Апст дососал ледышку и заложил руки за голову.
- Ты лишний, Максим. И слишком гуманный. Так тебе отвечает лишний человек Апст. Иди к черту.
Вздохнув, Максим поднялся и без единого слова вышел.
Апст присел...
Из коридора донесся выстрел, второй, третий...эхо разбрасывало их, словно монеты... Максим расстрелял всю обойму.
Дотянувшись до подноса, Апст закоченевшими пальцами отколол себе еще чаю. "Орел," - сказал он...
Это происходило два раза в неделю.
Когда он приходил к выводу, что он самое настоящее ничтожество, как раз в такое время и приходила Лиза.
Она много плакала. Апст уже считал, что любит ее, и обижался из-за этих слез. Однажды, не выдержав, он спросил: - И долго это будет продолжаться?
Лиза обернулась и посмотрела на него красными мокрыми глазами.
- Что будет продолжа... ться?
- Эти... слезы.
Лиза опустила голову на руки.
- Знаешь, Апст, ты сволочь.
- Новость. Дальше.- Когда он начинал злорадствовать, у него проявлялась неожиданная способность приятно искажать слова.
Впрочем, это значило и то, что голова не болит и мысли о собственном ничтожестве далеко.
- И Максим тоже сволочь. По-другому.
- Ну,- Апст почесался.- А ты?
- А я дура.
- Набитая?
- Дура...- Лиза опять заплакала, ссутулив плечи.
Через минуту она затихла, молча встала и подобрала халат.
- Больше я не приду.
Апст смотрел в иллюминатор.
- О да-да, прекрасная Диана. Час пробил. Возвращайся к своему Херкулесу. Я знаю, ты его любишь.
- Да!- крикнула Лиза.- И прихожу сюда!- Она быстро оделась, и вытерла рот.- Сволочи!- выдохнула с надрывом - в другое время Апст ухмыльнулся бы, но сейчас в этом сжатом крике было столько детской, беспомощной ненависти, что ему Захотелось попросить прощения. Он даже привстал...
Дверь за Лизой ударила так, что запищал зуммер блокировки.
Соскочив с дивана и повозившись с замком, Апст выглянул в коридор. Он хотел окликнуть ее, но - промолчал, только мотнул головой. Покусывая губы, вернулся в постель, долго разглядывал свою мускулистую, поднятую руку с растопыренными пальцами,..
И тут опять ударила дверь, и зуммер запищал во второй раз. У Апста даже засвистело в ушах от столь резкого движения воздуха. Он подумал, что на него что-то обрушивается, и опустил руку, защищая лоб...
Как-то очень просто, хотя и с опозданием, он догадался, что в коридоре вакуум, коридор прорвало...
Вспомнив о Лизе, он сполз на пол и закрыл глаза.
Живая воздушная жилка, округло пульсирующая по краю...
Он стал одеваться.
В скафандре что-то долго не состыковывалось, но в конце концов он включил подачу кислорода, свел клеммы термоконтроля.
Укрепив забрало, протянул руку к дверному замку и разжал его.
Невесомость выхватила из-под ног опору, рвущимся наружу воздухом Апста вынесло в коридор.
Работало освещение, и это пугало, потому что с виду коридор оставался таким, каким был до прорыва.
Оттолкнувшись, Апст медленно поплыл вдоль стены.
Ему чудилось, что он падает в колодец, что глаза обманывают его. Он увидел впереди пестрый халатик Лизы, и не мог остановиться - словно кто-то большой нес его за шкирку...
Да, наверное, это ему чудилось - коридор был в крови.
Бесформенными ледяными сгустками, похожими на конфеты с приставшей бумагой, кровь плавала под потолком,- ее будто мешали ложечкой в стакане.
Серединой этого круговорота был вывернутый наизнанку и облепивший что-то продолговатое, бурое, халатик...
Максима Апст заметил не сразу. Тот был в тени и тоже смотрел на халатик. Его скафандр вспыхивал синими бликами, как чешуя...
Так они беззвучно падали, думая бог знает о чем, не шевелясь и стараясь не смотреть друг на друга...
Прошло много времени, прежде чем они разошлись - мирно, как зеркальные отражения, вспомнив о каких-то своих делах, которые могли серьезно заботить их.
Апст вернулся в келью. Кельл была пушистой от инея. Простыня висела над диваном шкурой белого привидения, иллюминатор был чистой лункой во льду...
Он поймал себя на мысли, что ищет таблетки, и не мог удержаться от смеха. Потом он поплыл в рубку управления, там он включил двигатели.
Корабль вздрогнул, как скала, и Апста бросило на стену - вытянув левую руку в сторону, правой он изо всех сил ударил себя в живот, туда, где большой скользкой рыбой шевелилась его теплая печень.
