Комендант поднял трубку и приказал доставить Кантемирова к нему в кабинет.

* * *

В это время добровольный узник лежал на матрасе и, разглядывая потолок, проникся размышлениями о своём родном стрельбище. Завтра же понедельник… Надо получать продукты и менять бельё. Интересно, кто стреляет с утра на дневной?

Было бы хорошо, если 3 МСБ, т. к. и сам прапорщик, и его солдаты стояли по штату именно в этом батальоне. Все механики-водители со своими учебными БМП на качалках директрисы были родом из 9 МСР. Поэтому, офицеры и прапорщики батальона всегда с пониманием относились к проблемам полигонной команды. И бойцы стрельбища в ответ всегда выделяли родной батальон.

Справится ли Пончик со своими обязанностями? И примут ли всерьёз его просьбы другие офицеры полка? И что-то долго его не вызывают к коменданту? Может быть, уже всё устаканилось, и про прапорщика просто забыли?

Бытовые размышления начальника стрельбища прервал лязг замка. Металлическая дверь со скрипом открылась, и перед лежащим прапорщиком возник старший лейтенант. Естественно — чернопогонник.

Прапорщик повернул голову. Офицер являл собой образец караульной и строевой службы — высокий, спортивный, гладко выбритый и с идеальной армейской причёской. На форме ни морщинки, фуражка с огромной тульей находилась где-то на уровне зарешеченного окна.

Старший лейтенант широко раздвинул ноги, заложил руки за спину, посмотрел на лежачего пехотинца и рявкнул на всю камеру:

— Заключённый, встать!

— Встаю, встаю, — сиделец благоразумно решил не вступать в дискуссию с новым начальником караула и резво соскочил с кровати. Тимур догадался, что в этот раз видит перед собой грозу всех узников немецкого каземата — старшего лейтенанта бронетанковых войск Лисовских, в определённых и не совсем законопослушных холостяцких кругах, более известен — как Лис.

Самый лютый начкар гарнизона стоял перед начальником стрельбища собственной персоной. Рядом, привалившись плечом к двери камеры, ухмылялся тот самый борзый сержант с автоматом за плечом…

Ещё в начале своей армейской карьеры в ГСВГ лейтенант Лисовских подрался с другим лейтенантом своего же полка в немецком гаштете. Дело молодое, бывает всякое…Оба были в гражданке, находились в изрядно подпитии и подрались из-за немки. Опытный гаштетчик быстро вызвал коменданта, и тогда ещё майор Кузнецов угостил обоих хулиганов своей знаменитой резиновой палкой, лично подаренной начальником полиции города, и влепил обоим по трое суток ареста.

Удар дубинкой от боевого майора не считался позором в дрезденском гарнизоне, но лейтенанты попали в день караула мотострелкового полка.

И начкар, капитан-заменщик, решив оставить о себе танкистам недобрую память, сутки гонял почём зря перепивших лейтенантов. Молодые офицеры вышли с гауптвахты, помирились, подружились и дали торжественную клятву — гонять в карауле на губе задержанных мотострелков, как сидоровых коз.

Приятель Лисовского оказался сыном генерала, и его быстро перевели с повышением в Вюнсдорф. Оставшемуся в гарнизоне офицеру, сыну инженера, пришлось мстить за двоих — за себя и за того парня.

В этот раз в изоляторе парились только трое пехотинцев: прапорщик, сержант и рядовой. Мало, конечно, а что делать? Будем работать с теми, кто есть…

Когда офицер узнал фамилию прапорщика, то немного опечалился. Именно этому прапорщику сегодня передал привет начальник вещевого склада танкового полка, прапорщик Матвеев. Со своей вещевой службой ссориться не хотелось. Прапор отпадает…

Остались сержант с рядовым. Тоже пойдёт для строевой подготовки на крошечном плацу гауптвахты. Следующий облом произошёл лично от начальника губы, капитана Аргудаева, который и сообщил свежему начкару о странном заболевании сержанта Басалаева и рядового Драугялиса. Начгуб настойчиво порекомендовал офицеру-танкисту выводить этих заключённых только в туалет, и только по их личной просьбе. Дабы не распространять эпидемию по всему изолятору.

