— Знаю я ваши бумаги.
— Тимур, а ты чего хотел? Или потоскует до понедельника на гауптвахте вместе с тобой, потом ты «У Тельмана» останешься свои сутки догуливать, а дружка твоего в Потсдам, в следственный изолятор. А дальше пусть прокуратура разбирается, — особист разозлился не на шутку и тут же перестал быть «добрым следователем»
— Вот тогда и сами ловите Толяна. А я пойду кабель копать. Мне командир полка отсрочку дал до окончания проверки.
— Дурак ты, Тимур! — Путилов сморщился от слова «проверка» и, видя, что Кантемиров может сорваться с крючка, решил сам стать «хорошим человеком» и немного открыть карты. — Бумаги подпишет только для нашей отчётности. И по большому счёту прапорщик Тоцкий здесь на хрен никому не нужен. Ни тебе, прапорщик, ни нам. Вот скажи нам честно — ну, зачем Тоцкий вернулся в ГДР?
Тимур тяжело вздохнул, с секунду подумал и со всей искренностью ответил:
— Уже под замену влюбился наш Толик по уши. Совсем голову потерял… Блин!
Контрразведчики переглянулись. Ситуация проясняется и прапорщик вроде склонен к сотрудничеству. Путилов с Яшкиным были на самом деле нормальными мужиками, каждый воспитывал дочь и у каждого ждали второго пополнения в семье. Поэтому офицеры с пониманием отнеслись к слову «влюбился по уши».
Майор подошёл к окну и встал с другой стороны прапорщика:
— Так что получается — Тоцкий к своей бабе вернулся в Германию?
— Так и получилось. Жениться на ней собрался.
— А по нормальному не мог?
— А кто же его, военнослужащего, отпустит за границу? — Кантемиров отошёл от окна и по привычке хозяйственно уселся в кресло за пультом. — Тоцкий документы на вызов в Союз привёз подруге своей. И у неё ещё ребёнок есть. Сын.
— Сын от Тоцкого? — повернулся от окна особист.
— Нет. Симона в разводе, — прапорщик выдал имя подруги Толяна, осознал промах слишком поздно и слегка прикусил себе язык.
— Так говоришь, Симона? — вернулся на стул комитетчик и предложил начальнику стрельбища: — Тимур, погуляй ещё раз минут пять на свежем воздухе. Только далеко не ходи, нам с товарищем поговорить надо.
Прапорщик кивнул, встал с кресла, вышел и сбежал вниз по лестнице…
Капитан КГБ и майор Особого отдела посмотрели друг на друга и поняли, что в данный момент они думают об одном и том же. Первым на всю вышку высказался майор:
— Любовь-морковь, едрит её в одно место! Ладно бы деньги, или просто не нагулялся с немками, так нет же — этого прапора вдруг потянуло на высокие чувства к иностранной гражданке. Две границы пересёк из-за своей Симоны. А если они со своей любовью на Запад рванут?
— С ребёнком? — скептически ухмыльнулся капитан и, немного прикинув что-то про себя, добавил: — Хотя, в принципе, могут. А сына потом заберут. Была у нас информация, что этот начальник вещевого склада частенько в Интершопе закупается. Валюта у него точно есть. Да и у вашего отличника боевой подготовки Кантемирова неправильные деньги тоже периодически появляются. И не только дойчмарки.
— И доллары? — удивился особист.
Комитетчик только кивнул и задумчиво посмотрел с окна вышки на начальника войскового стрельбища.
Прапорщик Кантемиров коротал время, развлекаясь тем, чем обычно пехота развлекалась, стоя рядом с Центральной вышкой войскового стрельбища Помсен — кидал на точность камешки гравия в дорожный знак «Проезд запрещён», установленный перед асфальтированной площадкой. И судя по дыркам на этом металлическом знаке, пехота упражнялась на точность не только камешками. Особенно на ночной стрельбе. Этот знак меняли примерно раз в полгода.
Майор Яшкин посмотрел в окно и ухмыльнулся:
— А этому хоть бы хрен! Оба под тяжкой статьёй ходят и в ус не дуют…
— Не скажи, коллега. Сейчас у прапорщика идёт усиленная работа мозга — сдавать нам своего друга, или дурачком прикинуться. И я уверен, что сейчас он больше о своей подруге думает, чем о Тоцком, — сообщил сотрудник в штатском и взглянул на майора.
