Глава 0. Сейчас

Я сижу посреди комнаты на коврике для йоги в позе лотоса и пытаюсь поймать тишину. Егор носится по прихожей и орет на кошку. Макс играет сам с собой в шахматы. Бом (фигура на доске) топ-топ (перешёл на другую сторону). Соня танцует под Мари Краймпберри: «А она тебе не идёт совсем, ни по цвету волос, ни по смеху».

Егор: Ааааарррр…

Макс: Бом-топ-топ…

Соня: А зачем ты с ней, объясни зачем…

Егор: Ааааарррр…

Макс: Бом-топ-топ…

Соня: Она круче в голове или сверху…

Егор: Ааааарррр…

Макс: Бом-топ-топ…

Соня: А она тебе не идёт совсем…

Лучше бы они все разом в школу пошли. Застрелиться хочу.

Мама: ВСЕ В КОМНАТУ! ВСЕМ СИДЕТЬ ТИХО ПЯТНАДЦАТЬ, МАТЬ ВАШУ, МИНУТ!

Дети хохочут и забиваются все в гардероб, где – я точно знаю – они давятся от смеха и играют в молчанку. Сейчас начнут нарочито тихо ходить на цыпочках, потом что-то уронят, станут шипяще-свистящим шепотом друг друга просить убрать. Сваливать друг на друга вину. Батюшки, избавьте меня от этого на пятнадцать гребаных минут! Я прошу тишины и…

Бом!

Это ты!

Не я это!

А вот и ты!

Да я видела!

Ничего не видела!

Да-да! Маме расскажу!

Не говори, это Егор вообще!

– Твою мать… – шиплю я за секунду до того, как начинает верещать дурниной несправедливо обвинённый Егор.

Марк, если ты меня слышишь… Я ненавижу тебя!

***

Ты ушёл, и я не могу назвать тебя козлом.

Во мне кипит злоба.

Ты ушёл, а завтра у Сони тренировка. У Егора бассейн. У Макса каратэ.

Нахрен! Никуда не пойдут!

Будут дома сидеть… телевизор смотреть.

Ты ушёл.

Ливень идёт.

Часы идут.

Годы идут.

Дети в школу идут.

Титры ночного фильма идут.

О чем был фильм?

О чем была жизнь?

Почему была? Мне тридцати нет…

Сука, мне тридцати нет, а у меня трое детей и муж ушёл. Иду в кухню, хватаюсь за столешницу обеденного стола, рычу, разбегаюсь, и он со всей силы впечатывается в стену. Штукатурка сыпется, гардина падает, кошка в ужасе сбегает. Егор истошно орет, а потом выглядывает из-за угла и хмуро на меня смотрит.

– Ааааар, – он скрючивает пальцы в лапы и делает вид, что медведь. Не шутит.

– Аааааааааааааааааааррррррррр, – ору я в ответ, скрючив пальцы, и сын удаляется.

Полегчало тебе, Неля?

Пожалуй.

Ну иди, сделай себе бутербродик, покушай.

Ты, Марк, не скотина, не урод и не гандон. Ты даже не пообещал мне бабок, просто оставил на столе зарплатную карту и написал прямо на столе пароль от неё. Хотя я же и так его знала, мы везде использовали одну комбинацию, как чертовы романтики. Ещё с тех времён, когда были чертовски влюблены.

Я видела, как ты отдаёшь моей младшей сестре своё обручальное кольцо, а оно стоит целое состояние. Своё я тут же сняла и бросила в коробку с детскими игрушками. Ты не скотина, но сейчас я отчаянно хочу, чтобы ты ею был. Чтобы это был сюжет вроде тех, что показывают по первому каналу или НТВ. Но нет, ничего подобного.

И я не шлюха, не чертова изменщица и даже, увы, не истеричка. У меня все хорошо с головой. Я не стала жертвой абьюза. Ты не заставлял меня сидеть дома и рожать. В чем наша проблема, Марк?

Только в том, что мы забыли быть друг другу мужем и женой помимо того, чтобы быть кому-то родителями. Мы забыли, что вообще-то любили секс. Что были друзьями. Ну и все остальное по списку, что обычно говорят разошедшиеся люди. Что-то об этой капитальной забывчивости, которой страдают все как один.

«Мы же были не такими» – вот что все эти люди говорят.