Капитан, хоть и был философом по жизни, но, очень не любил, когда его указания не исполнялись, и мог легко испортить настроение любому начкару на целые сутки.

Вечером к коменданту заявились командир мотострелкового полка со своим особистом. Ну, это было понятно в свете произошедших событий с беглецами из госпиталя. Но, когда вслед за офицерами в изолятор прибыл генерал-лейтенант Потапов и полковник Полянский, у старшего лейтенанта Лисовского голова под фуражкой пошла кругом.

Что за нахер происходит в этом казённом доме?

Минут через сорок после прибытия в изолятор генерала и полковника в дежурной части раздался звонок с приказом коменданта — доставить задержанного Кантемирова. Начкар, захватив своего помощника, кинулся лично выполнять приказ подполковника.

Вот так и встретились двое служивых дрезденского гарнизона: старший лейтенант Лисовских (он же — Лис) и прапорщик Кантемиров (просто — прапорщик). Надзиратель и заключённый…

Команды сыпались одна за другой: встать, лицом к стене, кругом, марш на выход, встать, лицом к стене, кругом, марш по лестнице… Камера прапорщика располагалась на третьем этаже здания. Прошли два лестничных пролёта, четыре двери (считая дверь камеры), перешли двор и остановились у пятой, красиво облицованной пластиком под дерево.

Офицер энергично постучал, открыл дверь, вошёл строевым шагом, образцово-показательно вскинул ладонь к виску и, строго соблюдая субординацию, громко доложил:

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться к коменданту гарнизона.

Тайное Высокое Собрание вздрогнуло от такого резкого перехода спокойного обсуждения сверхсекретного дела к суровым реалиям дрезденского каземата.

Старший лейтенант замер в стойке «смирно» и своим внешним видом воплощал в себе всю мощь пенитенциарной системы Советской Армии — высокий, здоровый, волевой начальник караула. Всегда готов на решительные действия во вверенном ему изоляторе. Один вид офицера не оставлял местным узникам никаких сомнений в быстром выполнении всех приказов караула.

Генерал не стал переводить начкара на коменданта и потребовал сам:

— Заводи хулигана.

— Есть! — старший лейтенант одним волевым кивком передал приказ генерала своему сержанту. Сержант и рядовой ввели прапорщика.

Начкар скомандовал:

— Стоять! Лицом к стене, руки за спину, — старший лейтенант обратился к генерал-лейтенанту:

— Разрешите идти?

— Свободен, — махнул рукой Потапов и добавил: — Молодцы. Благодарю за службу.

— Служим Советскому Союзу! — разнеслось прямо над повреждённым ухом доставленного.

Арестант чуть не присел от резкой боли. Но, был приказ «стоять» — значит «стоять!». Похоже, с этим караулом не забалуешь. А впереди ещё почти сутки тесного общения с надзирающими танкистами. Поэтому, борзеть пока рано…

Караул вышел, удовлетворённый своей службой. Доставленный в кабинет коменданта начальник стрельбища в этот момент являл собой прямую противоположность покинувшему кабинет старшему лейтенанту: невысокий, худощавый, в мятом ХБ и солдатских сапогах, с суточной щетиной, переходящей в неуставную причёску, откуда светилось лиловое распухшее ухо.

Кантемиров развернулся без команды, оставив руки за спиной, и по очереди рассмотрел генерала с офицерами. Сейчас прапорщик был готов с каждым из присутствующих идти в разведку. Если, его, конечно, его позовут с собой… Даже с новым командиром полка, раз он оказался в такой компании. Значит — стоящий офицер. И опять же, баню любит. Значит — мужик нормальный.

Участники собрания также с интересом разглядывали молодого военнослужащего Советской Армии, решившего вдруг противостоять КГБ СССР. Это же надо было додуматься — взять и сорвать секретную операцию комитетчиков. Хотя эти «рыцари плаща и кинжала» в этот раз повели себя совсем не по-джентельменски. Не по-советски всё как-то получилось. Решили сделать своё дело, минуя товарищей по цеху. А ведь мы все одну задачу выполняем — Родину защищаем…