— Яков Алексееич, а ты представляешь, что с нами будет, если эти безумные влюблённые смогут на самом деле на Запад улизнуть?
— Тогда мы с тобой, Виктор Викторович, будем служить далеко на Востоке. Если вообще будем служить…
Офицеры окинули взглядом полигон и задумались о тяготах и лишениях своей секретной службы. О той самой, которая на первый взгляд как будто не видна…
Под окном, прапорщик, который честно жить никак не хотел, наловчился со своими маленькими снарядами, и гулкий звук попадания в металлический круг стал разноситься по полигону гораздо чаще и каждый раз эхом отдавался в головах контрразведчиков, побуждая офицеров к активным действиям.
Оба страстно желали дослужить на дальних, но западных рубежах нашей необъятной Родины, и эта служба в Германии сейчас полностью зависела вот от этого метателя камешков за окном Центральной вышки войскового стрельбища Помсен.
Майор быстро спросил:
— Коллега, за какой срок мы сможем сделать визу в Союз этой пока незнакомой Симоне? Надо им кинуть кость. Пусть на хрен женятся и делают что хотят, лишь бы сейчас этих любовничков убрать из ГДР.
— Если у женщины нет никаких проблем со Штази, нужны сутки, чтобы только в Берлин смотаться. Документы проведём быстро по нашей линии.
— И это гут! Виктор Викторович…
— Можно просто, Виктор, — перебил комитетчик и добавил: — И давай уж, Алексееич, на ТЫ. В одной мы с тобой упряжке оказались из-за этих любителей красивой жизни. Чтобы их…
— Согласен! И про прапорщиков тоже, — майор пожал руку капитану. — Виктор, думаю, будет лучше, если ты сам предложишь начальнику стрельбища выбор на тему: «Что такое хорошо, и что такое плохо». Ко мне прапорщик уже привык по нашей работе с ним. А твою контору все боятся.
— Да в последнее время уже не все. Особенно прибалты и Кавказ. Не знаю даже, что завтра будет. Страна шатается, Яша.
— И я опять солидарен с тобой, Витя. И давай пока глобальные темы оставим в сторону, и разберёмся с этим прапорщиком быстро и качественно. Как нас с тобой учили в своё время.
— Зови наглеца.
Кантемиров в самом деле впервые решал главный вопрос на настоящий момент своей жизни — сдавать контрразведчикам своего товарища или прикинуться валенком? До этого случая у парня такой вопрос даже бы не стоял в голове. Сдавать своих — западло при любых обстоятельствах. А тут Дарья… Что делать?
Тимур уже понял, что никаких доказательств на него у офицеров нет. Только информация, что Толян в Дрездене. Всё! Прапорщик метнул следующий камешек: «Блин, говорил же ему сколько раз — не хрен здесь делать!»
Даже сейчас, размышляя о выходе из этой ситуации и бросая камешки в металлический круг, Тимур представлял себе по очереди в качестве мишени лица своего друга, особиста полка и Директора дома советско-германской дружбы.
И что интересно, в лицо предполагаемого Толика метатель попадал чаще остальных. Внутренне прапорщик, постоянно думая о Даше, уже сделал свой выбор.
С балкона вышки раздался голос майора:
— Тимур, поднимайся к нам!
Обращение по имени и призыв «к нам» несколько успокоили парня. Начальник стрельбища быстро поднялся, зашёл в зал и по привычке вновь уселся в кресло за пультом. Оба контрразведчика стояли по разные стороны огромных окон вышки.
Кантемиров заинтересованно взглянул на офицеров — кто из них теперь будет «хорошим следователем», а кто «плохим»?
Капитан Путилов перехватил взгляд прапорщика, улыбнулся совсем невесело и тихо сказал:
— Встать, прапорщик.
Если бы команду рявкнул майор, Тимур испугался бы меньше. Директор Дома советско-германской дружбы произнёс эту фразу совсем не по дружески, и сказал так, что прапорщик вмиг осознал, что игры в «плохих и хороших следователей» закончились.
Перед ним стояли два матёрых контрразведчика, у которых остался только один единственный вопрос — сломать этого бурого прапорщика до обеда или после?
Кантемиров понимал, что лично на него у офицеров ничего нет, и по инерции продолжал борзеть:
