Тимур шёл по просёлочной дороге и вдыхал свежий, чистый воздух. Такой, какой бывает только в настоящей деревне, в самой глубинке. Он скучал по этому воздуху все те годы, что прожил в Москве. Скучал по тишине, по петушиному крику по утрам, скучал по лаю собак и по неспешному говору соседок, случайно встретившихся и зацепившихся языками возле их с дедом дома. Тимур вернулся. Наконец-то вернулся в свою родную деревню, к деду. Он приехал не на каникулы, не в отпуск, не на выходные, а затем, чтобы остаться. Как он надеялся, навсегда.

Конец мая был до невозможного жарким. От города, куда пришёл поезд, Тимур добирался автобусом, и его футболка под большим тяжёлым рюкзаком давно пропиталась потом и липла к спине. Но Тимур не обращал на это внимания. С каждым шагом ему словно становилось легче, и он всё больше и больше убеждался, что принял верное решение. Москва – не для него. Никогда не была, и никогда не станет.

Впереди завиднелся до боли знакомый забор, и Тимур замедлил шаг. Он подошёл к нему и провёл рукой по шершавым, давно не крашеным доскам. Решил, что этим летом надо будет обязательно покрасить. Остановился почти возле калитки. Прямо над его головой из-за забора на улицу свисала огромная ветка высокой старой яблони, вся усыпанная маленькими белыми цветами.

Пьянящий аромат обнял Тимура, захватил в плен, заставил сердце сбиться с ритма, а потом тоскливо сжаться. Так было всегда, когда цвели яблони. Их дурманящее благоухание напоминало ему то далёкое лето, которое было шесть лет назад. Напоминало его первую любовь, которую он тогда легкомысленно любовью не посчитал. Бредом, временным помешательством, чем-то запретно-неправильным, но только не любовью.

В то лето он так и не решился произнести такое простое и одновременно такое сложное слово – «люблю». И конечно же очень жалел об этом после. Жалел все шесть лет. Но дважды в реку не войти. И то лето уже не вернуть.

А вот Юрка смог тогда. Сказал сразу, чем поверг Тимура в замешательство, но и одновременно вызвал такой ураган эмоций, что Тимур едва справился, едва не захлебнулся восторгом.

Тимур скинул с плеча рюкзак, уронил к своим ногам, прислонился к забору и прикрыл глаза, вдыхая сладкий, медовый запах, утопая в воспоминаниях.

Он познакомился с Юркой в школе, в первом классе. Они сидели за соседними партами, но Тимур поначалу даже не замечал его, тихого, неприметного паренька, с большими серо-зелёными глазами и непослушными волосами цвета соломы. Только спустя месяц он разглядел Юрку, на заднем дворе школы, прижатого к земле и избиваемого двумя третьеклассниками.

Тимур с детства был бойким задирой с обострённым чувством справедливости. Он не задумываясь кинулся на обидчиков и, заработав фингал под глазом и пару синяков на рёбрах, спас своего щуплого незадачливого одноклассника.

У Юрки была расцарапана щека, но он тут же с тревогой уставился своими огромными глазищами на фингал Тимура и спросил:

– Тебе больно?

Тимур отмахнулся. Он достал из кармана замызганный носовой платок и протянул Юрке:

– Вытри. У тебя кровь на лице.

Юрка взял платок своей тощей рукой, тонущей в разодранном в драке рукаве свитера, и завозил им по щеке, размазывая кровь. Именно в этот момент в Тимуре и проснулась стойкая потребность защищать и оберегать этого парнишку.

Они подружились. Юрка жил через две улицы от Тимура, ближе к школе, и когда утром Тимур проходил мимо его дома, всегда ждал его, выглядывая из распахнутой калитки, чтобы вдвоём дойти до школы.

Домой они тоже возвращались вместе. Юрка жил вдвоём с матерью, и она часто зазывала Тимура к ним на обед, после которого они делали уроки в комнате Юрки, или делали вид, что делают уроки, а сами болтали обо всяких мальчишеских радостях, делились мечтами, собирались стать то лётчиками, то хирургами, то знаменитыми режиссёрами, а когда в их деревню приехал цирк, то конечно же бродячими артистами.

