- В рублях? - не понял Топор.
- В "зеленых".
- Так... так не бывает.
- А я говорю, чистяк. Верное дело.
- А что Босс? - посмотрел с ужасом на пустынную улицу Топор.
Возникло жгучее предчувствие, что сейчас из-за угла вырулит "вольво" с Боссом за рулем, и сердце не выдержит испытания. Оно лопнет, как резиновый мячик, пущеный мужиком в его пластиковую маску. Хорошо хоть судья успел незаметно для всех сменить порванный мячик на целый, а то б точно мужик догадался про маску.
- А зачем он нам нужен? - положил Жора Прокудин зеленый шулерский трофей в "бардачок". - Так по арбузу достанется, а если его в дело брать, то меньше семисот лимонов "зеленых" на рыло получается.
- Е-мое!.. Круто! Как у шейхов!
- После того, что мы провернули, у нас баксов тыщ сорок на брата выходит. Точно?
- Я не считал.
- А я считал. Босс больше не отстегнет. Да еще и надует. И
что ты будешь в этом Нью-Йорке делать с сорока тысячами? Здесь это деньги, а там...
- Босс говорил, дело откроем, - вяло посопротивлялся Топор.
- Себе-то он откроет. А ты пойдешь у него негром на ринг. И будешь по подвалам до кровавых соплей драться. А там пластиковую маску не наденешь! Сразу засекут и ноги повырывают.
- Иди ты!
- Я не гоню. Я хочу, чтоб ты не тормозил.
- А откуда... это... два арбуза?
- Потом объясню. Так едешь со мной?
- А это... Жанетку можно?
В эту минуту Жора Прокудин пожалел, что взял Топора в долю. Жанетки в его планах не было, и оттого, что не было, два миллиарда долларов банка "Чага" показались уже менее досягаемыми. Будто бы именно в тот момент, когда Топор назвал имя своей подруги, деньги тут же начали перепрятывать.
- Можно, - назло самому себе согласился Жора Прокудин.
- А что Боссу сказать?
- Ничего. Не приедешь в аэропорт - и все...
- Так ему одному все "бабки" достанутся!
- Ну и хрен с ними! Ему - тысячи долларов, а нам - миллиарды!
Топор стронул машину с места, вырулил на середину шоссе и медленно поехал от центра города. Фонари в дальнем конце улицы почему-то не горели, там царила плотная вязкая тьма, и оттого казалось, что они едут к пропасти.
Глава пятая
ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ
Огромный рыжий мужик по фамилии Рыков лежал на спине плотно, плашмя, широко раскинув руки, и капли пота на его лбу катались зернами. К правому его плечу была прижата нежная женская щечка. Еще более нежная женская ручка поигрывала рыжими зарослями на его спартанской груди, а совершенно бесподобная нежная ножка коленочкой плотно, ненасытно прижимала низ живота.
"Как же от него воняет", - подумала она и мягко пропела:
- Зайчик, ты такая пре-е-елесть...
"Вот крыса! Сейчас про деньги спросит", - подумал он и устало вздохнул:
- Ты то-о-оже... того...
"Ну точно как лошадь воняет", - подумала она и еще мягче пропела:
- Ми-илый, мне нужны наличные. Ты уже до-олжен по-олторы тыщи...
"Ну и жена! Ее задушить легче, чем прокормить", - подумал он и еще более устало выдохнул:
- Не-еужели по-олторы?..
"Вот сволочь! Опять завилял!" - подумала она и уже с совершенно неимоверной мягкостью пропела:
- Ро-о-овненько по-олторы... Ты же по-омнишь наш уговор?..
"Нет, точно: задушить легче", - подумал он и с полной изможденностью выдохнул:
- Угово-ор?..
- Конечно! - не успев ничего подумать, приподнялась она на локтике и посмотрела на его мокрые усы. - Мы же договорились, что после свадьбы ты мне будешь... дарить пятьсот долларов за каждую ночь...
- А сейчас день, - тоже не успев ничего подумать, ответил он.
- Я уже купила в салоне моды платье в долг. И за педикюр я не плачу последний месяц.
- Педи... чего?
- За лак на ногтях!
На пальчиках взлетевшей ножки блеснули алые, в золотую точечку, ноготки.
