– Ты хочешь, чтобы я смотрел, как ты ешь эту рыхлую пакость? – первым делом заупрямился он, посмотрев на омлет.

– А что, кое-кто передумал испробовать хрустящую оливковую косточку?

Немного поворчав, Брум всё же поддался на провокацию и, прилепившись ступнями к столу, присосался ручками к фарфоровому краю посуды. Какая прелесть – тарелка лишь слегка покачивается, омлет под ножом и вилкой не норовит из неё улететь, а я могу соблюсти все правила этикета и грациозно принять пищу. Удивительно, как Вистинг умудрился одновременно разговаривать за мной и следить за своим обедом на столе? Неужели богатый опыт плаваний в штормовую погоду?

– Вот что бы ты без меня делала? – резонно вопросил Брум, не сводя глаз с перекатывающейся по тарелке крупной оливки.

– Конечно же, голодала.

– Вот именно, – величаво заключил он и, отцепив присоску от тарелки, потянулся ручкой к вожделенному плоду.

Ничего хорошего из этого не вышло – в этот самый момент волна накренила судно, и тарелка вместе с оливками и омлетом чуть было не слетела на пол.

– Держи крепче, – упрекнула я Брума. – Дай сначала доесть мне, потом я подержу для тебе тарелку двумя руками.

– Голодом моришь, – хотел было попрекнуть меня хухморчик, но мне было чем осадить его в ответ:

– И поделом тебе. Кто не пускал меня все тринадцать лет на кухню?

Видимо, все эти прения над тарелкой привлекли внимания Мортена Вистинга, потому как он не постеснялся спросить:

– Это один их тех говорящих зверьков Рудольфа Крога?

Ой, зря он так назвал Брума… Одного взгляда на хухморчика хватило, чтобы понять – он так просто не оставит это замечание. Ушки встрепенулись, шёрстка вздыбилась. Не отпуская тарелку, Брум с недовольным видом повернул голову в сторону Вистинга и грозно вопросил:

– Чего? Это кто тут зверёк? Ты на себя посмо…

– Брум, перестань, – поспешила я одёрнуть его.

Что-то мне стало тревожно за хухморчика. Мало ли как заядлый охотник отреагирует на оскорбление от мохнатого малютки. Ещё возьмёт из своей каюты ружье и пристрелит Брума.

Не успела я подумать, какими словами отвлечь внимание Вистинга от говорливого грубияна, как пароход накренился, а я неожиданно потеряла точку опоры, что удерживала меня рядом со столом. Стул пополз в сторону стены, и я вместе с ним.

Не успела я испугаться, как оказалась рядом с Мортеном Вистингом. Невозмутимый майор успел подставить ногу, чтобы остановить мой стул, а рукой придержал его за спинку. Теперь я сидела за его столом, бессмысленно сжимая в руках нож и вилку, а Брум успел удобно расположиться на прежнем месте и теперь вовсю расправлялся с оливкой, отрывая пальчиками мякоть и раскидывая её по остаткам моего омлета.

– Нужно быть осторожнее во время качки, – пожурил Вистинг, пододвигая мой стул и меня ближе к столу.

Не успела я и слова сказать, как у столика появился официант с двумя чашечками кофе – для меня и Вистинга. Я уже хотела гордо подняться с места, забрать свой кофе и стул, чтобы вернуться к Бруму, но Вистинг настоял:

– Если решили показать характер, учтите, больше я вас ловить не стану.

В этот момент судно снова качнуло, и официант с пустой посудой на подносе чуть было не повалился на стол, где Брум, опираясь одной ножкой о стол, а другой придерживая тарелку, уже двумя ручками вцепился в заветную косточку. И без того побледневший официант уставился на хухморчика, явно не понимая, что за существо перед ним, а Брум лишь повернул голову и недовольно буркнул:

– Что смотришь? Мне разрешили. Мне можно.

Не знаю, что подумал обо всём этом официант, но обратный наклон судна заставил его отпрянуть от стола и спешно устремиться к стойке заказов. А Брум беззаботно жевал оливковую косточку и больше ни на кого не обращал внимание.

– Забавное создание, – заметил Вистинг, обращаясь ко мне. – Я слышал, ваш опекун занимался их разведением.