Время шло, мальчишки становились старше, а их дружба – крепче. Они проводили вместе почти всё свободное время, практически не имея других друзей. Юрка был застенчивым, плохо сходился с людьми, его в основном дразнили и задирали, и в итоге он не мог толком ни с кем подружиться. Ну а Тимур… Тимуру вполне хватало Юрки. Хватало их бесконечных разговоров, мирного молчания, долгих блужданий по деревне, поездок в город, зайцами на автобусе, тайком от взрослых – это были только их приключения, только их тайны.

Их дружба разладилась к концу одиннадцатого класса. Тимур начал интересоваться девочками, а Юрка стал ещё более замкнутым и нелюдимым, часто хмурился и отворачивался от Тимура. Он больше не валялся около него на диване, не укладывал голову на плечо, не заглядывал доверчиво в глаза.

Тимур задумывался над переменами, происходящими с другом, но ему было недосуг докопаться до истины – он ходил на свидания и собирался поступать в университет.

В одиннадцатом классе он твёрдо решил учиться на инженера и предложил Юрке поступать в московский вуз вместе.

– Ты же знаешь, я не могу, – сказал тогда Юрка, отвернувшись от Тимура и закусив губу. – Мать болеет, я не могу уехать. Я в техникум буду поступать, в наш, на бухучёт.

Юрка не лукавил. Его мать действительно болела, часто лежала в больнице, а техникум находился в ближайшем городе – полчаса на автобусе от их деревни.

Тимур не настаивал, ему некогда было уговаривать друга – он во всю готовился к поступлению, подтягивал математику, физику, русский, и даже свидания на некоторое время забросил.

– Тимочка! – Из воспоминаний Тимура вырвал голос соседки. – Ты, что ли? К деду приехал? Погостить? Он тебя заждался.

– Да, я. К деду. – Тимур подхватил рюкзак, откинул щеколду, просунув руку между досками калитки, и вошёл во двор.

Он всмотрелся в сторону стоящего в глубине сада дома, скрытого яблонями и разросшимися кустами. Различил фигуру сидящего на крыльце деда и ползущий вверх слабый дымок от его сигареты.

Тимура воспитал дед. Его мать уехала учиться в Москву и в первый же год нагуляла Тимура. От кого – так и не призналась. Ребёнка она подкинула родителям едва отлучив от груди, а сама продолжила обучение. Потом устроилась на работу, вышла замуж и родила дочь, потом развелась, снова вышла замуж и родила вторую дочь, а Тимур так и жил в деревне, даже не зная, как его мать выглядит.

Бабушка умерла, когда Тимуру было десять, и он целиком и полностью остался на попечении деда, который внука любил, хотя никогда не баловал, а бывало и порол за хулиганство, приговаривая:

– Из матери твоей толку не вышло, так я хоть из тебя человека сделаю. Даром, что имя у тебя басурманское.

Басурманским в Тимуре было только имя. Почему-то оно понравилось его матери, и именно так она и назвала сына, хотя Тимур был светлым шатеном с серыми, отдающими в голубизну глазами и абсолютно европейской внешностью.

Тимур подошёл к крыльцу. Дед, заметив его, оживился, затушил сигарету, встал навстречу:

– Тима! Приехал? Чего не позвонил? Ну здравствуй. – Он притянул бросившего на землю рюкзак Тимура к себе.

Тимур чуть нагнулся, чтобы удобнее обнять деда. Вдохнул запах крепкого табака и уютной старости.

– Здравствуй, дед. Я скучал. Слишком быстро всё закрутилось, да и не уверен был до последнего, вот и не звонил. Ну и не хотел, чтобы ты к приезду беспокоился.

Тимур отстранился от деда, посмотрел в сморщенное временем лицо. Деду было уже за семьдесят. Но он бодрился, оставался подтянутым, жилистым, хотя, конечно, время брало своё, и Тимур видел, что дед год от года становится старее.

Тимур уехал от деда в Москву семь лет назад, в восемнадцать. Он поступил, как и планировал, в московский вуз, на инженерную специальность. Юрка тоже поступил. В техникум, на бухучёт.

Тогда, после одиннадцатого класса, весь август Тимур просидел дома. Юрка под разными предлогами отказывался видеться с ним, и Тимур решил, что тот встречается с девушкой, а ему почему-то рассказывать об этом не хочет. Сам же он ни с кем отношений не начинал – зачем, он ведь уезжает через месяц и неизвестно когда вернётся.