Раньше у нас не было открытости и близости, но сейчас я маме рассказываю все. Она дает мне совет, помогает чем-то.
София Лебенбаум, дочь Елены Воробей
– Я человек-рентген, чувствую людей. Это то, без чего актерам было бы сложно существовать на сцене, вживаться в образ, проживать роли других людей. Поэтому я могу сказать точно, что все, кто рядом с Сонечкой, – это замечательные люди.
У меня с родителями не было такого контакта, как с доченькой. Когда двое детей, один думает, что его любят меньше, чем второго, и мне казалось, будто родители уделяют мне мало внимания, плюс я нянчилась с сестрой. С меня больше спрашивали, требовали, все хозяйственные работы по дому должна была делать я, и конечно, это раздражало. Мне нужно было хорошо учиться, желательно без троек. А я человек азартный, меня и заставлять не нужно, лишний контроль нервировал. Потом у мамы с папой было странное мнение, что раз я хулиганистая девчонка, то с меня толку в жизни никакого не будет. И это тоже бесило, при том, что я знала, кем хочу стать. Но мои театральные закидоны родители воспринимали как чудачество.
Борис Корчевников: Откуда взялись театральные закидоны. Органично, когда они рождаются в актерской семье. А у вас как?
– Я ничего не знала о нашей семье, которая погибла в 1942 году на Бронной горе, где было расстреляно порядка 20 человек. В 2020 году мне выпала счастливая возможность узнать что-то о своих родных. После того как рассекретили архивы, историки из Бреста помогли мне найти фотографии и анкеты всей семьи, большая часть которой была убита фашистами. Теперь я знаю их имена и вижу лица, для меня это уже не общая братская могила, у этого мемориала жертвам холокоста есть лица и фамилии. Это мои родные.
Бабушка моя – единственная, кто выжил из всей семьи. В тридцать девятом году, когда Гитлер напал на Польшу, семья бабушки спасалась бегством и оказалась в Кобрине. Но спасение это было недолгим. В сорок первом году началась война. Бабушке было пятнадцать лет, она подрабатывала – нянчила детей в офицерской семье, в военном гарнизоне. Когда началась бомбежка, она с этими двумя детьми на руках оказалась перед выбором: либо ей бежать к своей семье, либо спасать маленьких. И она выбрала второе. Прыгнула с ними в эшелон и поехала в неизвестном направлении. Эшелон бомбили в дороге, они прятались в лесах, в полях, каких-то болотах, ходили на партизанские отряды, и в результате эти дети остались живы. Она сдала их в военную прокуратуру, а сама проскиталась полтора года, оказалась на артиллерийских курсах и войну встретила с оружием в руках, дошла до Берлина. Потом она получила страшное письмо о том, что вся ее семья погибла и возвращаться некуда.
Я пыталась найти ниточки какие-то, потому что знала фамилию семьи спасенных детей, но не могла.
В четыре утра двадцать второго июня сорок первого года на воинскую часть обрушились бомбы. Мне было шесть лет, а моей сестре Асе два с половиной года. Лива, пятнадцатилетняя девочка, которая жила в нашей семье и помогала дома по хозяйству, побежала в бомбоубежище. В восемь утра были поданы грузовики и нас вывезли в город Бобруйск, посадили в товарные вагоны и повезли на восток. Оказались в городе Орел. Лива пошла на курсы медсестер и сразу на фронт. Она и мама переписывались, а потом письма от Ливы перестали поступать. Мы не знали, что с ней.
Галина Купервацкая, дочь полковника Исаака Купервацкого. Одна из детей, спасенных бабушкой Елены Воробей
– Бабушка родила четырех сыновей, все они трудяги. Если же говорить о дедушке, то у него была очень трудная судьба – нищая еврейская семья, он рано стал кормильцем, потому что отца убили. Дедушка был кровельщиком. Обгорел почти на семьдесят процентов, кожа была обожжена, но это только закаляло его. Человек с невероятным чувством юмора, знавший пять языков. Благодаря дедушке у меня появилась первая профессия – преподаватель музыки.
Как-то дедушка вызвал меня на серьезный разговор и сказал: «Внучка, я тебе подарил путевку в жизнь, хочу, чтобы ты была преподавателем музыки, стала приличным, интеллигентным человеком, хорошо зарабатывала и тебя называли по имени-отчеству. Но мне сказали, ты хочешь быть артисткой. Ты знаешь, кто такие артисты? Гоп-гоп-гоп, сегодня здесь, а завтра там. Что о тебе будут люди говорить?» Папа сказал ему, что я точно не поступлю, и дедушка ответил: «Ну тогда ладно».
Родители отпустили меня в Ленинград поступать и помогли немного. Первый раз я провалилась на экзаменах. Конечно, это было неприятно, любое поражение – это стресс. Но я продолжала готовиться к театральному институту. И на следующий год, когда родители узнали, что я опять собираюсь поступать в театральный институт, мне кажется, папа сказал пророческую фразу, значительно опередив будущее: «Денег нет, но ты держись».
Я разгружала машины с хлебом, но мне эта работа нравилась, потому что из ром-бабы выпадали изюминки, и их можно было сгрести. То же самое происходило с кексами, посыпанными орешками. Орехи осыпались, и это был тот бонус, на который я очень рассчитывала. Чем больше я трясла при ходьбе, тем больше оставалось мне потом.
Мне не было еще и двадцати, я была юна, самая смешная девчонка на курсе, а по-моему, даже в институте. Когда мы сдавали зачеты по танцам, на меня приходил посмотреть весь вуз. Я только единственного не понимала, почему все смеются? Ведь я на полном серьезе танцевала павана, менуэт, как все. А наша преподавательница по танцам ласково называла меня: «Ты наша Анна Павлова. Я сама обожаю смотреть, как ты танцуешь». Сейчас я понимаю, что она, наверное, подхихикивала.
В институте ни о какой личной жизни я не мечтала, только о ролях. До такой степени, когда сама себе задаешь вопрос: «Что для меня важнее: личная жизнь или карьера, работа?» Я ответила: «Пятьдесят на пятьдесят», а потом: «Не-не-не, саму себя не обманешь, сорок девять на пятьдесят один. Пятьдесят один – работа, а сорок девять будет личная жизнь – хорошо, а не будет… главное, чтобы те пятьдесят один набрать».
Острохарактерных актрис немного в потоке, да еще таких, какой была я: маленького роста, со смешной внешностью, – нас сложно пристраивать. Однажды меня поставили играть в американском мюзикле, я же и там сумела отличиться. Это был первый мюзикл в России – в Ленинграде, со студентами театрального института. Ставили люди «оттуда», которые владели этим жанром. Я думала, что сейчас меня заметят, куда-нибудь пригласят, уже одной ногой в Голливуде. Все говорили, что я похожа на Лайзу Миннелли или Барбару Стрейзанд. Одной ногой в Голливуде я и оказалась.
Сюжет мюзикла прост: мы все люди с улицы, которые пришли за славой в кордебалет на Бродвей. Я играла одну из таких претенденток на роль. Мы выступали в тренировочных костюмах. По сценарию, всех героев не приняли, и мы фантазировали, что зря они не взяли нас, и за секунду переодевались из тренировочных костюмов в красивые серебряные жилетки. Всегда знала, что в костюме левый башмак мне великоват. День премьеры, вышли на этот танец, и я почувствовала, что почему-то сегодня левый башмак хорошо сидит. Тут услышала, как слева моя сокурсница начала смеяться и сказала: «Ленка, ты один носок забыла снять». А я в телесных капроновых колготках, туфлях и в махровом розовом, свалянном, дырявом носке на сцене. В зале случилась просто истерика! Это был лучший спектакль.
Потом уже после победы на конкурсе «Москва-Ялта-Транзит» в 1993 году я чувствовала себя невероятно счастливой. Моя жизнь не изменилась резко, но желания стали более дерзкими. Случилась дивная история. Казалось, что моя жизнь обретет теперь постоянные овации, я всегда буду во внимании. Но это было не так. Созваниваясь с продюсерским центром в Москве, спрашивала, почему им не нужен победитель конкурса для разных передач. Мне сказали: «Ты талантливая артистка, но тебе нужен спонсор». Случайно в аэропорту я увидела богатого дядечку, он был с семьей, детьми и разговаривал с ними про деньги, акции, какие-то вклады. Я тогда подумала: «Вот же они, эти богатые дядьки с деньгами. Он сядет сейчас в бизнес-класс, ему лететь час, а заплатит за это в пять раз дороже. Что мне терять? Нечего». Подошла к нему и спросила: «Простите, пожалуйста, что я к вам обращаюсь, вы не подскажете мне, в каких случаях банк помогает артистам, певцам, певичкам?» И он ответил, обведя меня оценивающим взглядом: «Ну в случае, если этот артист – близкая родственница или на крайняк дальняя. А зачем ты меня об этом спрашиваешь? Ни на одну из этих ролей ты не подходишь». Я: «Знаете, мне так в жизни не повезло совсем недавно, я сдуру победила в конкурсе “Москва-Ялта-Транзит”». Он понял и вдруг обратился: «Так это ты выиграла в школьной форме с бутербродом? Мы же болели за тебя четыре дня. Какие у тебя проблемы?» Я: «Да вот, песни сочиняю, у меня денег не хватает на студию». Это был единственный человек, который материально помог мне сделать первый шаг, чтобы появился музыкальный продукт, с которым можно работать. Потом он сделал нам с Юрием Гальцевым первые гастроли. Еще долгие годы мы общались, дружили, его семья жила в Израиле, они приходили ко мне на концерты.