Рыков не знал, что ответить ноготкам. Они были такими красными, будто пылали ненавистью к нему большей, чем все остальное тело Лялечки, его третьей, его самой юной и обворожительной жены. Рыков слишком хорошо знал, что за все в жизни нужно платить, но по цене за любовь он, кажется, год назад явно проторговался. После платья и педикюра сейчас всплывут шейпинг, солярий, путевка на Майорку, недостроенная дача и "ягуар", на который она давно мечтала сменить опостылевший "вольво", а у него до сих пор перед глазами стояли не раскачивающиеся груди Лялечки, а счета, которые привез утром из банка Барташевский. По ним выходило, что в каком-то магазине на окраине столицы, в магазине, куда он точно никогда не забредал, он, видите ли, оптом закупил партию видеомагнитофонов и телевизоров на сумму более двухсот тысяч долларов. Все его кредитные карточки оказались отоваренными, и теперь Рыков был беднее церковной крысы. Хотя в этом сравнении он явно перебирал. Все-таки почти полмиллиона "зеленых" у него крутилось в деле, но деньги эти были как бы виртуальны. Они делали свое дело, принося небольшую, но прибыль, а если бы ему захотелось оживить их, превратить в хрустящие купюры, то ему пришлось бы выйти из дела. А там все было так путано-перепутано, что выход грозил пулей. Лялечка вряд ли поняла бы столь долгое объяснение. Это все равно что бывшему строителю и бывшему прорабу Рыкову стали бы рассказывать устройство чипов для видеокарты компьютера.
- Понимаешь, милая, - стерев со лба белые зерна, начал он, - в некотором роде...
Телефонный звонок сбил мысли, хотя Рыков и не мог с уверенностью сказать, что они у него были. Просто требовалось что-то говорить.
- Р-рыков! - с удовольствием рявкнул он в "сотовик".
- Добрый день, господин Рыков, - ответил аппарат незнакомым голосом.
- Добрый...
- Моя фамилия - Дегтярь. Меня направило к вам частное сыскное агентство, в которое вы вчера обратились.
- Вчера?
После встречи с мальчиком-банкиром Рыков в ярости так напился в офисе, что уж толком и не помнил, звонил ли он куда. Кажется, он орал на Барташевского, требовал от него найти воров, а что было дальше? Кажется, Барташевский согласился и ушел. Нет, не кажется, а точно ушел. Барташевский, его коммерческий директор, вообще не пил, а только и делал, что жрал свои любимые чипсы, а Рыкову очень хотелось его напоить. Барташевский потерял в десять раз меньше его, и это бесило Рыкова больше, чем сама потеря. Впрочем, у каждого свой масштаб. Барташевский в офисе выглядел бледнее бумаги, поглощал чипсы быстрее, чем он это делал обычно, и к концу их посиделок ненависть и зависть ушли, уступив место состраданию. Рыков полез целоваться к коммерческому директору, другу по несчастью. Тот в слезах пообещал найти воров и попросился домой. Когда он ушел, красивый, черноволосый, умный, Рыков в одиночку допил литровую бутылку водки, мутными глазами посмотрел на коммерческий телефонный справочник и подумал, что даже такой умный мужик, как Барташевский, не найдет воров. И он позвонил в первое попавшееся в справочнике на глаза частное сыскное агентство.
- А ты где?
- Внизу. Возле консьержа.
- Кого-кого?
- Ну, охранника. На первом этаже.
- А-а... Дай ему трубку... Что?.. Это охрана?.. А-а?.. Да, пропусти человека ко мне. Да, к Рыкову, пятый этаж...
Лялечкино тело прильнуло еще плотнее. Уже оно все, а не только ее губы и алые ноготки просили денег. Но и этот сыщик по фамилии Дегтярь тоже приперся не за свежим воздухом, а за хрустящими купюрами. В эту минуту Рыкову захотелось вскочить с кровати и сигануть в окно, разнося в брызги матовое бельгийское стекло, но он вспомнил, что оно не трескается даже при взрыве.
- У меня деловая встреча, - выскребся он из объятий, посмотрел на ее смуглые, уже успевшие за лето впитать солнце Канар, Майорки и Сардинии, бедра и не сдержался: - Тебе бы в кино сниматься. На эротику, значит. Такое, понимаешь, тело...
- Ми-илый, а деньги? - не приняла она его попытку заплатить за близость комплиментом.
- У меня встреча, а ты с пустяками!