– Хухморчики способны размножаться и без посторонней помощи, – пришлось ответить мне, после чего я сделала глоток кофе, давая понять, что даже сидя за одним столом с Вистингом, не настроена на беседу.

Если бы только его хоть что-то могло остановить…

– Охотно верю, – кивнул он, после чего сделал мне крайне непристойное предложение. – Когда я вернусь во Флесмер и забреду к вам в гости, продадите мне одного такого?

Что? Продать хухморчика? Да за кого он меня принимает? Дядя Руди всегда советовался со всеми своими подопечными на предмет, в чей дом они хотят пойти жить, и всегда поступал согласно их чаяниям. А тут "продай", как будто речь идёт о неразумных животных.

– Я не занимаюсь работорговлей.

Если Вистинг сейчас отвесит шутку про Сарпаль и узаконенные там невольничьи рынки, я точно плесну ему кофе на рубашку и скажу, что во всём виновата качка.

Однако майор обманул мои ожидания, сменив тему разговора:

– Как долго вы собираетесь пробыть на Собольем острове?

– Ровно столько, сколько понадобится для опознания и отправки тела на континент.

– И это правильно, – неожиданно поддержал меня Вистинг. – Полуночные острова – не место для утончённых горожанок, тем более без природного иммунитета к холодам.

– Если в Сарпале никогда не идёт снег, это ещё не значит, что я от него растаю.

– Возможно, – усмехнулся он и уже с серьёзным выражением лица добавил. – Ваш опекун тоже думал, что крайний север не так суров, как о нём привыкли говорить. В этом и заключалась его главная ошибка. Помнится, я прямо сказал ему об этом на одном из благотворительных вечеров, где он собирал деньги для своей экспедиции. Как же я рад, что не пожертвовал тогда в его фонд ни империала. После всего, что случилось, могу с уверенностью сказать, что моя совесть абсолютно чиста – к бесславной кончине вашего опекуна я никоим образом не причастен.

Его слова вновь всколыхнули во мне былую неприязнь ко всем тем, кто насмехался над дядей Руди и называл его экспедицию самоубийственным актом. Но кто в итоге оказался прав? Те, кто снабжал дядю Руди деньгами и помогал в покупке злосчастного дирижабля? Или такие, как Вистинг, кто отказался участвовать в финансировании? Окажись последних больше чем первых, дядя Руди сейчас грустил бы о несостоявшемся полёте, сидя в своём кабинете у окна. Но он был бы жив.

– А вы, стало быть, – всё же решила спросить я, – большой знаток севера и высоких широт?

– Стараюсь посещать Полуночные острова каждый год.

– Охотитесь?

– В былые годы старался поддерживать форму короткими вылазками в горы и на побережье.

– А теперь?

– Теперь у меня появилось слишком много свободного времени. Подумываю устроить поход до Тюленьего острова.

– И после этого вы говорите, что мой дядя поступил безответственно, когда решил лететь к оси мира?

– Во-первых, я ничего подобного не говорил. А во-вторых, я намереваюсь отправиться к Тюленьему острову сушей и морем, а не по воздуху. А на суше живёт множество людей, с которыми я знаком, и которые будут только рады помочь мне перебраться с одного острова на другой, от леса к горам, от гор к тундре. Я собираюсь пройти проторённой дорожкой до самого северного острова, не дальше. Ось мира меня совершенно не интересует.

– И что вы будете делать на островах? Убивать беззащитных животных?

Вистинга мой вопрос отчего-то насмешил.

– Про беззащитных животных вам лучше рассказать жителям Медвежьего острова. Хотя, в это время года вы туда не доберётесь, так что поверьте на слово, охота – это не бездумное убийство. Порой это деньги, порой еда. А иногда и защита.

– Песцы… такие твари… всех бы расстрелять… – раздалось из-за соседнего стола.

Брум успел расправиться с последней косточкой и теперь оттирал ручки и ножки салфеткой, которую достал из-под тарелки.

Что ж, и моя чашка кофе пуста, а значит, самое время нам двоим вернуться в каюту.

– Благодарю за компанию, – поднявшись с места, бесстрастным голосом произнесла я. – Мне пора идти. И даже не думайте меня провожать.