Помнишь, Марк, какими мы были? Как познакомились? О, этот день для меня первые годы казался высеченным где-то в сердце острым ножом. Ранка зажила, зарубцевалась.

Я сажусь на барную стойку, скрещиваю ноги по-турецки и достаю свой чай, забытый ещё в семь утра. Он безбожно остыл и подернулся пленкой, но я привыкла к таким вещам. Закрываю глаза и стараюсь думать о тебе только хорошее, чтобы понять, где именно совершила ошибку.

Глава 1. Тогда

2008 год

Наша встреча была похожа на какой-то фарс. Подставу. Плевок кармы. Помнишь, мы оказались на одном квартирнике, и я до сих пор не понимаю, как ты туда попал. И как я туда попала. Мы – самые неочевидные люди для таких мероприятий. Ты был мне отвратителен, чтоб ты понимал. Эдакий мажорчик с презрительным взглядом. Мне казалось, что всякий раз, когда ты касался чего-то в той квартире, хотел достать дезинфицирующий гель… но тогда их тупо не продавали в аптеках, о чем мы говорим?

Ты был в костюме. Черт, в гребаном костюме! И в футболке с длинным рукавом. Помнишь, как выглядела я?

Две сотни мелких косичек, таких же, как и сейчас, короткий топ-бандо и джинсы, обрезанные по щиколотку. Наша дочь мечтает так одеваться, но хер ей, а не топы-бандо. И особенно никаких пирсингов в пупке.

К слову о пирсинге: помнишь, как ты окинул меня взглядом с ног до головы при первой встрече? Просто уничтожил, я в нем столько дерьма прочитала о себе! Но… ты зацепился за кроваво-красную сережку в моем пупке, и это был чистый кайф.

Не потому что ты мне понравился, нет. А потому что мне стало чертовски смешно, когда представила, что ты захочешь меня однажды трахнуть. Ты и я? Что может быть более странным?

Ты был абсолютно мерзким, с этой твоей алебастрово-белой кожей и чёрными волосами, сверкавшими, как начищенный ботинок. Я подумала тогда, что это отвратительно, и в жизни бы не стала с тобой спать. Усмехнулась, что, скорее всего, в процессе твоя длинная чёрная челка будет щекотать мой лоб. Убого. Сейчас у нашего среднего сына такая же челка, черт бы тебя побрал.

У тебя был вид, как будто ты в грязном зверинце и боишься замотать ботиночки. А мне было пофиг на все, что происходило вокруг. Мне тупо было очень скучно. До того момента, как ты задержал взгляд на моем пупке чуть дольше положенного.

– Чего уставился? – спросила я, просто чтобы посмотреть, как тебя отворотит от моего вида.

Ты усмехнулся, и я готова поклясться, что услышала пять восхищенных писков за своей спиной. Тебя всерьёз считали симпатичным. Только мои вкусы были иными – где-то около Курта Кобейна, а не молодого Джонни Деппа. Мне остро захотелось разлохматить твои волосы, чтобы они лежали как попало, были влажными и… да, это напоминало сцену после секса, пофиг. Не со мной и ладно. Я просто хотела увидеть тебя беззащитным, стереть с твоего лица выражение брезгливости. Опустить с небес на землю.

– Какая ты забавная, – фыркнул ты. – Неужели действительно думаешь, что я мог на тебя пялиться?

Твой голос был ледяным, но ты, падла, не отрывал взгляда от сережки в пупке. Разве что не облизнул свои тонкие ровные губы, сверля в моем животе дырку взглядом. И я знала, чего ты добивался – намекал, что я доступная, что меня можно разглядывать, что я фрик среди девчонок в одинаковых мини-платьях. О да, мой топ и обрезанные джинсы произвели фурор! Захотелось достать рубашку и прикрыться, но она у меня мужская, огромная. Смотрится круто, но слишком сексуально. Не хотела давать тебе повод смеяться и облизываться.

Я просто тебя бесила. А ты бесил меня. Я казалась тебе странной и дикой, ты казался мне высокомерным придурком. Между нами сразу возникла эта химия, которая заставляет ерничать и бросаться обидными словами. Она, кстати, дольше всего продержалась, когда всё остальное исчезло.

– Ну, если ты перестанешь изучать мою сережку, то непременно поймёшь, что я тоже не слепая.