– Ника…

Тут он остановился, вспомнив, что их видно в аппаратной.

Он вернулся к камере и выключил её. Второй оператор сделал то же самое. Режиссёр сразу начал атаковать наушники. Рома вытащил «ухо» Вероники. Сел перед её коленями, прикрытыми узкой синей юбкой, и взял её руки в свои. Вероника очень медленно убрала глаза от суфлёра и посмотрела на него. Он подтянул её левую холодную ладонь к себе и поцеловал. Она утвердительно моргнула. Он снова встал за камеру, включил экран, надел наушники. Она вернула «ухо» на место и на следующей подводке уже выровняла все верхние ноты.

Вероника стояла у окна и куда-то смотрела. Руки её были холодными, глаза мокрыми. Она теребила свой модный карандаш и отчаянно пыталась сдержать слёзы. Эфир дался ей тяжело. Такие эфиры вообще редко проходят легко. Свою роль она отыграла, в конце ей уже пожали руки и даже расцеловали в знак исключительного восторга. Но после трёх часов благотворительного марафона она на всё это практически внимания не обратила. У неё перед глазами стоял этот маленький мальчик. Ребёнок, который может умереть. Вот она его видит и слышит, а через полгода его не будет. Если не соберут денег. 20 миллионов! Что может стоить таких денег?!! Почему в жизни самое важное часто утыкается в цифры с бесконечными нулями?! Ведь он же малыш! Он вообще пока ни в чём не виноват…

Она давилась подступающими слезами.

– Давай я отвезу тебя, – Рома подошёл к Веронике.

– Дежурка должна всех забрать, – она как будто опомнилась и натянула стандартную улыбку.

Рома заметил. Он обратил на это внимание ещё во время эфира. Ника не вела программу – она её отыгрывала. Как в театре. Получилось хорошо, но он был близко, он видел, как она старается, чтобы её человеческое отношение к этому не бросалось в глаза. Он не стал её поддерживать, тем более, жалеть (в такие моменты это худшее, что можно сделать), он ей подыграл и улыбнулся.

– Но я, конечно, сейчас скажу водителю, чтобы он меня не ждал. Не люблю ездить на служебной, – Ника благодарно ему кивнула.

– Почему?

– Тоскливо, пока всех развезут, много времени пройдёт.

– Одевайся, – улыбнувшись, сказал Рома. «Лучше бы я сказал «раздевайся».

Постепенно он начинал раздражаться от этой пошлятины в голове. Не она первая, не она последняя женщина, на которую у него встаёт. Но как-то раньше это ему жить не мешало. А тут полгода не прошло, как он работает на канале, а все его мысли только о ней. Даже не столько о ней, сколько о том, каким образом он бы её имел. Он свирепел от этих идей в голове. А она только ходила и довольно улыбалась каждый день. «Она не видит ничего, или ей нет до этого никакого дела? Да какое ей должно быть дело? Она – замужняя удовлетворённая женщина, нахрена ей какой-то левый мужик?..»

Рома даже иногда начал просыпаться раньше – он будил жену и занимался с ней любовью. Всё было отлично. До момента, когда он приезжал на работу и видел Веронику. Сексуальное вожделение к этой женщине сносило ему голову. Он снимал её, она читала новостные серьёзные, иногда даже траурные новости, а он представлял, как бы громко она кричала.

Вероника уговаривала себя, что ей кажется. Не может быть такого, чтобы Рома возил её домой не по дружбе. Он всё равно живёт через улицу – ему же нетрудно заодно и её забрать с работы. Единственное, что её напрягало – она чувствовала, как включается в игру, как сама заводит своё очарование, как использует давно проверенные приёмы. Однажды она так уже доигралась, и в этот раз старалась дозировать обаяние. И вообще она страшно сердилась за то, что провоцирует себя на эмоции. «Не нужно всего этого. У меня есть муж. И я хочу быть с ним».

Между тем, времени с Ромой Вероника проводила всё больше. Их обоих назначили в творческую группу по производству имиджевого фильма о работе наркополицейских. Съёмок было запланировано много. Постоянно приходилось ездить в командировки. Хорошо, что ещё они были короткие и не особо дальние, но всё равно сильно выматывали обоих. Получалось так, что большую часть времени Вероника и Рома проводили вместе. Он даже стал шутить, что видит её чаще, чем жену.

– Устала? – спросил Рома после очередных поздних съёмок.

– Не столько устала, сколько просто спать сильно хочу.

Машина ехала ровно по хорошей дороге. Музыка играла тихо. И Вероника еле держалась, чтобы не закрыть глаза.

– Я очень плохо спала сегодня – вот и не выдерживаю, наверное.

– Почему? Что-то случилось?

– Нет, просто снилась жуть несуразная. Я испугалась во сне и больше так и не заснула.

– И часто тебе снится жуть?

– Очень. Просто не часто из-за этого я потом не сплю. В целом привыкла уже.

– А что тебе снится?

– Я не могу это произнести вслух. Это действительно ужасные вещи.

– Ладно, тогда просто ложись и отдохни немного.

– Но…

Вероника не успела ничего сказать, как Рома притянул её к себе и обнял одной рукой.

– Спи.

Это было сделано настолько естественно, что она сочла это нормальным. Ника не стала сопротивляться, не подняла голову, а только удобнее её расположила и закрыла глаза. Спать она не стала. В её раскалённый от полученной за день информации мозг лезло всё, кроме сна. Она лежала на ромином плече и вдыхала запах его куртки. От неё пахло дорогой неагрессивной туалетной водой, в которой слегка ловились цитрусовые ноты, и немного дымом. В этот день они как раз ездили на полигон, где сжигали таблетки с кодеином. Вероника вспомнила, как сетовала, что, мол, зачем же это сжигать? Ведь это лекарства, а не наркотик. Да, кодеин без рецепта запрещён, и наркоманы используют эти таблетки в своих целях. Они же изобретательные, придумали выпаривать кодеин. Химическая зависимость и не на такие уловки толкает! Но ведь всё равно это лекарства! Их же можно использовать в «мирных» целях. Но полицейские даже не улыбнулись на её предложения, всё сожгли до последней таблеточки.

Она вспомнила, как сама их принимала в те времена, когда кодеин ещё был разрешён. Жуткие головные боли от бесконечного недосыпа и стресса были похожи на дерево, которое постоянно долбит дятел. Она пила обезболивающие, как воду, но все они мало помогали. А вот кодеин помогал! Ника хорошо запомнила день, когда она захотела такую таблетку без головной боли. После того, как она начинала действовать, во рту появлялся металлический привкус, язык становился мягким и непослушным, а в голове появлялся лёгкий дурман, от которого становилось спокойно и радостно. Голова болела часто, пачки таблеток улетали, как сигареты у заядлого курильщика. В момент, когда Вероника почувствовала, что хочет таблетку, даже когда ничего не болит, она испугалась. Нет, она пришла в ужас. Она тут же выбросила оставшийся блистер и строго запретила себе их покупать. Держалась она недолго. Как только дятел снова начал своё дело, она побежала в аптеку. Но уже скоро кодеин запретили, и она несколько лет мучилась от этой птицы, пока не дошла до врача и не начала принимать триптаны.

Ника открыла глаза, но подниматься с чужого плеча не стала. Было тепло и уютно на нём. Она поймала себя на мысли, что такой заботы ей сильно не хватает в обычной жизни. А здесь, в дороге, это было как-то естественно и мило. Она хотела сделать себе подарок – почувствовать это внимание к себе. Пусть маленькое, пусть незначительное, но такое трогательное и важное, что она разрешила себе это удовольствие немного растянуть.

Потом она стала позволять целовать себя в щёку по утрам. Это была мелочь, но это давало ей энергию. Это спасало, когда она раздражалась из-за истерик начальника, ещё больше – когда она скандалила с мужем. И главное – это не было чем-то предосудительным, не считалось изменой, и вообще ни к чему её не обязывало.

Рома Синичкин любил своё дело. Раньше он долго работал на себя, снимая свадьбы, дни рождения, утренники. Но это быстро ему наскучило. Никого развития – всё однотипно. Зато деньги приносило хорошие. Монтировал Роман тоже сам, и это существенно убыстряло процесс и делало его дороже. В общем, никто не жаловался, обе стороны всё устраивало.