослепил ее свет карманного фонарика, и она, болезненно прикрыв глаза ладонью, вдруг увидела, что в руках у нападавшего холодно блеснуло лезвие ножа.
-- Она? -- спросил тот же голос, и продавщица только теперь догадалась, что перед ней -- тоже женщина.
-- Она, -- испуганным и тоже женским, нет, даже девичьим голосом ответила вторая, и оттого, что нападавшие оказались не мужчинами, продавщица сразу осмелела и бросила вперед кулаки, пытаясь оттолкнуть женщину с ножом.
-- А-ах! -- резким ударом ноги в живот опередила ее нападавшая и, когда продавщица одновременно и застонала, и захныкала, присев на корточки, резко и властно спросила: -- Ты ее помнишь, сучка?!
Боль мешала понять вопрос. Да и выглядел он как-то странно, но, когда продавщица вскинула повлажневшие глаза, то увидела освещенное фонариком девичье лицо и чуть не вскрикнула.
-- Ну-у?!
-- По... помню... Это -- Ко... Конышева.
-- Фамилию я у тебя не спрашивала! -- огрызнулась Ольга. -- Кто тебе приказал дать на нее показания?! Кто?!
-- Я не знаю... Я...
-- Врешь! Все знаешь! -- вогнал слепоту в глаза продавщицы яркий свет. -- Кто?!
-- Я его не знаю... Он мне... он позвонил и попросил, чтобы я сказала то-то и то-то... А за это он мне заплатит, -- начала вставать с корточек продавщица и вдруг попросила с дрожью в голосе: -- Не убивайте меня!.. Я... я не со зла... У меня двое детей... Му... мужа нет... Спился, алкаш, бросил нас... А тут такие деньги...
-- Где он тебе их отдал? -- Ольга зло плюнула прямо на куртку продавщицы.
-- З-з... здесь, -- грязным накрашенным ногтем ткнула она через плечо в пустой почтовый ящик. -- В конверте. По адресу моей квартиры...
-- Он еще звонил?
-- Нет,.. ни разу... я... - и, протаранив двух девушек, с неожиданной для нее легкостью взлетела вверх, на площадку второго этажа, оттуда -- на третий, рванула из кармана ключ, попала в замочную скважину им так точно, как, наверное, никогда еще не попадала, крутнула, рванула дверь на себя, хлопнула ею и тут же мешком сползла на жесткий коврик в прихожей.
Ирина поймала Ольгу за руку, остановила ее движение.
-- Не надо. Она не врала. Я чувствую это.
-- Слушай, а мы не можем как-то иначе? -- щелкнуло вошедшее в родную ложбинку перочинного ножа лезвие. -- Мы не можем... ну, чтоб сразу выйти на того, о ком ты тогда в камере подумала?
-- Понимаешь, я звонила одной знакомой. Она сказала, что Валентина почему-то не вернулась до сих пор из поездки за границу... А без нее... Ну, кого я спрошу?
-- Звонила, говоришь? -- недовольно спросила Ольга.
-- Из автомата, с улицы, -- извинительно проговорила Ирина.
-- Больше я тебя одну не отпущу...
-- Но я же маму хотела увидеть... Но... не смогла... Она ушла на смену...
-- Увидишь еще... Знаешь, валим отсюда, -- посмотрела наверх Ольга. -- С места мне не сойти, если эта стерва уже ментам не настучала...
Они вышли из подъезда, попетляли по улицам, разок шарахнулись от милицейской патрульной машины, хотя ее, скорее всего, и бояться-то не надо было, и, не садясь в полупустой рейсовый автобус, пешком пошли в сторону поселка "Двенадцатой-бис".
-- Жалко, что Слона в городе нету, -- сплюнула Ольга прямо под ноги, на грязный жирный асфальт, и полезла в карман джинсовой куртки за сигаретами.
-- Какого слона? -- не поняла Ирина, почему-то подумав о том, что ведь действительно в Горняцке нет ни одного слона -- хотя бы потому, что нет зоопарка.
-- Кликуха у него такая -- Слон, -- щелкнув непослушной зажигалкой, наконец-то затянулась "Примой" Ольга и тут же закашлялась. -- Вот гады! С тряпок они, что ли, табак нарезают? Жжет как слезоточивый газ!.. Слон -это мой парень... ну, которого бабка застучала, что он себе новую завел... Нет его, гадство, по курортам заграничным катается, шкуру воровскую греет. С этой!.. -- сплюнула она яростнее и размазала сигарету о некрашеные доски забора. -- А Слон бы точно твоего невидимку нашел. Он же -- вор в законе...
-- Настоящий? -- с испугом спросила Ирина.
-- Самый что ни на есть!.. Его, правда, на сходке короновали, когда я уже срок тянула. Их во всем Горняцке всего два. А в стране... ну, не больше трех сотен...
-- А откуда ты это знаешь? -- впервые со времени побега испугалась Ольги Ирина.
-- Откуда-откуда? От верблюда! Знаю, потому что сама в этом кручусь. Я, может, со временем тоже вором в законе стану...
-- А разве среди женщин они есть?
-- Да вроде нету. Ну и что? Космонавты-женщины ж есть, депутаты есть, а почему бы и тут не быть? Знаешь, -- остановилась Ольга. -- Вот тот хмырь мне не нравится, -- показала она на одинокую фигурку на улице в сгущающихся осенних сумерках. -- Давай за подстанцией укроемся...
7
Мимо этой подстанции, выложенной из белого кирпича, он в детстве проходил столько раз, что и замечать ее перестал. Останови через сотню шагов, спроси: "А не снесли ли ее?" -- и не вспомнит он.
Так же не заметил Мезенцев подстанцию и на этот раз. Прошел мимо нее и направился вдоль заборов по спасительной дорожке из годами утрамбовывавшейся смеси жужелицы и угольной породы.
Мимо калитки, к которой он подошел, Мезенцев тоже ходил сотни раз. Даже, если не изменяет память, несколько раз видел во дворе играющуюся в песочнице девочку с длинным смешным носиком. Но это было так давно, в какой-то иной, отрезанной семью годами службы, отслоенной иными впечатлениями жизни, что он уже и не верил этим воспоминаниям.
